Качнувшись, Лиза с улыбкой смотрит на меня:
— Эй, шмук, выбираем между соком и обезжиренным печеньем.
Для сведения, слову «шмук»[36] она научилась у меня. Корейские дипломаты не говорят на идише.
— Хорошо, хорошо, пусть будет печенье.
Лиза, пошатываясь, идет ко мне с печеньем. Затем забирается на стол и поднимает стакан.
— Тост! — провозглашает она.
— Давай, — говорю я, поднимая свой стакан и, затаив дыхание, жду.
— Желаю тебе оказаться на небесах за полчаса до того, как дьявол узнает о твоей смерти.
— Салют!
Мы чокаемся, делаем по глотку, быстро берем по печенью и закусываем.
Тень тревоги набегает на наши лица.
— Сколько времени? — быстро спрашивает Лиза. Мурлыкая, я смотрю на часы.
— Двенадцать пятнадцать.
— Так, допивайте, миледи, нас ждет захватывающее приключение.
— Для приключений никогда не поздно.
— Я говорю, что мы, может, и опоздаем. Кроме того, нам уже пора делать что-нибудь смешное. Боюсь, мы становимся скучными на старости лет.
— Лиза, нам двадцать один.
— Знаю, но жизнь быстро бежит!
— Куда мы идем?
— Еще решим.
— Ты не знаешь?
— Знаю, просто не говорю тебе.
— Отлично.
— Отлично.
С этими словами мы приканчиваем выпивку, беремся за руки, как пьяные идиотки, и не спеша покидаем мою комнату, словно нам принадлежит весь мир. И на мгновение мне так и кажется.
Мы пересекаем Кросс-Кампус, идем вверх по улице Вязов, сворачиваем в парк и наконец прибываем на место — к зданию на Эджвуд-авеню, за территорией кампуса.
Играющая внутри музыка слышна на улице. Я предвкушаю возможность потанцевать и пообщаться. Кажется, что со всеми этими экзаменами я не танцевала уже целую вечность.
— Ты напустила такого тумана ради вечеринки? Лиза, ты меня разочаровываешь. — Я качаю головой, и мой серьги нежно звенят.
— Погоди-погоди, — игриво отвечает она.
Мы открываем дверь и заходим внутрь. В вестибюле с потрескавшимся деревянным полом, по колено заваленным мешками для мусора, жарко от множества тел. Я смотрю на Лизу, ища ответа, но она лишь широко ухмыляется. На стене у нее над головой висит объявление — небрежные каракули, выполненные толстым черным маркером. «Оставь одежду у дверей!» — гласит оно.
Мне требуется минута, чтобы переварить данную информацию, но я быстро понимаю, где мы оказались. Лиза, можно сказать, обманом завлекла меня на одну из знаменитых йельских голых вечеринок. Не таких голых, как «Экзотическая эротика». Там, щадя чувства окружающих, люди прикрывают интимные части тела, и можно сказать, что они все же в какой-то мере одеты. Голые вечеринки — совсем другая история. Здесь люди совсем голые. Пьяные и голые. А у меня так и не нашлось времени сделать восковую эпиляцию области бикини.
— Нет, нет, нет, нет, нет, — говорю я и энергично мотаю головой, — категорически нет.
— Почему? — интересуется Лиза, по-прежнему улыбаясь и стаскивая с себя безрукавку.
Входная дверь снова открывается, и вваливается толпа неизвестного мне народа. Все они раздеваются, снимая все, включая трусы.
Лично я никогда не была на территории, свободной от трусов, и потому впадаю в оцепенение. В нашей семье нагота не в почете. Насколько мне известно, протестантская ветвь нашей фамилии принимает душ в купальных костюмах. Если бы моя мать узнала, что я побывала здесь, она бы от меня отказалась.
— Лиза, — шепчу я, — какого черта?
— Нет, куколка, здесь нет чертей. Ты на небесах! — объявляет она, голышом крутанувшись на месте. Задница у нее красивая.
Внезапно я чувствую себя вполне протрезвевшей.
— Ну пожалуйста, — умоляет Лиза. — Попробуй. Разве сегодня мы не говорили с тобой о риске?
— Ты подлая. Очень, очень подлая. А это, — самым холодным тоном заявляю я, — очень дурно с твоей стороны.
— Дурно-гламурно.
— Напомни-ка мне, зачем мы сюда пришли.
— Затем, что мы девственны в отношении голых вечеринок, и я решила, что это дело нужно исправить. Немедленно.
Она складывает на груди руки, давая мне время осмыслить ее логику. Трудно воспринимать Лизу серьезно, когда она стоит, притоптывая отставленной в сторону ногой в меховом ботинке, а жемчуга подскакивают у нее на обнаженной груди.
— Ты могла меня хотя бы предупредить?
— Ты бы не пошла.
— Я не Бонни. Меня можно было бы убедить.
— Аты разве не убеждена? — самодовольно спрашивает она.
— Вынудить и убедить — две большие разницы.
— У тебя красивая грудь, — говорю я, смиряясь с тем, что мы остаемся.
— У тебя тоже. А теперь раздевайся, — требует она и протягивает мне черный мешок для одежды.
— А можно оставить туфли? На каблуках я покажусь более худой.
— Думаю, да, — отвечает она.
— Лиза, — шепчу я.
— Да? — шепчет она в ответ.
— Я две недели не брила ноги. У меня там такая щетина. Если кто-нибудь заденет мои ноги, он порежется.
— Не волнуйся, — шепчет она, — у меня такое чувство, что ты не единственная такая там будешь.
Я раздеваюсь и аккуратно складываю одежду в черный мешок для мусора, напоминая себе, что участие во всем этом простительно, поскольку я выпила четыре порции и глоток.
Я поворачиваюсь и иду за Лизой по коридору к комнате, откуда доносится музыка и где, как я предполагаю, держат всех голых людей. Следуя за подтянутой Лизиной попкой, я мысленно радуюсь своей смелости и тому, что с двенадцати лет пользуюсь антицеллюлитным лосьоном.
Мы проходим мимо пивной емкости и входим в комнату с оглушительной музыкой. Для этого и нужен колледж, без устали повторяю я. Я здесь для того, чтобы быть голой. Вот за что я плачу тридцать семь тысяч долларов. Под «я» я подразумеваю своих родителей. И я поступила сюда ради именно таких дополнительных курсов?
Моему взору предстает калейдоскоп из ног, животов и задов. И яиц. За всю свою жизнь я ни разу не видела столько яиц в одном месте. А вдруг я коснусь чьей-нибудь задницы, когда пойду за пивом? Или, еще хуже, по случайности войду в контакт с пенисом? Обычно я оставляю за собой право планировать поступки такого рода заранее. А вдруг кто-нибудь захочет что-нибудь почесать, промажет и по ошибке почешет меня? С другой стороны, в приглушенном свете все тела как бы излучают мягкое сияние.
— Привет, леди, — раздается позади нас чей-то голос.
Я оборачиваюсь и вижу перед нами голого Активиста Адама. Он прикладывает неимоверные усилия, чтобы смотреть нам обеим только в лицо. И правда, его взгляд ни разу не опускается ниже уровня плеч. Я оглядываюсь вокруг и замечаю, что никто никого не рассматривает. Все разговоры происходят при непрерывном контакте глаз. Я мысленно хихикаю.
