Алиса вдохнула, выдохнула и решительно достала из своей огромной сумки шприц с коричневой жидкостью. Она аккуратно ввела его сестре в вену, туда, где еще несколько часов назад красовался катетер, через который подавалось внутривенное питание и лекарства. Выдавив все до капли, Алиса, воровато оглядевшись, сунула шприц в свою сумку.
Изначально Алиса была против введения эликсира 26 человеку с разлагающейся печенью: наркотик мог повредить ее совсем, что повлекло бы за собой отказ, заражение крови и смерть.
- Нам нужно достучаться до почти мертвого мозга, - возразил маленький Вася, - риск того стоит. Печень можно пересадить, мозг – нет. Нам нужна ее ярость! Та, что стены прошибала! Помнишь?
Алиса согласилась. Как только яд потек по Анфисиным венам, она положила одну свою ладонь на ее лоб, а другую – на грудь.
- Помнишь, что у Крысы зажило все, кроме костей? – спросил ее Вася уже на пороге больницы, - здесь будет проще: ранения у нее зажили.
Насчет проще Алиса сомневалась, но возражать не стала.
- Когда начнешь, не думай! – велел Вася, - мы не знаем, что именно надо делать, поэтому доверься интуиции и смело действуй!
«Мысли – прочь! Пустота останься».
Алиса закрыла глаза и принялась напевать. Она отключилась от внешнего мира. В ее голове не было ни единой мысли. В душе она не оставила места сомнению. Она вообразила себя хюльдрой, созидающей силой, созданная самой природой и заключенной в человеческое тело.
«Так пусть же сила поделится надвое и займет два сосуда!».
Кожа под ее ладонями вспыхнула огнем. Алиса тихо вскрикнула, но рук не отняла и даже не открыла глаз. Она бросила напевать. Она почувствовала вдруг как через пальцы утекает ее жизнь, а на смену ей приходит нечто ужасное: тьма, пустота, гниение. Она усилием воли подавила панику.
Алисе стало трудно дышать. Она делала глубокие вдохи, но это не помогало: ее горло, бронхи, легкие словно сжались в маленький липкий комочек. Из ее груди вырывались хрипы, а кишки будто намотало на колючую проволоку.
Алиса почувствовала, как ее мышцы будто разом ослабли: шея больше не могла служить опорой для головы, позвоночник – удерживать тело прямо. Ее колени подогнулись, и Алиса упала на пол, оторвав ладони от тела своей сестры.
Она подняла глаза на монитор: показатели не изменились.
Всё, что она могла – это прочувствовать Анфисино тело, как свое: ее слабость, ее боль, ее тяжелое дыхание.
Не в силах больше сдерживаться, Алиса разрыдалась. Она с трудом поднялась на ноги и закинула сумку на плечо, решив больше здесь не оставаться. Она не вынесет горя своего племянника. Чувство вины за то, что не смогла помочь сестре и оправдать Васиных надежд, буквально пригибало ее к земле.
- Прощай. Я люблю тебя, - сказала она Анфисе, сквозь слезы не заметив небольшой красноты там, где лежали ее ладони.
Алиса кинулась через коридор в туалет, где ее вывернуло наизнанку. Ее лихорадило и рвало желчью и чем-то мерзким, похожим на сгустки черной слизи.
Она не поняла, сколько времени провела в туалете, но, приоткрыв дверь, она увидела брата и племянника, возвращающихся в палату в обнимку. Они помирились, видимо, твердо решив, перенести это испытание вместе.
- Это больно и страшно. Но мы должны находиться с ней рядом, - говорил Вася-старший.
- Да, знаю, папа, прости, - грустно отвечал Вася-младший.
Едва за ними закрылась дверь, Алиса ломанулась прочь из туалета. Она бежала так быстро, что воздух, пропитанный запахом мочи, антисептика и страданий, свистел у нее в ушах.
Алиса очнулась только у центрального офиса «Нордбанка»: ей вдруг перестало казаться, что за ней кто-то гонится. Здесь она остановилась и согнулась пополам: живот все еще болел. И паника, и боль – все это принадлежало не ей, а ее сестре. Как и ключ от одной из ячеек в этом банке.
Алиса вошла внутрь, продемонстрировала служащей ключ и на автомате велела проводить ее к ячейке. Она отвечала на какие-то вопросы, которые даже не отпечатались в ее мозгу.
Оставшись один на один с целой стеной маленьких дверец, Алиса сначала не поняла, что нужно делать. Потом забыла номер ячейки, как и то, что требуемый номер написан на бирке ключа, что она сжимала в руке.
Алиса не понимала, затуманен ли ее рассудок горем или она все еще чувствует растерянность, которую вытащила из Анфисы.
Собрав волю в кулак, она отперла нужную дверцу и вытащила прямоугольник в алюминиевом корпусе. Это был жесткий диск.
В тот момент, когда Алису тошнило в туалете, в палате Анфисы Заваркиной происходило кое-что странное. Температура поднялась на несколько градусов, а жалюзи, повернутые так, чтобы пропускать совсем немного света с улицы, заколыхались, хотя в палате не было никакого движения воздуха.
Правая рука Анфисы едва заметно дернулась. За ней – левая. В следующее мгновение обе руки, которые еще минуту назад лежали безжизненными веточками поверх одеяла, принялись пальцами загребать и отпускать воздух. Анфиса методично сжимала и разжимала кулаки, будто кисти были ее вторыми легкими, которыми она изо всех сил пыталась компенсировать недостачу кислороду, которую устроили ей первые. Когда она выпрямляла пальцы, то было заметно, как по каждому пальцу пробегает судорога.
Губы Анфисы, сухие и потрескавшиеся, исказились в мучительном оскале, а тело выгнулось дугой, словно кто-то невидимый и сильный подхватил его под поясницу и резко дернул вверх. Изо рта вырвался безмолвный крик, и она снова упала на кровать.
- Это больно и страшно. Но мы должны находиться с ней рядом, - донесся до ее ушей голос ее убийцы, ее любимого мужа.
- Да, знаю, папа, прости, - грустно отвечал ему ее сын, ее маленький обожаемый Васенька.
К Анфисе Заваркиной вернулась память, и заработали органы чувств, но тело было по-прежнему неподвижно.
- О, Господи! – испуганно воскликнул Вася-младший.
- Не бойся, она еще жива, это пульсоксиметр соскочил, - успокоил его Вася-старший. Он снова закрепил на Анфисином указательном пальце пластмассовую прищепку. – Хм, странно.
- Что?
- Все параметры в норме! – Заваркин-старший щелкнул кнопкой на задней панели монитора, и он снова стал издавать звуки.
В его голосе было столько радостного удивления, что Анфиса рассмеялась про себя.
- Скучал, мерзавец? – подумала она, - не будешь больше мне в пузико ножом тыкать?
К Заваркиной вернулось ее привычное мировосприятие, смешанное со страхом остаться навсегда заточенной в этом теле: оно по-прежнему ее не слушалось. Ее затопил адреналин, и следующее, что она услышала – это учащающийся писк кардиомонитора.
- Мам? – позвал Анфису ее сын. Он наклонился к ней, и она почувствовала его свежее дыхание и тепло, исходящее от его разгоряченного личика.
- Я здесь, мой сладкий, - проворковала мысленно Анфиса, - я сейчас очнусь…
- А где Алиска? – поинтересовался вдруг Вася-старший.
Алиса Заваркина вернулась в квартиру на Dronningens gate 15. Она помнила, что там был лэптоп, у которого еще был usb-порт, и где-то там же, в коробках, валялись нужные кабели.
Она снова чувствовала себя здоровой, хоть и смертельно уставшей. Борясь с желанием сорвать целлофан, который предохранял матрас на кровати от пыли, и упасть вздремнуть, даже не расстилая постель, Алиса достала компьютер, нашла usb-кабель, подходящий к таинственному жесткому диску и решительно воткнула его в гнездо.
Алиса открыла папку диска и увидела видеофайлы. Много видеофайлов, отсортированных по папкам с датами. Приблизительно один терабайт относительно легких видеозаписей. Наугад ткнув в одну из них, Алиса увидела церемонию принятия новичков в движение «Новый век».
В ее руках был компромат на несколько тысяч жителей города Б.
В этот момент Алиса почувствовала, что она не одна. Она закрыла глаза.
«Привет, Заваркина».
- Привет, Заваркина, - подумала Анфиса.
«Ты умерла?».
- Похоже, что я еще жива, - сделала вывод Анфиса.
Большой Вася, в которого показатели жизнедеятельности жены вселили безумную надежду, побежал за врачом. Маленький Вася схватил Анфису за руку, прижал ее к своей груди, наклонился к уху матери.
- Мам, очнись, прошу тебя, очнись, - шептал он, и его слезы стекали со щек прямо Анфисе в ухо. Было мокро и щекотно.
Она сделала усилие, подняла руку и погладила сына по вихрастому затылку. Рука тут же обессилено упала на живот, словно выполнив свою дневную рабочую норму. Кожа больше не была желтой.
- Мама! – закричал Вася.
Анфиса открыла глаза.
Склеры тоже больше не были желтыми. Напротив, белки были белыми-белыми, отчего радужка казалась зеленой, как молодая лягушка. Щеки покрылись слабым розоватым румянцем, а губы, еще полчаса назад растрескавшиеся, словно земля в Аризоне, были здоровыми, наполненными цветом и готовыми растянуться в улыбке.
- Молчи, - строго велел маленький Вася и попытался нахмуриться для «сурьезу», - тебе нельзя говорить, у тебя в горле трубка два года торчала.
