этой гадостью.
— Надо же! — презренно усмехается Эдвард и расставляет руки в бока. — А я думал, ты уже давно страдаешь от бешенства. Наравне со слабоумием. Прямо как Эндрю. Все симптомы совпадают: тупые шуточки, истерический смех, глупый пустой взгляд и неумение сложить в уме два плюс два… И вы очень часто говорите вообще не по делу. Как будто вы не понимайте, о чем идет речь.
— Ой, какая-то острая шутка! — громко смеется Отто. — Я аж порезался от того, насколько она острая.
— Ну знаешь, лично меня от ваших с Эндрю шуток меня все время тянет зевать. — Эдвард прикрывает рот рукой и демонстративно зевает. — Всегда зеваю, когда мне неинтересно слушать всякий бред.
— Ах, МакКлайф, похоже, ты никогда не разучишься язвить… — широко улыбается Эндрю. — У тебя на все найдется ответ.
— Слушай, приятель, а сделай мне одолжение… — Эдвард прикладывает палец к губе. — Пожалуйста, не надо так широко улыбаться. А то твоя рожа начинает ассоциироваться у меня с громко ржущей лошадью. А они, знаешь ли, пугают меня…
Отто и Эндрю начинают громко смеяться с широко раскрытыми ртами, схватившись за животы.
— Правильно мы все говорим, что у тебя на все найдется ответ, — качает головой Отто. — Как сказанешь что-нибудь — так начинаешь за живот хвататься и биться в истерике.
— Осторожнее, слабоумный, если будешь слишком много смеяться, то можешь сдохнуть, — с хитрой ухмылкой язвит Эдвард. — История насчитывает уже несколько случаев смерти от смеха. Ты вполне можешь вписать в нее свое имя.
— Пф, скорее у тебя случится сердечный приступ от страха, чем мы сдохнем от смеха, — ухмыляется Эндрю. — И вообще, если тебе неизвестно, то смех продлевает жизнь.
— Вау! Какую гениальную мысль ты сказанул! — Эдвард негромко хлопает в ладони. — Браво, крепыш, браво! Только разве у вас двоих есть смысл жить до ста и больше лет? Какого ваша цель в жизни?
— То же самое мы бы спросили и тебя, — отвечает Отто. — От тебя вообще никакой пользы! Ты никому ни черта не нужен и никому не полезен! Ни для кого не секрет, что ты появился на свет по чистой случайности, и никто никогда не желал твоего рождения. Ты — тот, из-за кого было разрушено многое.
— Ой-ой, хватит уже нести всякую чушь! — резко машет рукой Эдвард, сильно поморщившись. — А то у тебя изо рта страшно воняет! Чем больше твой словесный понос, тем большее отвращение я испытываю. И вообще, вы оба сами страшно воняйте. Хоть бы пошли помылись бы что ли. Поменяли свои шмотки, которые вы носите уже лет пять. Неужели ваш любимый Майкл не может разориться и купить вам что-то новое? А хотя не стоит натягивать новенькие джинсы на грязную задницу или свежую футболку — на вонючее тело. Иначе уже никто не захочет носить ваше шмотье после того, как оно уже побывало надетым на тех, у кого страшно воняют подмышки.
Пока Отто громко ухмыляется, Эндрю с задумчивым лицом чешет свой затылок, с подозрением осматривая Эдварда с головы до ног.
— Да, походу, Эрик немного переборщил, когда ударил тебя по башке… — задумчиво отвечает Эндрю. — Несешь какой-то бред… А хотя когда ты его не нес! Никто уже не принимает всерьез все что ты говоришь. Конечно, языком ты чешешь очень хорошо, но нет ничего полезного в словесном поносе, что идет из твоего рта.
— Кстати, МакКлайф, а как твоя головка поживает? — скрещивает руки на груди Отто. — Мозги еще не все утекли? Не размазались по той стенке, об которую тебя треснул Браун?
— Как видишь, я не стал овощем и все еще живой, — уверенно заявляет Эдвард, расставив руки в стороны.
— Ой, да знаем мы, что у тебя крепкая башка. Обо что только ни тресни, все равно останется целой.
— Кстати, мы с моим приятелем наслышаны о том, как ты защищал свою бывшую подружку, — загадочно улыбается Эндрю. — А еще нам рассказали, как она со слезами на глазах бросилась к тебе, когда ты ударился башкой и рухнул на землю. Она орала как сумасшедшая! И горько ревела, думая, что после такого ты уже откинул копыта. М-м-м…
— Да уж, — соглашается Отто, наиграно шмыгает носом и подтирает под глазом несуществующую слезу. — Как же это трогательно! Наверное, будь я там, то точно расплакался бы.
— Надеюсь, на этот раз вы все-таки впустите меня в этот чертов дом, — уверенно говорит Эдвард. — Потому что я намерен забрать отсюда ту девушку, которую ваши дружки насильно привезли сюда. И будьте уверены — на этот раз я уйду отсюда живым, но с ней, либо мертвым, но без нее. Она больше ни секунды не останется в окружении таких мерзких и больных гадов, вроде вас.
— Гораздо больше склоняюсь ко второму варианту, — задумчиво говорит Эндрю, поглаживая подбородок. — Или же девчонка сдохнет в любом случае, а вот ты… Если согласишься быть одним из нас, то дядюшка сохранит тебе жизнь.
— Хватит уже напрасно мечтать, мудилы! Если я сейчас увижу, что хоть кто-то причинил этой девушке малейший вред, то вы реально выведете меня из себя и заставите сделать все, чтобы каждый из вас пожалел об этом. Я вам обещаю, твари. Только пусть ваши дружки попробуют привести эту девушку ко мне в ужасном состоянии — клянусь, я не отвечаю за себя.
— Ах, малыш, как же смешны все твои жалкие выкрутасы и попытки выглядеть круто, — качает головой Отто, расставив руки в бока. — Тебе бы соску сосать, да в кроватке лежать посапывать. А ты в героя никак не наиграешься.
— Ну извини, что в свои двадцать пять я выгляжу намного лучше вас обоих, которым примерно столько же лет, — презренно хмыкает Эдвард, скрестив руки на груди. — Не моя вина, что мне повезло с генами, и что я слежу за собой.
— Жаль, что через гены не передаются мозги. МНОГО мозгов! Тебе бы они точно понадобились бы. Так же, как и смелость, вежливость и послушание.
Эдвард ничего не говорит и лишь передразнивает то, как говорит Отто, сильно искривив свое лицо. А в этот момент взгляд Эндрю только сейчас останавливается на Терренсе, стоящий рядом с братом с прищуренными глазами и скрещенными на груди руками.
— О, слышь, МакКлайф, а что за жалкая пародия на твоего дядюшку Майкла стоит рядом с тобой? — интересуется Эндрю. — Что это за двухметровый шкаф? Кого это ты привел с собой? И чего это он молчит, как рыба в воде? Не уж-то язык отсох? Или у него его отродясь не было?
— Эй, полегче! — выдерживая презренный и холодный взгляд,
