жить дальше своей жизнью.
Перед ее внутренним зрением промелькнула шикарная отремонтированная кухня в деревенском стиле, дети, которые с шумом носились вокруг.
Я хочу, чтобы моя супруга была рядом.
Это то, через что нам пришлось пройти и вместе преодолеть.
Были ли у него причины говорить неправду? Ей вспомнились закравшиеся в душу сомнения и как после, уже сидя в машине Антти-в-Квадрате, она действительно подняла этот вопрос. Осторожно, чтобы ни в коем случае не поставить под вопрос компетенцию коллеги, и еще потому, что она сама не была до конца уверена. Быть может, Эйра специально выискивала изъяны в этой идеальной семейной жизни, потому что завидовала ей.
Завидовала потолочным балкам и светлому просторному интерьеру, детским голосам, всему, что там было.
Счастью, что живет в тех стенах.
Эйра вышла на балкончик, чтобы не потревожить сон матери. Рабочий день уже кончился, но было еще не очень поздно.
Однако комиссару из Лулео, кажется, не слишком понравилось, когда его побеспокоили.
– Нашли что-нибудь?
– Есть вероятность, что нам в руки попали сведения, которые меняют всю картину, – сказала Эйра.
– Тогда понятно, почему вы звоните мне посредине матча.
Матча? Какого матча? Хоккейного, должно быть, ведь уже ноябрь, и сезон в самом разгаре.
– Надеюсь, там не «Лулео» играет, – сказала она.
– Вы серьезно думаете, что я бы тогда вообще стал брать трубку?
Эйра рассмеялась чисто из вежливости.
– Появился новый свидетель. Мужчина, который видел жертву вместе с некой женщиной на месте преступления. Это заброшенный дом в чаще леса, если помните. По всей видимости, других людей там не было.
– Женщина? Вам известно, кто она? У вас есть вещественные доказательства?
– Пока нет.
– Что-то новое, что связывает эти два дела?
– Не совсем.
Эйра догадывалась, какое направление приняли мысли коллеги, она по собственному опыту знала, как это бывает. Прокручиваешь в голове все расследование целиком, все сценарии развития событий, попутно отбрасывая те, что не подходят.
Шаг в сторону лишал уверенности, выбивал почву из-под ног, уводил в иные дебри.
– Я все понимаю, – проговорила она. – У меня скопилась куча фактов, которые кажутся неважными, но есть ли хоть что-то, что указывало бы на то, что Микаэль Ингмарссон находился в ту ночь в отеле в обществе женщины?
– Это большой отель, – заметил Антти-в-Квадрате, – люди замечают друг друга лишь мимоходом. Его там никто не знал, а внешность у него самая заурядная. Часть из опрошенных нами вообще не были уверены в том, что видели именно этого человека.
Эйра услышала, как он говорит куда-то мимо трубки, про то, что да, что-то там такое было. Очевидно, он собирался пойти проверить протоколы допросов сейчас или когда матч закончится.
– Само собой, мы задавали ему вопросы, касающиеся его личной жизни, – продолжал он, – но на тот момент не это представлялось нам самым главным, учитывая нападение на него и все то, что нам удалось узнать.
– Еще один вопрос. Случайно не знаете, бывал ли Микаэль Ингмарссон в командировке в Хэрнёсанде?
– Вот так сразу не скажу. Вряд ли мы задавали ему такой вопрос.
– Я просто хочу выяснить, не останавливался ли он в отеле «Штадт», скажем, за полгода и меньше до случившихся событий.
– Если хотите, я могу завтра заглянуть в его банковскую выписку.
– Спасибо, это было бы замечательно. – Эйра переложила телефон в другую руку. Пальцы закоченели на холоде. Белые облачка пара выходили изо рта. Температура спустилась ниже нуля. – И еще я хотела бы снова побеседовать с ним.
– Хорошо… Собираетесь опять к нам приехать?
Эйра вернулась в комнату и накинула на себя кашемировую шаль Черстин. Лицо спящей мамы выглядело таким умиротворенным, несмотря на пластырь на лбу и синеватые тени под глазами.
– Будет лучше, если мы встретимся с ним вне дома. Чтобы он был один, как можно дальше от жены и детей.
Вторая банка консервов дается с еще большим трудом, чем первая. Ему не хочется думать, что силы на исходе.
Это старая банка. Чтобы открыть ее, нужен консервный нож, но ничего подобного у него, разумеется, нет, и тогда он поступает с ней так же, как поступил с первой: находит толстый осколок стекла от донышка разбитой бутылки и принимается стучать по нему каблуком снятого ботинка, пытаясь пробить осколком дырку в крышке.
В первой банке оказались консервированные сосиски. Он слопал ее содержимое и выпил рассол, но чувство насыщения ему это не принесло.
И снова осколок стекла буравит металл. Он расковырял достаточно большое отверстие, чтобы высосать жидкость. Вкуса он не почувствовал, только облегчение.
Еще один день.
После этого содержимое банки оказывается у него во рту, что-то пористое и, по сути, безвкусное. Языком он пытается определить его форму. Кажется, консервированные шампиньоны.
Проглотив почти полбанки, он усилием воли отрывается от нее. Это – предпоследняя. Он обыскал в погребе каждый угол и нашел всего три штуки. Больше ничего.
Руки дрожат, и, несмотря на холод, с него ручьями льет пот. Он ставит наполовину пустую банку к противоположной стене, где не сможет случайно задеть ее ногой. Вся надежда на третью. Скоро придется открыть и ее. Вдруг внутри окажется сахар. Консервированные ананасы или половинки персиков в сладком сиропе.
Жизненные функции постепенно угасают, он сам пару раз обсуждал эту тему с судебным медиком. Сердце, которое уже работает на малых оборотах. Когда цвет мочи темнеет, это признак обезвоживания. В темноте не видно, но он ощущает все более резкий запах. Еще и холодно к тому же. Температура в погребах меняется в зависимости от времени года, по его оценке, здесь сейчас около восьми или десяти градусов. Все, хватит отдыхать. Надо встать на ноги. Чуть-чуть нагнуть голову, чтобы не удариться о низкий потолок, и помаршировать на месте, поднимая колени. Надо двигаться, но не изматывая себя.
Если он выберется отсюда, то обязательно уволится с работы. Продаст квартиру, выкупит у брата домик бабушки с дедушкой и станет жить с сортиром на улице – безобидный пенсионер на лоне природы.
В голове мелькают обрывки воспоминаний о летних каникулах, которые он там проводил. Маленькая лодочка, на которой его унесло в Ботнический залив, и все думали, что он утонул, хотя он всего лишь потерял весло и плавал кругами.
Один, в открытом море. В тот момент он молился Богу.
«Отче наш, сущий на небесах!» – думает он, удерживаясь от бормотания, чтобы сохранить слюну. Если есть на свете Господь Бог, то не важно, как громко ты ему молишься, он все равно тебя услышит.
Прости нам грехи наши… Нет, черт возьми, не так.
