ГЛАВА X.
Общий характер материалистической науки.
Разбор четырёх коренных материалистических положений, которые служат для дальнейших выводов и на которых материалисты строят свои мировоззрения, решительно не подтверждает их обещания ни в чём не уклоняться от строгого опыта и непосредственного наблюдения. Напротив, мы видим одни допущения и бездоказательные представления, которые не имеют даже права называться научными гипотезами.
Проследив всю материалистическую науку, вы везде найдёте тот же самый характер бездоказательности.
Самые опыты наблюдения и исследования производятся серьёзно и научно, но все выводы, делаемые на основании этих опытов, имеют свой особый материалистический характер, ибо ко всякой новой научной данности, добытой опытом для разъяснения её себе, они применяют свой обыкновенный взгляд на природу вещей и свои принципы, отделяющие их от всей вселенной китайской стеной разных допущений и представлений, отчего получается прежняя бездоказанность, недоговорённость, поверхностность взглядов, требующая опять новых представлений или новых слов вместо понятия или, наконец, ссылок на всесильное действие законов природы.
Например, Бюхнер сказал: «Мир состоит из пустого пространства и атомов». Что такое атом? - Неделимая часть материи.
Вы думаете, что, делая такое авторитетное заявление и ставя подобный окончательный научный постулат, он понимает и знает, что такое атом и что такое пространство, всесторонне и абсолютно? - Вы думаете, что он выяснил себе их ясно и наглядно до такой степени, что может ответить на все могущие возродиться вопросы в голове человека, ищущего истины вообще, или природы вещей и сущности фактов и явлений? Совершенно нет!
Было бы бесполезным стараться искать и доискиваться не только у самого Бюхнера, но и во всех остальных материалистических учениях определений или исследований касательно природы атомов, или чего-нибудь, касающегося сущности или происхождения их; таких объяснений совершенно нет.
Все материалистические учения считают понятие об атомах совершенно установившимся и начинают все свои дальнейшие выводы о каких бы то ни было явлениях природы, как о следствиях или свойствах этого, давно будто бы нам известного, атома. Не говоря уже о неорганическом мире, весь органический мир разбирается ими, преследуя это не вполне выясненное понятие; - наши мысли, сама жизнь наша, наше сознание, - всё это они считают следствиями свойств атомов.
Приведём слова Вундта (Grundz d. Phys. Psychologie, Leipzig, 73 г., S. 226, 228), которыми он думает разъяснить проявление сознания и другие сложные отправления человеческого организма.
«Мы можем себе представить, что известное первое волокно или известная узловая клеточка функционирует только в форме ощущения света, или двигательного импульса, но не так, что известные центральные элементы служат фантазии, а другие рассудку. Очевидно, противоречие здесь заключается в том, что представляешь себе сложные функции связанными с простыми образованиями. Но мы необходимо должны предположить, что элементарные образования способны только к элементарным же действиям. Такие элементарные действия в области центральных функций суть ощущения, побуждения к движению, а не фантазия, память и т.д. Всё, - замечает далее Вундт, - что мы называем волей и интеллигенцией, разрешается, как скоро она преследуется до своих физиологических элементарных феноменов, в одни превращения чувствительных впечатлений - в движения».
Материалисты полагают, что подобными, совершенно уже бездоказательными, голословными положениями они могут удовлетворить любознательность людей, желающих действительного познания природы самых явлений. Неужели они думают, что этими поверхностными словами они выяснили всё, что интересует в этом случае человека, разбирающего и анализирующего, что такое сознание? Что такое атом? Что такое этот двигательный импульс, играющий такую видную, первенствующую и причинную роль во всех отправлениях живого организма?.. Неужели этот самый главный двигатель человеческой жизни и деятельности не достоин большего исследования? Отчего удостаивают они его таким малым вниманием? - Заменять понятия словами есть общераспространённый приём во всех материалистических учениях; попробуем обрисовать более наглядно общий характер мышления материалистов.
Приведём здесь пример, помещенный у Ланге (Истор. Матер., т.II, стр. 324), как опыт выяснения материалистических приёмов.
Купец сидит удобно в кресле и сам не знает, должен ли он заняться куреньем, спаньем, чтением газет или пищеварением. Входит лакей, приносит депешу, а в ней стоит: «Антверпен и т.д. Ионас и К° обанкротился». - «Пусть кучер запрягает лошадей», -вскрикивает купец. - Лакей летит. Барин вскочил, встрепенулся; несколько шагов по комнате - вниз в контору, прокуристу приказано, письма продиктованы, депеши посланы, потом в экипаж. Лошади фыркают; он в банке, на бирже, у деловых приятелей, - не прошло и часу, он дома, бросается опять в кресло со вздохом: «Слава Богу, в самом скверном случае - я в безопасности. Теперь надо обдумать дальше».
Это прекрасный мотив для душевной картины, могущий служить темой для целой поэмы. Испуг, надежда, потрясение, расчёт, погибель, и затем победа; всё это совмещено в один какой-нибудь час времени; все эти возбуждения были произведены самыми разнообразными впечатлениями и представлениями, вызванными одними образами и представлениями, возникающими постепенно, вследствие каких-то высших, от организма человеческого совершенно не зависящих причин, которые человеческое сознанием не обнимает.
Материалист, разбирая данное лицо, как объект вещественного мира, сказал бы: «Что вошло в этого человека? Образ нескольких черт синим карандашом по белому фону. На сетчатую оболочку упали известные лучи света, которые в своих колебаниях сами по себе не развивают более живой силы, чем всякие другие лучи. Живая сила для процесса проведения подготовлена в нерве так же, как сила сокращения мускулов - в мускулах; бесконечно слабым импульсом волны света она лишь разрешается, как разрешается сила бочки с порохом тлеющейся искоркой. И ничего большего материалист не скажет, ибо все дальнейшие его исследования повели бы к необходимости признать отвлечённости, чего материалист не допускает, - следовательно, для него остаётся одно только возможное исследование, что он в данном случае и делает; не принимая сознания, он может только проследить физический причинный ряд, через мозг до первого повода к внезапному движению; а затем вся самая существенная сторона факта остаётся не разъяснённой: каким образом происходит, что эти синие черты производят именно в этом человеке такое именно действие, которого они не произвели бы никогда, если бы изображение их пало на сетчатую оболочку глаза какого-нибудь другого человека, не имеющего никакого отношения к делам «Ионас и К°»? Не произвело ли бы на него другое впечатление, если бы в телеграмме были тем же синим карандашом написаны другие слова, например: «Невеста ваша даёт вам согласие на свою руку и сердце»; или «Отец ваш умер»?
Всякий ответ, который ссылается на «представление» в этом случае, не может считаться ответом, - это уклонение от желания знать истину. Мы желали бы в этом случае видеть проводники, пути живой силы, объём, способ распространения и источники физических и химических процессов, из которых исходят первые импульсы, известным способом приводящие в деятельность каждый мускул отдельно. Мы желали бы видеть несравненно более важные нервные точки, которые распространяются в органах речи, в дыхательных мускулах, производят приказание, слово и крик, которое повторяют десять раз ту же игру путём звуковых волн и слуховых нервов других неделимых. Мы желали бы, одним словом, разъяснить так называемое психическое действие и объяснить физическое, которое мы видим, физическими причинами.
Пусть читатель не думает, что в этом случае мы требуем чего-либо невозможного, ибо материалисты признают в принципе, что как строение организации живых существ, так и причинность явлений ими вполне поняты. Если же они признают себя настолько сведущими, то, следовательно, им должны быть ясны все эти явления, которые мы и просили бы разъяснить подробно, не прибегая к употреблению слов и названий, взамен прямого и точного описания явления, или в противном случае мы должны были бы просить их сойти с своего авторитетного пьедестала всезнания и признаться в своём неведении, или, по крайней мере, в ограниченности своих знаний.
Мы могли бы ещё удовлетвориться, если бы нам выяснили связь между первым впечатлением волны света и соединёнными с точным фиксированием букв импульсами движений так же ясно, как мы видим, например, отражённое в судороге бедро лягушки. А они вместо этого разыскивают в мозгу «мышление», «чувствование» и «хотение», всё равно, как если бы в мускулах под мышкою пианиста желали открыть Dur, Moll, Allegro, Adagio и Fortissimo, каждое в особенном закоулке (Ланге, т.II, стр. 326).
