таращился на свою находку.
Из выцарапанной ямки в бетоне проглядывала скукоженная человеческая рука.
Казалось, тело Магне Хеллана искало рукопожатия.
71. Тем временем в полицейском участке
Сульвай, уставшая и выжатая как лимон, сверилась с записями и передала Берит последний адрес:
– Кристиановая, дом пять. Недалеко от тебя.
– Что там? – Напряженный голос Берит доносился из динамика рации с помехами, и самой зловещей из них был отчетливый звук выстрела.
– Без понятия. Какой-то мужик озвучил только проклятия и адрес.
– Принято.
Сульвай замялась, понимая, что лишней болтовней отвлекает Берит, но не спросить не могла.
– Как там? – наконец выдавила она.
– Люди умирают, Сульвай. В основном дети. Я… Прости, не могу сейчас говорить. Отбой.
Сигнал оборвался так резко, что Сульвай на какой-то сюрреалистичный миг показалось, что сержанта сбил завывающий грузовик. Она подставила лицо ветерку и ощутила, как ужас стягивает волосы и сует холодные пальцы в рот.
Двери полицейского участка всё еще были распахнуты.
Она так погрязла в приеме звонков, что совсем позабыла о собственной безопасности. Идиотка! Только благодаря тому подростку, Арне Петтерсону, тревожные звонки стихли. Люди прекратили вызывать единственного полицейского на весь городок и начали прятаться, изолируя себя от близких. А еще все знали: убежище – в муниципалитете.
Сульвай подхватила автомат и поняла, что так и не засунула в оружейный магазин ни одного патрона. У нее в руках находилась игрушка, до жути похожая на настоящее оружие. Она вскочила. Полицейский участок вдруг стал совершенно чужим, словно в нём скрывалось нечто, сипло дышавшее в тенях.
– Давай же, Сульвай, не будь ссыкухой! – прошептала она, отмеряя шаг за шагом по направлению к дверям.
От лестницы, ведущей на подвальный этаж, где находились камеры предварительного заключения, донесся тоскливый крик, напоминавший что-то среднее между воем и стоном. Сульвай от неожиданности нажала на спусковой крючок. Сухо щелкнуло, и она перевела дух: будь автомат заряжен, она могла прострелить себе ногу.
– Чёрт возьми, Эджил. Я к тебе не потащусь, даже и не рассчитывай на это, – пробормотала Сульвай.
Напряжение всё росло, и она, едва не взвыв от страха, бросилась к дверям. Нервным и неуклюжим движением запахнула их. Щелкнул замо́к. Краем глаза успела заметить, что на Иверсен по-прежнему царило спокойствие, хоть и с легким душком паранойи. Разносившийся голос подростка создавал ощущение комичного военного положения. В домах горел свет, но никто не носился по улице с воплями и не мчался в сторону муниципалитета или полицейского участка.
– Пусть так всё и останется, – сказала Сульвай.
Раздался тихий хлопок, и она завизжала. Лишь спустя четыре секунды, отдирая розовую липкую массу с губ, Сульвай сообразила, что лопнул пузырь жевательной резинки, которую она не прекращала трамбовать ртом.
72. Ингри и дети
Ингри чувствовала, как ее лицо застыло морщинистой, деревянной маской. После того как она подобрала восьмилетнюю крошку Сандру Хоконсен и сестер Андерсен, ее канареечный «фиат» стал убежищем на колесах еще для четверых детей.
Два мальчика лет шести-семи, один из которых без конца шмыгал разбитым носом, сидели на переднем сиденье. Они знали друг друга в лицо еще по школе и теперь сроднились как братья. Лукас, великодушно уступивший им свое место, растянулся на панели за задним сиденьем. Головы мальчуганов беспрестанно поворачивались, рассматривая Лиллехейм, ставший в одночасье территорией, где властвовали хищники. Еще две девочки присоединились к Сандре, Дэгни и Фриде и ехали с ними сзади.
Дети молчали. Им было страшно, и это пугало Ингри больше всего. Если в доме – или в городе, если уж на то пошло, – смолкают детские голоса, то дела совсем плохи. Впрочем, это было ясно и так. По улицам носились твари, пришедшие прямиком из ее кошмаров.
Но страшнее всего было видеть маленькие тела, для которых уже никогда не подберут этих невыносимо крошечных гробов – самой страшной детали похорон. Волки сортировали добычу, и вскоре Ингри поняла, что на взрослых они вымещали ярость и злобу, а детей целенаправленно куда-то оттаскивали.
Оттаскивают детей.
Эта мысль пугала и сводила с ума своей циничностью. Звери так себя не ведут, и Ингри прекрасно осознавала, что эти твари не имеют никакого отношения к природе, которую привык наблюдать человек. То были дети чудовищной волчицы-матери, которую она видела на Утесах Квасира. Волчья госпожа рыскала где-то по Лиллехейму, и Ингри стоило больших трудов не тянуться к пистолету, когда она думала об этом.
До «фиата» волкам не было никакого дела, словно они понимали, что в таком случае им придется ждать, пока пассажиры, ослабленные жаждой или голодом, вылезут сами.
Ингри предприняла попытку поехать за здоровенным самцом, тащившим по переулку Венслекрокен маленького манекена в толстовке. Да, именно так: не мальчик, а гибкий манекен. Так ведь легче, да, старушка Ингри?
Но руль опять заблокировала промелькнувшая призрачная рука, словно набросок шизофрении, и «фиат», безразличный к судьбе «манекена в толстовке», покатил дальше. Кристофер неотступно контролировал их маршрут, и вскоре Ингри поняла, что они разъезжают кругами, приближаясь к центру Лиллехейма. Яростное и рычащее кольцо смерти сужалось.
Было и еще кое-что. Двери и окна многих коттеджей оказались выбиты чем-то вроде шахтерского кайла. Кто-то служил твари с Утесов Квасира, выпуская ее мерзкую стаю на волю.
– Тетя Ингри, это ваш сын? – неожиданно спросила Фрида.
Маленький голосок прозвучал до того внезапно, что дрожь пробрала каждого. Дети принялись осматривать улицы, выискивая того, о ком толковала Фрида.
– Мой сын умер, милая, – надтреснутым голосом отозвалась Ингри. Она повернула в сторону муниципалитета. К безопасному месту, если верить Арне Петтерсону, чей голос, звучавший из громкоговорителей, узнала Дэгни.
– Он прячется, – заметила Фрида с умным видом. – Когда хочет, сидит рядом. Когда хочет, помогает рулить. А иногда гладит вас по головке, когда вам сильно плохо.
Сидевшие справа от Ингри мальчики забеспокоились. Они искали еще одно место, где мог сидеть некий Кристофер, полагая, что уж на своем-то сиденье они по-прежнему одни.
– Ингри устала, ей не до шуток, – строго заметила Сандра и умолкла, заметив недовольный взгляд Дэгни.
– Но сейчас не смешно, а страшно, – возразила Фрида. – Я-то знаю.
– Думаю, нам пора закругляться с этой поездкой. Я сейчас отвезу вас в безопасное место, а сама поеду дальше, договорились? – Ингри старалась, чтобы ее голос звучал доброжелательно и спокойно, но всё равно выходило так, будто она пыталась разжевать хрустевшее стекло.
– А там будет мама? – поинтересовался один из мальчиков.
– Ты же видел, как ее забрали лохматые ангелочки, – напомнила Фрида.
– Помолчи! – шикнула на нее Дэгни.
– Это была не она! – И мальчуган разревелся.
Сидевший рядом мальчик тоже заплакал.
– Милые, я понятия не имею, кого мы там встретим, – наконец произнесла Ингри, когда рев детей начал действовать ей на нервы. – Я даже не знаю, будут ли это люди.
– Погодите… – прошептала Дэгни. Она прильнула к окну, и ее губы опять прошептали: – Погодите. Это…
На тротуаре топтался Дима. Вид у него был абсолютно ошалелый, он словно просчитывал
