женщину дальше.
– Я хотела поблагодарить вас, келари. Вы дали моему Таркиту то, чего я всегда для него хотела. Уже и не надеялась найти ему место после того, как умер его отец.
Она тянется и хватает меня за руку своей, жесткой и узловатой, с окоченевшими, будто когти, пальцами. Я думаю о том, не таковы ли и ее ноги – скрюченные холодом и хворью, приковавшие ее к постели.
– Благодарю, – повторяет она.
– Не… – Я теряюсь, откашливаюсь и начинаю заново: – Таркит славный мальчик. Он помог мне. Я рада, что могу отплатить помощью ему.
– Нет, – говорит она. – Вы не долг отдавали. Вы и сами знаете. Мне просто хотелось взглянуть на ваше лицо и поблагодарить самой. Вот и все.
Я киваю, растеряв все слова. Она гладит меня по руке и расспрашивает, чем я занимаюсь, так что мы несколько минут говорим о гусях и конюшнях. Потом я прощаюсь и выхожу обратно на улицу.
Таркит встречает меня воплем, Торто и Фенн несутся рядом с ним.
– Теперь мы покажем тебе город, ага?
Я задумываюсь, но еще даже не полдень. До возвращения к работе полно времени.
– Хорошо.
– Тогда начнем с колодца, – повелевает Торто. – Там и остальные будут.
Идти до колодца совсем недалеко, им оказывается маленький кружок из камней посреди площади, к железному кольцу в стенке привязано веревкой ведро. Вокруг колодца играет стайка ребятишек. Когда мы подходим к ним, мои спутники срываются на бег, выкликая имена. Толпа мгновенно поглощает их, смешивает с целым роем кружащих рук, ног и голов.
– Кто это? – вопит один из голосов. Маленькие фигурки дружно оборачиваются и глядят на меня.
– Да, Таркит, кто это с тобой пришел?
– А, это Терн.
– Н‐да? – говорит один из ребят. Где-то на голову выше Таркита, с длинным лицом и ушами, торчащими будто ручки кувшина. – Откуда она взялась?
– Она работает в королевских конюшнях, – объясняет Таркит. – Но раньше жила в горах, а теперь она друг моего друга.
Последние слова он произносит так, что сразу ясно – это означает для ребятишек нечто, пока мне неизвестное.
Они рассматривают меня сияющими глазами.
– На конюшнях не работают чужеземные женщины, – говорит одна девочка.
– Точно, – соглашаюсь я. – Но я просто живу на конюшнях. Сама я гусятница.
– Гусятница! – вопит какой-то мальчуган. – Га-га-га!
К нему тут же присоединяются остальные, гогочут и крякают решительно не по-гусиному, наматывают вокруг меня круги, дергают за плащ и юбку.
Я смотрю на них сверху, ненадолго онемев, и разражаюсь смехом.
– Радуйтесь, что я не спутала вас со своими гусями! Для них-то у меня припасен посох!
Я ловлю ближайшую к себе девчушку и как следует щекочу. Она верещит и вырывается, и в тот же миг на мне повисают двое мальчишек, вцепившись будто пиявки. Я шарахаюсь в сторону, щекоча одного и пытаясь увернуться от второго. Едва освобождаюсь, как до меня добираются еще две девчонки и щекочут в ответ. Я вскрикиваю и тону в водовороте рук и ног, щекоча так яростно, как только могу, под вопли и взрывы хохота.
– Ладно! – молю я, когда еще трое детишек обрушиваются сверху. – Пощады! Пощады!
Несколько минут уходит на то, чтобы все угомонились, но раз я больше не сопротивляюсь, мне в конце концов дают сесть.
– Она ничего, – говорит мальчик с ушами-ручками.
– Точно, – соглашается Таркит, поднимаясь с земли.
Я обвожу взглядом детей, их худые лица и острые локти, истрепанную одежду и нечесаные волосы. Их дыхание рождает вокруг облачка пара, так что смотрю я сквозь дымку, то ясно видя каждую черточку, то теряя лица в призрачном тумане.
– Как тебя зовут? – спрашиваю я мальчика.
– Лакмино, – говорит он, гордо задрав подбородок.
Я склоняю голову в церемонном приветствии.
– А всех остальных как зовут?
Они представляются хором, соревнуясь в громкости выкриков, подпрыгивая на месте и пихая друг друга. Пока я умудряюсь разобрать хотя бы тройку имен, успеваю потерять из виду тех маленьких людей, которым они принадлежат.
Наконец я поднимаюсь на ноги:
– Я совсем недавно в городе, так что расскажите-ка мне о нем все самое главное.
Детишки переглядываются, потом разом смотрят на Лакмино.
– Что ж, – важно говорит он. – Нам тут обо всем известно.
Остальные согласно кивают.
– Первое, что надо знать, – продолжает мальчик, – это что есть хорошие воры и плохие воры и плохие иногда воруют людей.
Я вздрагиваю, хотя после всего услышанного, и особенно после встречи с Фенном, вроде бы должна быть готова.
– Это правда, – говорит другой мальчик позади. – Мою сестру похитили в том году, и мы так никогда ее и не отыскали.
– Точно, – подтверждает Таркит. – И молодых женщин тоже похищают. Так что лучше будь осторожна.
– Скажи ей про стражей, – шепчет девочка.
Лакмино сразу понимает.
– Не ходи к стражам, если нужна помощь. Они только смеются, если у тебя нет денег. Лучше отыщи нас, и мы приведем подмогу. У меня брат большой и сильный, и у Мотея, и у Гиры тоже.
Остальные кивают и согласно бормочут.
– Спасибо, – говорю я серьезно. – Я все запомню.
– Тогда пойдем, – кричит Таркит, хватает меня за руку и тянет за собой. – Мы тебе все покажем!
Еще около часа я провожу с ними, детишки отводят меня в свои любимые места, соревнуясь друг с дружкой за право рассказывать первым. Кроме знакомства с колодцем, я прохожу мимо дома лекаря, гляжу вниз с крыши, с которой они обычно закидывают прохожих снежками, и узнаю про задний двор мясницкой лавки, где часто можно получить подгнившее мясо задаром.
Улицы города здесь кажутся совсем не такими, как те, где мы гуляли с Фаладой. Люди тут бродят медленно, словно ходить лишь немногим легче, чем стоять на месте. Некоторые тащат мешки угля и связки хвороста. За другими тянутся смутные запахи еды. Но большинство лишь зябко кутается в одежды. Почти на каждом худом лице виден отпечаток тяжелой работы, кожа, обычно смуглая, бледна до желтизны, глаза тусклые. Тут и там на углах скорчились мужчины и женщины, замотанные в рваные покрывала, плащи или шарфы. Они держат пустые жестяные кружки и трясут ими в мою сторону, но я оставила кошелек на конюшнях и не могу отдать ничего, кроме того, что принесла для Таркита.
Единственное место, явно говорящее о достатке, лежит как раз за границей владений детишек: они отводят меня к берегу реки поглядеть издалека на огромный храм, выстроенный на широкой мощеной площади в начале Восточной дороги. Сооружение великолепно, все в затейливой резьбе, бегущей по мраморному фасаду и аркам дверей. Между нами лежит блестящая гладь воды, видно только несколько плоских груженых суденышек вдалеке.
– Это Чертог Говорящих, – произносит Лакмино глухим от тоски голосом. – У них есть бесплатная школа для тех, кто выдержит экзамен. Никто из учеников никогда больше не голодает.
Остальные детишки замирают все разом, и в их глазах мелькают тени невысказанных, недостижимых мечтаний. Хотя здание за рекой прекрасно, я рада повернуть обратно к узким
