что это за типчики…
– Спасибо, я поняла, – сказала Эйра и отключилась.
Час спустя она заехала в Сундсвалль забрать Силье.
– Итак, что нам известно об этом типе? – спросила та, пока Эйра пробиралась по забитым машинами городским улицам к трассе Е4.
– По сведениям тамошнего следователя, в прошлом году он тринадцать раз останавливался в «Штадте» в Хэрнёсанде. Выписка из банковского счета не оставляет в этом никаких сомнений. Делал он это нерегулярно, и каждый раз снимал номер на одну ночь.
– Ах ты черт.
А теперь, значит, Микаэль Ингмарссон находился в Худиксвалле и дал согласие на встречу с ними. Антти-в-Квадрате даже не пришлось прибегать к угрозе начать расспрашивать его жену. «Думаю, он этого ждал», – заметил следователь.
Они ехали мимо промышленных зон и коттеджных поселков. Дорога становилась все свободнее, пока они подытоживали последние данные, включая разговоры Эйры с родственниками и прочие бесплодные попытки разыскать человека с ключами от заброшенного дома.
– Может, она действительно была риелтором, – сказала Силье, – вдруг холдинговая компания собралась выставить дом на продажу?
– А Ханс Рунне – спекулянт, это ты хочешь сказать?
– Разве свидетель не упомянул, что он ожидал увидеть усадьбу? Любой бы на его месте был разочарован, если бы сначала прочел объявление, а потом увидел объект вживую. Дом мечты на Высоком берегу, полный оригинальных деталей, редкая находка для умельца?
– Там довольно много миль до побережья, – резонно заметила Эйра.
– А я о чем говорю: любой будет разочарован.
Они пересекли границу Хэльсингланда – менее суровый ландшафт с широкими лугами и округлыми холмами, словно мелодия народной песенки. Эйра рассказала, что́ она знала о Микаэле Ингмарссоне.
– Мне бы следовало быть с ним пожестче, – заключила она, еще сильнее вжимая педаль газа в пол, хотя машина и без того уже мчалась на пределе допустимой скорости. – Если он что-то скрывает… Вдруг с ГГ случилось то же самое.
– Мы пока этого не знаем.
Немецкий фургон с жилым прицепом заблокировал дорогу. Это был страшно раздражающий отрезок пути всего с двумя рядами для движения, но при этом изобилующий поворотами. Эйра помчалась прямо по разделительной полосе.
– Как ты себя чувствуешь? – заботливо спросила Силье.
– Отлично.
– Ты ведь в курсе, что даже полицейским дозволяется показывать свои чувства? Незачем держать все в себе.
– В курсе, – ответила Эйра, обгоняя фургон.
Лихачество на грани допустимого.
– Это не я спрашиваю, – как ни в чем не бывало продолжала Силье, – это отдел кадров обязан оповещать, что мы имеем право на беседу с психологом. Что-то вроде кризисной поддержки. Ты получала сообщение?
Очевидно, Эйры не было в том списке адресатов, потому что она ничего не получала. Появился съезд на Худиксвалль – большие указатели, внушающие надежду, что дорога наконец-то их куда-то приведет.
– Я работаю, – сухо бросила она, – другого способа поддержки я не знаю.
Старинный городской отель Худиксвалля, как и большинство других отелей, оказался поглощен сетью гостиничного бизнеса. Теперь они назывались «Элит», отель «Фёст» и «Квалити Отель Статт».
Сохранившееся с девятнадцатого века здание с высокими потолками и позолоченными перилами. Микаэль Ингмарссон прислал сообщение, что опоздает.
Их провели в салон с глубокими кожаными креслами. Эйра сделала круг в поисках кофе и наткнулась на Ингмарссона, переминающегося возле лифтов. На консультанте был деловой костюм с галстуком, и выглядел он куда более собранным, чем в прошлый раз.
– Здравствуйте. Я Эйра Шьёдин из Отдела по особо тяжким в Вестерноррланде. Несколько недель назад мы встречались у вас дома.
– Знаю, – произнес он, избегая встречаться с нею взглядом.
– А мы вон там сидим, вас дожидаемся.
– Да, конечно, я просто хотел…
Микаэль Ингмарссон бросил последний прощальный взгляд на лифт, словно тот был в силах помочь ему улететь отсюда, после чего невыносимо медленно побрел в салон. Эйра наблюдала за реакцией мужчины, когда ему навстречу поднялась Силье и поздоровалась. Как он сразу приосанился, пригладил рукой волосы и даже предпринял слабую попытку улыбнуться, оставаясь между тем начеку.
Ингмарссон сел в кресло, широко расставив ноги.
– Надеюсь, мы быстро управимся, – произнес он, окидывая нервным взглядом помещение. – У меня назначено несколько встреч, на которые я должен успеть.
– В строительной отрасли? – И Силье улыбнулась своей самой обворожительной улыбкой.
– Да, в какой же еще?
– Ну не знаю, – пожала она плечами, – вдруг вы имеете привычку с кем-нибудь еще встречаться в гостиницах?
Микаэль Ингмарссон побледнел и крутанул на своем запястье «умные часы» – дорогая и высокотехнологичная вещь, которая, по всей видимости, могла принимать звонки и играть детям колыбельные.
– Вы не могли бы просто задать мне ваши вопросы, – попросил он.
– Вы встречались в Гэлливаре с женщиной? – спросила Эйра. – Поэтому вы соврали?
Двойной вопрос, наводящий вопрос, не самый хороший стиль ведения допроса. Микаэль Ингмарссон не ответил ни на один, но было заметно, чисто визуально, как он сразу ссутулился и обмяк. Его плечи поникли, он закрыл руками лицо.
– В общем и целом интимная жизнь граждан не нашего ума дело, – заметила Силье. – Каждый волен делать, что он хочет и с кем хочет, пока все происходит по взаимному согласию и не выходит за рамки физических или психических увечий. Но если при расследовании убийства мы уличаем кого-нибудь во лжи, то это совсем другое дело.
– Это не было расследованием убийства, – сдавленно произнес он и потянул за галстук, чтобы ослабить узел. – Я думал, что умру, но не умер.
– Но зато погиб этот человек. – Эйра сунула ему под нос фотографию. – Его звали Ханс Рунне, как вы уже знаете. Он был актером и отцом двадцатилетней дочери.
Микаэль Ингмарссон отвел взгляд.
– Вы никогда не оказывались на волосок от смерти, – пробормотал он. – Вы не знаете, что это такое.
– Мы полицейские, и уж поверьте, многого навидались на своей работе, – заверила его Силье.
– Ясное дело, – буркнул Ингмарссон и опять крутанул часы, которые, вероятно, засекли внезапно подскочивший пульс – лицо мужчины покраснело, взгляд заметался.
– Может, вы и сталкиваетесь каждый день с трупами и прочими ужасами, но сами никогда не смотрели смерти в лицо. Я имею в виду по-настоящему, без глупых мыслей о том, что жизнь не бесконечна, carpe diem и прочей ерунды, стоя не возле чужого гроба, а возле своего собственного. Дни проходят. Ночи. А ты не знаешь, что есть что, есть только тьма. Сначала думаешь, что совсем скоро кто-нибудь придет и выручит тебя, но время идет, а ты продолжаешь оставаться один. Совсем один. И никто тебя не спасет.
Он впился ногтями себе в руку, с такой силой, что, наверное, остались следы или даже ранки.
– Мне сказали, что я находился