не зафиксировала притока новых иностранных инвестиций, а, наоборот, подверглась систематическому оттоку капитала. Венесуэла ежегодно теряет более семисот миллионов долларов, официально признанных как «доходы иностранного капитала». Единственные новые инвестиции поступают из прибыли, которую обеспечивает сама страна. Тем временем затраты на добычу нефти стремительно падают, потому что компании используют все меньше рабочей силы. Только с 1959 по 1962 год число рабочих сократилось более чем на 10 000 человек, в результате чего их осталось чуть более 30 000, а к концу 1970 года в нефтедобыче было занято всего 23 000 человек, тогда как объемы производства за последнее десятилетие значительно возросли.
Вследствие растущей безработицы обострилась кризисная ситуация в нефтяных лагерях на озере Маракайбо. Озеро представляет собой лес нефтяных вышек. Внутри металлических конструкций перекрещенных балок беспощадные движения балансиров уже полвека обеспечивают одновременно роскошь и нищету Венесуэлы. Рядом с балансирами горят факелы, безнаказанно сжигая природный газ, который страна щедро выбрасывает в атмосферу. Балансиры можно встретить даже во дворах домов и на углах улиц городов, выросших, словно нефть, на берегах озера. Нефть здесь окрашивает в черный цвет улицы, одежду, продукты и стены, и даже профессиональные жрицы любви получают нефтяные прозвища, такие как «Труба», «Четыре клапана», «Подъемный кран» или «Буксир». Цены на одежду и еду здесь выше, чем в Каракасе. Эти недавно появившиеся на свет поселки, с первых дней обреченные на печальную участь, радуются легким деньгам, понимая, что будущего у них нет. Когда истощаются скважины, выживание таких поселков становится сродни чуду: остовы домов рушатся, ядовитая маслянистая вода убивает рыбу и заливает заброшенные участки. Городки, живущие за счет эксплуатации действующих скважин, тоже страдают от массовых увольнений и растущей механизации. «Здесь нефть прокатилась по нам волной», – сказал в 1966 году житель Лагунильяса. В Кабимасе, который на протяжении полувека был крупнейшим источником нефти в Венесуэле и принес столько доходов Каракасу и всему миру, нет даже канализации. Там всего пара асфальтированных улиц.
Нефтяная лихорадка началась много лет назад. В 1917 году в Венесуэле уже кое-где добывали нефть по соседству с традиционными латифундиями – огромными полями пустующей земли, где землевладельцы повышали производительность труда, подхлестывая работников бичом или закапывая их живьем по пояс. В конце 1922 года скважина Ла-Роса вдруг забила фонтаном, выплеснув 100 000 баррелей в день, и нефть полилась рекой. На озере Маракайбо появились буровые установки с экзотическим оборудованием, которым управляли люди в пробковых шлемах; крестьяне стекались к озеру и устраивались на горючей почве в самодельных хижинах из досок и канистр из-под нефти, чтобы предложить свой труд добытчикам нефти. Оклахомский и техасский говор впервые зазвучал на равнинах и в джунглях, даже в самых отдаленных округах. В кратчайшие сроки возникли 73 компании. Королем, правившим бал на раздаче нефтяных концессий, стал диктатор Хуан Висенте Гомес, скотовод из Анд, который посвятил свои 27 лет правления (1908–1935) деторождению (только 15 детей в официальных браках) и ведению бизнеса. Пока черные потоки нефти били фонтанами, Гомес раздавал нефтяные акции из своих набитых карманов, одаривая ими друзей, родственников и придворных, врача, следившего за его простатой, и генералов, охранявших его спину, поэтов, воспевавших его славу, и архиепископа, предоставлявшего ему специальные разрешения на употребление мяса в страстную пятницу. Великие державы украшали грудь Гомеса блестящими орденами: мир нуждался в топливе для автомобилей, захватывавших дороги планеты. Фавориты диктатора продавали концессии Shell, Standard Oil или Gulf; торговля влиянием и взятки развязали спекуляцию и жажду доступа к недрам. Индейские общины были лишены своих земель, а многие крестьянские семьи потеряли свои владения – добровольно или под принуждением. Нефтяной закон 1922 года[100] был составлен представителями трех американских компаний. Нефтяные месторождения были огорожены и охранялись собственной полицией. Вход на их территорию был разрешен только для работников с пропусками компаний; даже движение по дорогам, ведущим к портам, было запрещено для посторонних. Когда Гомес умер в 1935 году, рабочие-нефтяники разрезали колючую проволоку, окружавшую лагеря, и объявили забастовку.
В 1948 году, с падением правительства Ромуло Гальегоса, завершился реформаторский цикл, начавшийся тремя годами ранее. Победившие военные быстро сократили долю государства в доходах от добычи нефти, осуществляемой филиалами нефтяного картеля. Снижение налогов принесло Standard Oil дополнительные 300 миллионов долларов прибыли только в 1954 году. В 1953 году один американский бизнесмен заявил в Каракасе: «Здесь у вас есть свобода делать с вашими деньгами все, что вам угодно; для меня эта свобода дороже всех политических и гражданских свобод, вместе взятых» [55]. Когда в 1958 году был свергнут диктатор Маркос Перес Хименес, Венесуэла представляла собой огромную нефтяную скважину, окруженную тюрьмами и камерами пыток, импортирующую все из США: автомобили и холодильники, сгущенное молоко, яйца, латук, законы и указы. Крупнейшая из компаний Рокфеллера, Creole, в 1957 году объявила о прибыли, которая составила почти половину всех ее инвестиций. Революционная правительственная хунта подняла налог на прибыль крупнейших компаний с 25 до 45 %. В отместку картель приказал немедленно снизить цены на венесуэльскую нефть, а затем начал массово увольнять рабочих. Цена упала настолько, что, несмотря на повышение налогов и увеличение объема экспортируемой нефти, в 1958 году государство собрало на 60 миллионов долларов меньше налогов, чем в предыдущем.
Последующие правительства не национализировали нефтяную промышленность, но до 1970 года также не предоставляли новых концессий иностранным компаниям на добычу «черного золота». Между тем картель ускорил добычу на своих месторождениях на Ближнем Востоке и в Канаде; в Венесуэле практически прекратились разведка новых скважин и экспорт нефти. Политика отказа от новых концессий утратила смысл, поскольку Государственная нефтяная корпорация Венесуэлы (Corporación Venezolana del Petróleo)[101] не взяла на себя выполнение этой задачи. Корпорация ограничилась бурением нескольких скважин здесь и там, подтверждая свою роль, определенную президентом Ромуло Бетанкуром (второй президентский срок: 1959–1964): «Не достигать масштаба крупной компании, а служить посредником для переговоров в рамках новой формулы концессий». Однако новая формула так и не была реализована, несмотря на многочисленные объявления о ее внедрении.
Тем временем сильный промышленный импульс, набиравший силу в течение двух десятилетий, уже демонстрирует заметные признаки истощения и переживает бессилие, хорошо знакомое Латинской Америке: внутренний рынок, ограниченный бедностью большинства населения, не способен поддерживать развитие обрабатывающей промышленности за определенными пределами. Аграрная реформа, начатая правительством Демократического действия[102], прошла меньше половины пути, намеченного ее создателями. Венесуэла закупает значительную часть потребляемых продуктов за границей, главным образом в Соединенных Штатах. Например, национальное блюдо – черные бобы – поставляется в больших количествах из северных стран в мешках с надписью beans[103].
Сальвадор Гармендия,
