— В тот день, когда родилась Фэллон, она почувствовала это и обезумела. Она попыталась порезать себе запястья, чтобы выбраться из подземелья Марко.
Окружающие нас камни усиливают мрачный голос Юстуса.
— Сколько бы лечебных или успокоительных кристаллов мы ни помещали в её тело, она не успокаивалась, поэтому я привёл её к матери. Мне отчаянно хотелось облегчить её мучения, Кахол.
— Если тебе так отчаянно хотелось это сделать, почему ты её не отпустил?! Почему не позволил быть рядом с Фэллон?
Вены на теле моего отца раздулись и пульсируют.
— Я тогда ничего не знал о Фэллон! А что касается Мириам, как бы странно это для тебя ни звучало, но я верил в то, что она поступает, как лучше для Зендайи. К тому времени я знал её уже в течение нескольких десятилетий, и я понял, что она не злая колдунья, какой её представлял весь мир. Я понял, что она женщина, допустившая ошибку. Полюбившая не того мужчину. И, боги, Кахол, как же дорого она за неё заплатила! Она проклята и вынуждена сидеть на троне, который пожирает её плоть! Она была заперта в подземелье, в темнице, в течение пяти веков!
Гнев моего отца распаляется ещё больше.
— Она посадила Косту на трон! Она сама навлекла это на себя! На всех нас!
Лор, должно быть, почувствовал, что мой отец в шаге от убийства Юстуса, так как отходит от меня и встаёт между двумя мужчинами в виде дымовой завесы.
Я рада его вмешательству, потому что мне действительно хочется знать, где конкретно в Марелюсе качается на волнах моя мать. Или лежит.
— Не могли бы вы выяснить отношения позже?
Юстус хватается за край своего мундира и выжимает из него те остатки влаги, что остались в его синих нитях после нашего многочасового перелёта, а затем бормочет что-то о неблагодарных невеждах.
— Юстус, — я бросаю на него предупреждающий взгляд, прося его вести себя хорошо.
Он выпускает из рук испорченный мундир и мечет в Кахола воображаемые обсидиановые кинжалы, после чего, наконец, говорит:
— Мириам произнесла то заклинание только потому, что знала, что это единственный способ освободить Зендайю.
— Какое ещё, мать твою, заклинание?!
Тело моего отца начинает дымиться.
Юстус закусывает нижнюю губу, словно обдумывает, как будет лучше преподнести эту информацию.
— Она нарисовала знак смерти над сердцем Зендайи, чтобы обездвижить её, и чтобы её тело выглядело обескровленным.
Я вспоминаю о кресте, который Юстус нарисовал в области сердца своего сына несколько дней назад. Может быть, это один и тот же знак?
— Никто не знал, о том, что три ведьмы шаббианки связаны между собой, даже я, поэтому, когда я отнес её обескровленное тело Марко, он даже не усомнился в том, что она мертва. Хотя он был зол. Боги, как же он был зол. Он заставил Пьера из Неббы и недавно овдовевшего Владимира из Глэйса начать из-за неё войну.
Цвет сходит с лица моего бедного отца.
— Я отнес её к морю и отпустил. Я, конечно, заметил, что на её теле был нарисован ещё один знак, но тогда я мало что о них знал, поэтому не понял, что сделала Мириам до тех пор, пока…
Он поворачивается ко мне.
— Пока до меня не дошли слухи о том, что Фэллон подружилась с морским змеем. И даже тогда я не соединил всё воедино.
Я много раз отправлялась в путешествие, зная о месте своего назначения, но я не понимаю, как в итоге очутилась здесь. И у меня нет ни малейшего представления о том, куда нас ведёт сейчас Юстус.
— Лишь много лет спустя, когда Фэллон стала близка с тем гигантским розовым змеем, я понял, что сделала Мириам.
— Что она сделала?
Несмотря на то, что моё тело сделано из плоти, мне неожиданно начинает казаться, что оно состоит из одного лишь моего дыхания.
— Она произнесла то же самое заклинание, что и твоя мать, когда пыталась тебя защитить.
Мои глаза расширяются, но не так же сильно, как у моего отца, чьи белки, испещрённые венами, пожирают его карие радужки.
Я моргаю и говорю:
— Она отправила её во чрево какой-то фейри?
— Не фейри.
Киан наклоняет голову, и густые чёрные волосы падают на его нахмуренный лоб.
— Во чрево человека?
Я медленно поднимаю руку и закрываю свой рот, потому что знаю…
Я точно знаю, в чьё чрево Мириам отправила Зендайю.
ГЛАВА 42
Я прижимаю кончики пальцев к пульсирующим губам.
— О, боги.
Меня охватывает такой сильный озноб, что на голой коже предплечий появляются мурашки.
— О, боги! Минимус?!
Когда Юстус кивает, мурашки пробегают по всему моему телу.
— Вы уверены? — восклицаю я.
— Мириам подтвердила это.
Всё это время… всё это время женщина, которая сотворила меня вместе с этим гигантом, стоящим рядом и оцепеневшим от шока, находилась рядом со мной, наблюдала за мной, лечила меня, оберегала и любила.
Тогда в подземелье Фибус пошутил, что мы с Минимусом связаны родственными узами. Подумать только, мой друг был не так уж далёк от истины. Подумать только, Минимус действительно со мной связан. Когда Фибус услышит о том, что в его шутке была доля правды, что змей, которого он назвал моим братом, по факту, оказался моей матерью…
О.
Боги.
— Мириам превратила Зендайю в чёртова змея?
Кажется, мой отец находится в шаге от того, чтобы превратиться в ворона, окутанного дымом.
— Точно так же королева Мара превратила тебя в птицу.
Юстус старается говорить крайне спокойным тоном, так как он, должно быть, тоже почувствовал, что ему следует быть осторожным.
Мой рот раскрывается ещё шире.
— Значит, моя мать… она… она…
— Змей-оборотень? — предполагает кто-то.
Я даже не сразу понимаю, кто это произнёс, так как вижу перед собой только Юстуса и своего отца.
Юстус со вздохом говорит:
— Ещё нет.
Я недоуменно морщу лоб.
— Что значит, ещё нет?
— Зендайю должен благословить Котёл, чтобы превращение завершилось.
Мой рот широко раскрыт, но воздух не проникает мне в лёгкие.
— Но Котёл… запечатан.
Когда моя грудь начинает гореть, я делаю резкий вдох.
— Не думаю, что тебе нужна дополнительная мотивация, чтобы убить Регио, Фэллон, но да, пока ты не прервёшь его род, твою мать нельзя вернуть.
«Focá».
Часть теней Лора устремляется обратно ко мне, а оставшиеся тени окутывают моего отца, чьи глаза сделались огромными и остекленевшими. Он явно где-то не здесь. Вероятно, в море. Или в прошлом.
Я касаюсь его руки, твёрдой, как сталь, хотя она дрожит точно гонг, по которому только что ударили.
— Знает ли Мириам какое-нибудь заклинание, которое могло бы завершить перевоплощение мамы?
— Нет, — бормочет Бронвен. — Мириам сильная, но чтобы наделить человека или животное способностью перевоплощаться, нужна такая магия… только Котёл и его хранитель способны это осуществить.
«Если подобное превращение вообще возможно».
Я резко перевожу взгляд на Лора и всматриваюсь в его тени в поисках двух золотых точек, но он разделён на слишком большое количество частей, поэтому я не вижу, чтобы они где-то сияли.
— Ты знала, Бронвен?
Мой отец так сильно сжимает губы, что его, и без того уже хриплый, голос становится ещё мрачнее.
— Нет, Кахол. Я не знала, клянусь.
Я оглядываюсь на неё и вижу, как она сжимает руку Киана.
— Я в курсе, что Котёл злится и закрыт ото всех, но может быть, он смог бы сделать исключение ради моей матери? — говорю я, пожав плечами. — Ведь она исполнила его желание и создала человека, способного снять заклятие.
Голубые глаза Юстуса отстранённо блестят.
— Поскольку Мириам воздвигла магический барьер, любой, в ком течёт её кровь, останется за пределами Шаббе, пока не будет стёрта руна, отвечающая за барьер.
Я ещё больше хмурю лоб, потому что ясно помню, как Бронвен предлагала…
— Вы советовали нам с Лором отправиться на Шаббе, чтобы снять заклятие.
