— Феррис, — крикнула хозяйка, едва за Джорджем захлопнулась дверь.
— Мадам?
— Ни под каким видом не впускайте в дом человека, который только что вышел отсюда.
— Слушаюсь, мадам!
4
На следующее утро, солнечное и светлое, Джордж Финч бойко взбежал по ступенькам дома № 16 на 79-й стрит и нажал звонок. На нем был его сизый костюм, а под мышкой он держал огромную картину в оберточной бумаге. После долгих раздумий он решил подарить Молли свою любимую работу «Привет тебе, веселая весна!». Картина изображала молодую девушку, слегка задрапированную и явно страдающую в запущенной форме пляской святого Витта. Она танцевала с барашками на лугу, усеянном цветами. Когда Джордж писал ее, она, судя по выражению лица, больно порезалась об острый камень. И все-таки то был его шедевр, и он намеревался подарить его Молли.
Дверь открылась. Возник Феррис, дворецкий.
— Товары, — сообщил он, бесстрастно глядя на Джорджа, — доставляют с черного хода.
— Я к мисс, — выговорил Джордж, — Уоддингтон.
— Мисс Уоддингтон нет дома.
— А могу я увидеть мистера Уоддингтона? — спросил Джордж, смиряясь с такой заменой.
— Мистера Уоддингтона нет дома.
Джордж чуть замешкался. Но любовь побеждает все!
— А можно тогда видеть миссис Уоддингтон?
— Миссис Уддингтон нет дома.
Пока дворецкий это произносил, с верхних этажей донесся властный женский голос, вопрошающий невидимого Сигсби, сколько раз ему нужно повторять, чтобы он не курил в гостиной.
— Но я же ее слышу!
Дворецкий отчужденно пожал плечами, как бы отказываясь вникать в мистические происшествия.
— Миссис Уоддингтон нет дома, — повторил он. Они помолчали.
— Приятный сегодня денек, — заметил Джордж.
— Да, погодка ничего, — согласился Феррис. На этом разговор и завершился.
ГЛАВА IV
1
— Расскажи мне все, — сказал Хамилтон Бимиш. Джордж рассказал. Вид у него был самый плачевный.
Несколько часов он в смятении бродил по улицам и теперь приполз к другу в надежде, что более проницательный разум сумеет уловить в сгустившихся тучах серебряный проблеск.
— Так, — продолжил Хамилтон. — Ты позвонил?
— Да.
— И дворецкий отказался тебя впустить?
— Да.
Хамилтон сочувственно оглядел побитого друга.
— Бедный ты мой, тупоголовый Джордж! Такую кутерьму устроил! Испортил все из-за своей поспешности. Почему ты не подождал? Я бы ввел тебя в дом нормально, прилично, на правах друга семьи. А ты допустил, что тебя воспринимают, как изгоя какого-то.
— Но ведь старик Уоддингтон пригласил меня к обеду! Представляешь? Взял да и пригласил…
— Надо было дать ему в глаз и удирать со всех ног, — твердо перебил Хамилтон. — После всего, что я тебе рассказал о Сигсби Уоддингтоне, ты не мог питать иллюзий. Он из тех мужей, которым стоит только выказать симпатию к кому-то, как жены сразу решают, что это — истинный подонок. Ему не удастся привести к обеду и принца Уэльского. А когда он кладет на коврик такого субъекта (я употребляю это слово в самом лучшем смысле), да еще за пять минут до званого обеда, путая весь распорядок и вызывая самые черные мысли на кухне, можешь ли ты винить его жену? Мало того, вдобавок ко всему прочему ты прикинулся художником!
— Я и есть художник! — не без воинственности возразил Джордж. На этот предмет он придерживался твердой точки зрения.
— Спорно, спорно… Во всяком случае, тебе следовало скрыть это от миссис Уоддингтон. Женщины ее типа смотрят на художников, как на позор для общества. Говорил же я тебе, для нее мерило людей — их счет в банке.
— Так у меня же полно денег!
— Откуда ей знать? Ты сказал, что ты — художник, и она вообразила, что…
Прервав поток его мыслей, задребезжал звонок. Бимиш нетерпеливо поднял трубку, но заговорил ласково и снисходительно.
— А-а, Молли!
— Молли! — вскричал Джордж. Хамилтон не обратил на него внимания.
— Да. Он мой большой друг.
— Я? — выдохнул Джордж.
Хамилтон все так же не обращал на него ни малейшего внимания, как и подобает человеку, поглощенному телефонной беседой.
— Да, он мне сейчас рассказывает. Да, здесь.
— Она хочет, чтобы я поговорил с ней? — завибрировал Джордж.
— Конечно, приду. Сейчас же.
Бимиш положил трубку и постоял с минуту в задумчивости.
— Что она сказала? — в сильнейшем волнении допытывался Джордж
— Н-да, любопытно…
— Что она сказала?!!
— Придется несколько пересмотреть мою точку зрения…
— Что она сказала?!!
— Однако я мог бы и предвидеть…
— Что — Она — Сказала?
Хамилтон созерцательно поскреб подбородок.
— Странно, как работает ум у девушек…
— Что она сказала?
— Это Молли Уоддингтон, — сообщил мыслитель.
— Что она сказа-а-а-а-ла?!!
— Теперь я почти уверен, — продолжил Хамилтон, по-совиному поглядывая на Джорджа сквозь очки, — что все к лучшему. Я упустил из виду, что такое девушка с нежным сердцем, окруженная мужчинами с шестизначным доходом. Такую девушку непременно привлечет художник без гроша в кармане, с которым, вдобавок, мать запрещает встречаться.
— Да что же она сказала?!
— Спросила меня, действительно ли ты мой друг.
— А потом? Потом?
— А потом сказала, что мачеха запретила пускать те§я в дом и строго-настрого приказала никогда с тобой не встречаться.
— А после этого?
— Попросила меня к ней зайти. Хочет поговорить.
— Обо мне?
— Надо полагать.
— А ты пойдешь?
— Сейчас же и отправлюсь.
— Хамилтон, — дрожащим голосом выговорил Джордж. — Хамилтон, я тебя прошу, наддай там жару!
— Ты хочешь, чтобы я преподнес тебя в лучшем виде?
— Да, именно! Как ты красиво все умеешь сказать! Хамилтон надел шляпу.
— Странно, — отрешенно проговорил он, — что я берусь помогать тебе в таком деле.
— Просто ты очень добрый! У тебя золотое сердце.
— Ты влюбился с первого взгляда, а мои взгляды на такую любовь известны всем.
— Но неверны!
— Мои взгляды не бывают неверными!
— Нет, не все взгляды! — поспешно заверил Джордж. — Понимаешь, иногда, в определенных, в отдельных случаях возможна и такая любовь.
— Любовь должна быть разумной.
— Если встречаешь такую девушку, как Молли? Нет!
— Когда я женюсь, это произойдет в результате тщательного, выверенного расчета. Сначала, после хладнокровного размышления, я решу, что уже достиг возраста, наиболее подходящего для женитьбы. Затем просмотрю список моих приятельниц и выберу ту, чей ум и вкусы совпадают с моими. А потом…
— Разве ты не поменяешь? — перебил его Джордж.
— Поменяю? Что именно?
— Да костюм! Ты ведь идешь к ней!
— А потом, — продолжал Хамилтон, — внимательно понаблюдаю за ней в течение длительного периода, чтобы убедиться, что не позволил страсти ослепить меня, проглядев различные недостатки. После же этого…
— Нет, ну никак невозможно, чтобы ты заявился к ней в таких брюках! — снова вскричал Джордж. — А рубашка не подходит к носкам. Ты должен…
— После же этого, при условии, что за этот период я не подберу более подходящей кандидатуры, я пойду к ней и в нескольких простых словах попрошу стать моей женой. Сообщу, что дохода моего хватит на двоих, что моральные мои нормы безупречны, что…
— Неужели у тебя нет костюма покрасивее? И туфель поновее, и шляпы не с такими обвисшими…
— …характер у меня приятный, а привычки размеренны. И тогда мы с ней заключим Разумный Брак.
— А манжеты!
— Что с моими манжетами?
— Ты намерен явиться к ней с обтрепанными манжетами?
— Вот именно.
Больше Джорджу добавить было нечего. Настоящее святотатство, но что тут поделаешь?
2
Когда примерно через четверть часа Хамилтон Бимиш ловкими, экономными движениями вскочил на ступеньку зеленого автобуса, дожидавшегося его на Вашингтон-сквер, летний денек расцвел во всю свою силу. Полнокровное, стопроцентное американское солнце сияло с лазурного неба, но в воздухе уже веял намек на вечернюю прохладу. Именно в такие дни лирические поэты вдруг открывают, что «любовь с небес полна чудес», — восхищаются рифмой и мчатся, сопя, поскорее накропать очередной шлягер. В воздухе была разлита сентиментальность, и потихоньку, незаметно, семена ее начали прорастать в каменистой почве Хамилтонова сердца.
Да, мало-помалу, пока автобус катил по улицам, в Хамилтоне начали набухать почки ласковой терпимости. Он уже не осуждал так безоглядно склонность других мужчин внезапно испытывать к противоположному полу ту теплоту эмоций, которая, согласно науке, возникает лишь вследствие длительного и близкого знакомства. Впервые он подумал о том, что какие-то резоны есть и у тех, кто, подобно Джорджу Финчу, влюбляется, очертя голову, в практически незнакомую девушку.
