Никто не понимал, насколько это было унизительно – все время быть у нее в тени. Лина, сука, блистала, а я за это ненавидел и ее, и себя. Избавиться от ненависти можно было только одним способом: добиться превосходства. И я заставил ее растолстеть и стать безобразной. Я подстрекал ее к перееданию: «Пицца-Хат», «Макдональдс», «Тако-Белл», «Джирос». «Давай зайдем в „Старбакс“, выпьем латте и съедим маффин. Ты старалась, занималась в зале, сожгла примерно 150 килокалорий, так что заслужила угощение на 600» и так далее в том же духе. Но я ломился в открытую дверь: ее мамаша уже постаралась до меня.
Я стал ее фотографировать. Заставлял взвешиваться в пятницу утром еженедельно. Она и не понимала, что стала моим проектом: «Трансформация Лины Соренсон». Как если бы я ее убил и оставил на трупе камеру, чтобы наблюдать, как ее пожирают опарыши (а я и правда об этом думал, но в итоге пришел к выводу, что убийство – развлекуха для лузеров), офигенно придумал, в общем. Я снимал ее голой: спереди, сзади и сбоку слева. Я снимал ее раз в месяц в течение года: с каждой съемки получалось три черно-белых кадра большого формата, снятых при одинаковом свете. Законченный проект состоял из тридцати шести фотографий: к ним были прикреплены таблички с датой и весом.
Но надо как-то получить Линино согласие. Ни одна галерея не станет делать выставку, если Лина не даст письменного согласия на использование изображений. Так что пока она там валяется в темном углу у себя в Майами, я маюсь тут в Нью-Йорке, пытаясь придумать, как заставить ее подписать этот ёбаный контракт.
Одновременно пытаюсь убедить Мелани насчет выставочного потенциала чикагских бездомных. Талантливые, состоятельные женщины, что мне сделать, чтобы
Ни фига себе, да он ёбнутый на всю голову, этот упырь. И еще такие коварно-примирительные мейлы ей пишет, чтоб она подписала ему этот ёбаный контракт. Из тех же мейлов я делаю вывод: он, похоже, просек, что Соренсон, видимо, получила его пропавшие фотографии. Ясно теперь, насколько Соренсон слабая, жалкая и абсолютно беспомощная, если позволила такому неудачнику манипулировать и помыкать собой. Повезло дряблой дуре, что попалась мне. Я-то сделаю ее сильной! Хотя, как и хирургам, которые собрались разделять арканзасских близняшек, мне в процессе работы придется удалить много лишнего, так что если пациент помрет на операционном столе – что ж, я сделала все, что могла.
39
Контакты 16
Кому: [email protected];
[email protected]
От: [email protected]
Тема: 29 градусов зимой
Пишу сразу вам обоим, чтоб вам потом не надо было ничего обсуждать друг с другом, как в прошлый раз. (Благодарить не нужно.) Я теперь всегда буду, если пишу одному, ставить в копию второго, чтобы вы перестали обманывать себя и играть со мной в глупые манипулятивные игры, в которых вы в последнее время так поднаторели.
Итак, сначала папа.
Спасибо, что написал – впервые, кажется, за ЧЕТЫРЕ ГОДА и ТРИ МЕСЯЦА. Приятно сознавать, что тебе еще есть до меня дело.
1. Очень жаль, что мама расстроена, но ты же видишь, что она страдает от ожирения. Любой человек такой комплекции и такой степени отчуждения страдает депрессией и испытывает серьезные проблемы со здоровьем и признанием реальности. Отчасти это и наша с тобой вина: мы тоже способствовали развитию у нее депрессии. В моем случае был своего рода сговор. В твоем – эмоциональная черствость. Я, со своей стороны, все это прекратила. Так что, может, и ты наконец будешь мужиком и уделишь немного внимания женщине, которую якобы любишь? И (подсказка) дашь ей немного душевного тепла?
2. Да, говорить правду легко, и поэтому я действительно чувствую себя лучше, хотя эта тема касается только нас, и НИКОГО больше, тем более каких-то там «искушенных дружков-художничков», которые существуют только в твоем воображении. Вот был бы кайф, если бы я действительно вращалась в кругу людей, которых ты там себе напридумывал, я бы не потратила бо’льшую часть жизни на идиотские страдания.
3. Я не употребляю наркотики и никогда ими не интересовалась – ни в Поттерс-Прери в подростковом возрасте, ни в Чикаго, когда училась в институте. Если хочешь найти доказательства чьей-то пагубной зависимости, ищи их в собственном шкафчике для лекарств: мама годами ими злоупотребляет.
В общем, чтобы не ходить вокруг да около, скажу прямо: ИДИ К ЧЕРТУ.
Теперь мама: хочешь знать, почему все так получилось?
1. Потому что ты закармливала меня нездоровой едой и сделала меня такой же толстой, депрессивной и больной, как ты сама. Я могла заработать диабет 2-го типа; предполагаю, что ты движешься в том же направлении и испытываешь соответствующие проблемы. Еще не поздно все исправить: ЗАЙМИСЬ СОБОЙ, ПОКА ОКОНЧАТЕЛЬНО СЕБЯ НЕ УГРОБИЛА!
2. Потому что ты осуждала всех без исключения друзей и подруг, с которыми я росла. Даже морально-безупречные «друзья», которых ты специально подбирала мне из церковных групп, и те в конечном счете тебя не устраивали. Прекрасный способ заставить девочку чувствовать себя столь же никчемной, как и ты сама, сука!
3. Потому что ты пыталась помешать мне следовать своему призванию. Все знающие люди – от учительницы в начальной школе до преподавателей из Института искусств – говорили тебе, что я феноменально талантлива и должна заниматься искусством. Почему нельзя было просто дать мне возможность писать картины и рисовать? Что это за бред?
4. Потому что ты пыталась помешать мне уехать из П.-П. Наверное, тебе там хорошо, мне же всегда там было только плохо. ПОРА УЖЕ ПОВЗРОСЛЕТЬ И ПРИЗНАТЬ ЭТО.
5. Потому что ты пыталась вызвать у меня чувство вины перед Богом. Не уверена, что Бог вообще существует. На самом деле, я надеюсь ради твоего же блага, что Его НЕТ, потому что иначе Он будет очень зол на тебя, когда наступит Судный день, поскольку ты ПРИСТАВАЛА К НЕМУ НАСЧЕТ ЛЮБОЙ БАНАЛЬНОЙ МЕЛОЧИ, а потом сама же придумывала, что Он там якобы тебе отвечал. Ты верующая, ну и прекрасно, – занимайся своей верой (по-тихому) и не пользуйся ею, чтобы контролировать людей, манипулировать, добиваться превосходства над ними или доканывать их своими бреднями.
Майами-Бич – прекрасное место, здесь очень тепло: 29 градусов. Как там в вашем Оттере с погодой?
Л.
40
Лина из Вест-Лупа
И вот я в Майами, сижу в высотке по уши в собственном дерьме. Нос и скула пульсируют от боли. Я забралась голая в свой медвежий лягушатник и пытаюсь смыть с лица чуть не все физиологические жидкости, существующие в природе. Движения машинальны. Странно, но меня даже не мутит. Я осторожно высмаркиваю больной нос в бумажное полотенце: сопли до сих пор вперемешку с калом, рвотой и засохшей кровью. Цвет, текстура и вообще вся эта каша на бумаге вызывают какое-то нездоровое возбуждение. Я барахтаюсь во всем этом бреду: ощущение раздрая, растерянности и безумия. От боли хочется плакать и кричать, а потом становится просто смешно. Я наблюдаю, как c лица стекает вся эта гадость: вода чуть теплая и коричневатая от дерьма. В углу беззвучно работает телевизор. У меня не поднялась на него рука: ведь никого больше у меня сейчас нет.
Художник должен честно смотреть на собственные недостатки, на все свое говно. Поначалу смерть Барри Кинга меня надломила, но от этой истории у меня каким-то неуловимым образом всегда улучшалось настроение. Благодаря ей я оказывалась в центре интригующей драмы.
Я сама как ходячая выставка, ходячее шоу. Человек-экспонат: человек будущего, человек прошлого. Прошлая Лина, будущая Лина. Лина, постоянно возникающая в виде отражения на оконном стекле. С другой стороны, кроме выставок, шоу, я ничего и не умею.
Как тогда в Чикаго. Во многом благодаря Джерри я близко сошлась с якобы крутой компанией. Оливия и Алекс были его приспешники (очень Джеррино словечко), я привела Аманду и Ким. Мы постоянно тусили, но и на занятия всегда успевали, в основном благодаря моему наущению, хотя зачастую и в последний момент. Расталкивая публику, мы пробирались через институт мимо средневековых артефактов и доспехов к нашим мастерским и лекционным залам, расположенным на задах.
Теперь Джерри. С чего начать?
Я была на какой-то вечеринке в Викер-Парке[81], торчала на кухне и сжимала в руках бутылку дешевого чилийского красного вина, пытаясь решить, нажраться или нет, в надежде, что это придаст мне уверенности для общения с нормальными людьми. Теперь я понимаю, какая я была дура, что так думала. Нормальных же не бывает, мы все какие-то пришельцы, по крайней мере те из нас, кто хоть что-то из себя представляет. И все мы совершенно напрасно пытаемся прикидываться людьми.
Я его, конечно, видела и раньше, да и не я одна. Джерри учился на последнем курсе, и многие новички, а также самые популярные преподаватели носили его на руках. По школе ходили почтительные перешептывания: «А Джерри сегодня придет?», «А над чем Джерри работает?», «А у Джерри есть чего?». Как же все это было нелепо.
