– Мелочи не добавишь?
– Мелочи нет, но если начнешь следить за своим весом, вот это тебе поможет. – И я сую ему свою визитку в сложенные на коленях руки.
Генриетта смотрит на меня с толикой удивления:
– Вау, а что там на визитке?
– Я тренер по фитнесу.
– Но этот чувак вряд ли придет к тебе заниматься!
– Дело не в занятиях, – я качаю головой, – это такая очная ставка с реальностью. Можно ведь просто заронить зерно сомнения в человека, и он потом изменит свою жизнь. Одна визитка ничего не стоит, а поменять может все.
– Вау… Никогда не думала об этом с этой стороны, – говорит мисс Джеймс и оглядывается на бродягу.
Мы обсуждаем, не рвануть ли в отель «Бленхейм», но я больше не вынесу этот вонючий ковер и латентного гея-администратора, мимо которого надо будет утром с позором дефилировать по лестнице. У Генриетты, оказывается, есть квартира на Меридиан-авеню, недалеко от моего дома, поэтому решаем отправиться к ней. Хотя мисс Джеймс явно не лохушка, она немногословна, и мне это нравится, но, пока я разглядываю киноафиши у нее на стенах – «Метрополис» Ланга и «Окно во двор» Хичкока, – эта сука набрасывается на меня: рукой задирает юбку, залезает в трусы и погружается в них, как подбитая субмарина, а там указательным пальцем, как электрохлыстом, начинает хуячить мой перепуганный клитор! Прежде чем я подумала про пластиковый хуй в сумочке, мои бедра раскрылись – как пакет чипсов. Мисс Джеймс сразу набирает бешеный ритм и, как боксер пневмогрушу, продолжает кошмарить мне клитор. Глаза горят, в голосе слышится резкость и упорство.
– Ствол есть с собой?
– Да-а… – я издаю стон, – в сумочке…
Или она по-настоящему еще новичок, или что-то важное проебла при переезде из Бостона, но ясно одно: она реально хочет. Но сейчас не одной ей хочется взять в себя чей-нибудь хуй. Я выворачиваюсь и беру сумочку, стараясь не мешать ей меня обрабатывать – теперь уже плавными, приятными, сильными движениями, – достаю член и велю ей надеть.
– Давай выеби меня жестко, – командую я.
Мисс Джеймс более чем рада подчиниться, ловко надевает девайс, проворачивает на себе, берет хуй в руку и трет им, как перцемолкой, основание своего лобка.
– Ну что, ты правда хочешь? А? Скажи!
– Давай входи скорее, сука, или я сама тебя сейчас выебу в белоснежное ирландское очко!
Два раза ей повторять не надо.
37
Контакты 15
Кому: [email protected]
От: [email protected]
Тема: Ответь мне, пожалуйста
Я пытаюсь с тобой поговорить, Лина, а ты не берешь трубку и не отвечаешь на мейлы! Я пытаюсь пообщаться с собственной дочерью о том, что напрямую касается нас обеих, но ты не реагируешь!
Кому: [email protected]
От: [email protected]
Тема: Сколько можно уже!
Лина,
я хочу, чтобы ты знала, что ты не просто расстроила маму, ты разбила ей сердце. Надеюсь, благодаря этому тебе стало лучше и тебя и твоих искушенных дружков-художничков там в Майами это забавляет. Мы старались дать тебе все. Так-то ты решила отплатить нам за это?
Мы хотим, чтобы ты приехала домой. Я не знаю, что за люди, с которыми ты там общаешься в этом псевдокарибском гадюшнике, кишащем вудуистами, но для меня очевидно, что ты употребляешь наркотики. Твои мейлы полны ненависти и злобы. Не так мы тебя воспитывали!
Ответь маме!
Папа
38
Пакет
Я до сих пор ничего не сказала Соренсон про пакет. Он лежит у меня в шкафу на верхней полке. В нем письмо, маленький блокнот и тридцать шесть очень контрастных черно-белых фотографий. Письмо от женщины по имени Мелани Клемент.
Дорогая Лина,
ваш, а теперь уже и мой бывший бойфренд – безумный, злобный манипулятор и психопат, маньяк, представляющий опасность для всех женщин. Его место – в тюрьме. Он растранжирил, украл или выманил у меня кучу денег. Он больше (или меньше) чем просто бездарный, неадекватный, самовлюбленный паразит и сволочь, он также аферист и вор. Если в глубине души у вас еще остались сомнения на этот счет, содержимое этого пакета убедит вас в обратном.
Не пускайте его больше к себе, если у вас есть хоть немного интеллекта и / или толика самоуважения. Он наверняка захочет к вам вернуться, это понятно и мне, и вам.
Мне очень жаль, что он ушел от вас ко мне. Хотя жаль должно быть больше меня, вам-то только облегчение.
Всех благ,
Мелани Клемент
PS Фотографии и негативы – это вам, делайте с ними что хотите.
На всех картинках Соренсон, голая, сфотографирована в трех ракурсах: спереди, сзади и в профиль слева. Всего двенадцать пачек по три отпечатка, все снято с одного места, при одинаковом свете. Изображения фиксируют разные этапы превращения Соренсон из стройной, изящной девушки в жирную тушу, и все это за один год. Под каждым принтом – табличка, на которой указан месяц, начиная с марта, и Линин вес: с 58 до 102 кг.
Больше всего пугает и приковывает взгляд даже не толстеющее тело Лины, а выражение ее лица. В первой серии фотографий, хотя ее явно просили смотреть в камеру без эмоций, заметна едва различимая улыбка, будто это такая тайная сексуальная игра, в которую она играет со своим партнером. Такой взгляд сохраняется у нее первые три месяца. На четвертый месяц появляется едва уловимое выражение гнетущего дискомфорта, потом начинается гнев, затем – с пятого по восьмой – безысходность и отчаяние. С девятого месяца свет в глазах гаснет, она полностью раздавлена. Теперь, благодаря этой Мелани, Лина получила весь так называемый проект этого ублюдка. Вернее, я получила.
Я решаю прочитать несколько записей в блокноте.
ЛИНА СОРЕНСОН
Проект Джерри К… Виттендина
Я познакомился в Линой в Институте искусств. Она только поступила на первый курс, а я в конце того года должен был выпускаться. Была традиционная неделя «Выеби первокурсницу», когда наши перспективные жеребцы рыскали по вечеринкам и мероприятиям в поисках свеженьких кандидаток.
Лина была не особо в моем вкусе: довольно симпатичная, но хронически стеснительная, она время от времени выглядывала одним глазом из-под своей длинной черной челки. Это у нее была такая защита, но когда она все-таки смотрела на тебя, то всегда – с каким-то вызовом и неизменной свирепостью во взгляде.
Мы всегда уверены, что можем изменить человека, придать ему нужную форму. Иногда я думаю, что она была моим проектом всегда, даже тогда, когда я подошел к ней, а она стояла и дрожала, как мышь, на пороге кухни. Но может, это все мои домыслы.
Я знал, кто она такая. Мне нравились ее работы; о них говорили другие студенты и преподаватели, поэтому и мне захотелось их увидеть. Я приходил во время перерывов в классы, где она занималась, и смотрел. Удивительно, насколько эта скромница была смелой в творчестве: огромные полотна, яркие цвета и абсолютно апокалиптичные ландшафты. Потом мне начала нравиться она сама, меня влекла тайна ее таланта, ее совершенное бесстрашие и самоуверенная веселость. Чтобы разгадать эту загадку, надо было ее соблазнить, потому что ни в словах, ни в действиях ее я не находил ответа на вопрос, который меня мучил: почему именно она? Почему у этой маленькой, темноволосой девушки из какой-то среднезападной захолустной, мракобесной дыры есть талант и драйв, достойные такого невероятного признания?
Поначалу мне было интересно общаться с Линой. Потом общение стало однообразным, и я почувствовал, что мы покатились по наезженной колее. Она быстро стала меня бесить, стали бесить ее глупые деревенские аффектации, хотя изначально они были даже в прикол. В итоге от переизбытка «океюшек», «охохонюшек» и целого воза фразочек типа «бляха-муха» и «слышь» меня начало тошнить. Она была полной идиоткой, обычной провинциальной домохозяйкой без единой богемной косточки, но ей повезло с талантом, драйвом и уорхоловской самоуверенностью.
Когда тебя бесит человек, с которым ты так близок, он быстро начинает отвечать взаимностью. Лина отвечала тонко и изящно, прикрываясь чувством вины, совершенно очевидным. И она начала брать верх. По жизни я знаю, что люди какое-то непродолжительное время тянутся к харизме, но в глубине души все равно любят и превозносят талант. Подруги ей начали нашептывать, что я ей мешаю. Сука, я был вне себя. Я верю в свое артистическое предназначение. Без веры в себя художник ничто. Без меня Лина никогда бы не продвинула себя и не воспользовалась бы своим талантом на полную катушку.
Свалить в Майами предложил я. Лина так и продолжала бы со своим тошнотворным миннесотским простодушием стоически переносить среднезападные зимы. Но я не просто хотел другого света для своих съемок. Я хотел увезти Лину из Чикаго. Слишком хорошо у нее все там шло. Всякий раз, когда я заходил в какой-нибудь бар в Логан-Сквере или Пилсене[80], так называемые любители искусства в один голос вопрошали: «А где Лина?» От этих вопросов меня чуть не выворачивало. Мы терпеть не можем, когда успешными становятся друзья; это замечали Уайльд, Видал и Морисси, но если успеха добиваются любовники, все – пиши пропало: ненависть к ним становится тотальной!
