на ноги, подбоченился.
— Э-эх! — пронеслось над рекой.
Подсели солдаты от соседних костров.
— Троха поет, — тихо перемолвились, смолкли.
Сиповщик подул в берестяночку. Простая, односложная мелодия прозвучала, как присловье.
И снова:
— Э-эх, эх, эх!
Ширяй раскинул руки, и начал шепотком, потом все громче, все быстрей залихватскую:
За морем синичка не пышно жила,
Не пышно жила, пиво варивала.
Солоду купила, хмелю взаймы взяла.
Черный дрозд пивоваром был.
Дай же нам, боже, пиво то сварить,
Пиво то сварить и вина накурить!
Трофим подмигивает. Солдаты вытащили из-за голенищ деревянные ложки, те самые, которыми только что кашу уминали. Ложки ударяют дробно, быстро. Взмывает голос певца:
Созовем к себе гостей — мелких пташечек.
Соловушка-вдовушка незваная пришла,
Снегирюшка по сеничкам похаживает,
Соловушке головушку поглаживает.
Стали все птички меж собой говорить:
Что ж ты, снегирюшка, не женишься?
Сощурил Ширяй глаза, голову наклонил, лицо хитрое, не поет — выговаривает:
Рад бы я жениться, да некого взять,
Взял бы я чечетку — та тетка моя,
Взял бы я сороку — щекотливая.
Есть за морями перепелочка.
Ту я люблю, за себя возьму!
Последние слова про перепелочку подхватывают десятки голосов. Сиповщика обнимают, тормошат.
— Ну, Троха. Вот уж душа — талант!
Многие бросаются в пляс. «Летят жаркие искры. Летят и гаснут над рекой.
Поздно ночью затихает лагерь. Некоторые укладываются спать в палатках. Но большинство — у костра, под безлунным, в серых тучах, небом. Ворочаются во сне солдаты. Один бок мерзнет, другой на огне подпаливается.
Назавтра с зоревым горном — подъем, и снова экзерциции с гранатами, саблями, мушкетами. Не простое дело воинское.
Начало кампании близко.
Только успели встретить Щепотева, вернувшегося со своими парнями из набега, — стало известно, что ходили наши за озерный рубеж и привели оттуда шведских полоненников. Потом появился перебежчик с вражьей стороны, говорит — шведы большой ратью готовятся к бою.
В лагере обо всех вестях толкуют так и этак. Скоро, скоро — в поход. Боевой, недальний.
Среди тех дел случилось событие, которое для многих осталось вовсе неприметным.
В полку стали уж забывать, что есть такой солдат, разжалованный из боярского звания — Иван Меньшой Оглоблин. Перестали говорить о его судьбе. Солдат как солдат.
Но Иван Оглоблин о себе сам напомнил. Послан он был вместе с другими в вылазку к мызе Рултула. И там случилось постыдное.
То ли по природе был он боязлив, то ли, пока терся в обозе, около кашеваров, совсем отвык от ружейного грома: в бою близ Рултулы он струсил. Наши солдаты с шведами грудь к груди схватились, а Оглоблин попятился, сбежал в лесок.
В обратном походе товарищи посмеивались над ним, он и сам пошучивал над собой, Только дело было нешуточное.
В армии трусость не прощали. Наказывали жестоко. Случалось — и вешали перед строем.
Насчет Оглоблина вышел приказ: «Бить батогами с отнятием чести, снем рубаху».
Приговоренный ревел в голос бабьими слезами. Солдаты стояли под ружьем, угрюмо отводя глаза. Ударили барабаны. Размахнулся палач.
Вдруг Оглоблин вскочил, смешно поддерживая штаны, завопил, залопотал. Лишь несколько слов можно было разобрать:
— Государево слово и дело! Слово и дело!
Офицер кивнул палачу. Тот отошел, с сожалением раскатал засученный рукав. Кажется, на этот раз кара миновала труса.
Вместе с пленными шведами, отсылаемыми в Москву, отправили и Оглоблина — к Ромодановскому, в Преображенский приказ.
Через несколько дней об этом происшествии никто уже не говорил и не думал. Не до того было.
Петр примчался с Олонецкой верфи. Он успел загореть на вешнем солнце. Был тревожен. В Шлиссельбурге разругал всех подряд: и кашевара, подсунувшего ему прогорклую гречневую размазню; и фельдмаршала — за то, что не усмотрел — в, полках нехватка пуль.
Бориса Петровича нещадно корил еще за то, что не все суда, строившиеся на острове, поспели в срок:
— Малые паузки столь долго делают, знать, не радеют. Время, время! Не дать неприятелю опередить нас. Не пришлось бы нам тужить после. Время, время!
Все надо самому проверить. Не прикрикнешь, не возьмешь за глотку, не поторопятся. Торопиться же надо, не упуская часа.
От хлопот и забот сон пропал. В мыслях то одно, то другое вразброс. Хватит ли свинца? Не подмочили ль в обозе порох? Где застряли лекари? По сей день не прибыли к армии. Привезены ли из Ладоги мешки с шерстью? А суда, суда! Успели ли законопатить прошлогодние? Надежны ли новые? Не сели бы на мель барки, идущие от Олонца…
Двадцать третьего апреля переливчатые горны подняли войско. Шереметев в последний раз устроил смотр полкам.
Первой отправилась по берегу конница. За нею — пешие ратники. Увязали в грязи. Ругались и пели. Проклинали свою солдатскую долю. Дивились белым подснежникам, проглянувшим на лесных прогалинах. Двадцатитысячная армия шла к Ниеншанцу.
Бомбардирский капитан на день задержался в Шлиссельбургской крепости. Не мог никому доверить любимое свое детище — артиллерию. Он должен своими глазами видеть, как ставят на палубы пушки, как крепят их, как укладывают в трюмах ядра и коробы с порохом.
Иногда Петр сам хватается за снасть, которой тянут пушки. Взваливает кули на спину, кряхтит. Доски под ним гнутся. Солдаты давно уже содрали кожу с ладоней. Иные надорвались, сплевывают кровью. Лица потные. Ну чего тут крутится на сходнях этот горластый, долговязый? Только мешает. Не толкнуть бы его ненароком, греха не оберешься.
Петр и сам видит: без него обойдутся. Садится на берегу на валун. Раскуривает трубку. Разглаживает на остром колене бумагу с замусоленными краями. Водя по строкам дымящимся чубуком, читает «сказку ладожан»:
«От Орешка до Невского порогу 20 верст: путь удобный с знатцами… От порогу до городу Канец 25 верст: путь свободный с знатцами ж, а без них невозможен, потому что в редких местах есть камень под водою. От Канец до Невского нижнего устья, до моря 7 верст: ход судам свободный с признаками, потому что есть мели… По невским берегам от Орешка до Канец леса большие и малые…»
В низовье Невы барки с артиллерией пойдут плавным путем.
Головную поведет Тимофей Окулов.
12. НАСЛЕДЬЕ
Караван вышел днем, чтобы при высоком солнце миновать пороги. Попутный ветер надувал паруса.
Кормщиков для барок Тимофей подобрал умелых, надежных. Все же когда впереди поперек Невы показались буруны, в караване все стихло, напряглось. На что
