и Дэгни посетили Трольфарет и Баланзере, на которых когда-то жили. И получили болезненный удар по воспоминаниям, обнаружив на месте их прежних домов – общежития для рабочих и цеха. Это напоминало рубцы, по которым человек иногда водит пальцем, размышляя о том, как изменилась его плоть. Или о том, как взбрыкнулась судьба.
Франк и Берит иногда капризничали, не понимая, с чего это вдруг папа и мама решили притащить их в такое скучное место. Но Петтерсоны были опытными родителями, поэтому в рюкзаке Арне таился стратегический запас леденцов, пирожных и питьевых йогуртов. То, что выглядело как не самое лучшее питание, использовалось в качестве сладкой взятки.
Утесы Квасира так и не сумели расчистить, и через год за опустевшим Лиллехеймом окончательно закрепился статус места, в которое можно попасть лишь по воде или воздуху.
Как только связь в области Подковы Хьёрикен восстановилась, а волны, терзавшие бухту Мельген, успокоились, в Лиллехейм хлынули всевозможные службы. И городок предъявил тела, гнившие на улицах, лужайках и в коттеджах. Большинство скончалось от рваных ран, которые могли нанести только звери. Но кое-кого прикончили по старинке – пулей.
И ни одного мертвого хищника, что вызвало еще больше вопросов.
В шахте «Гунфьель» обнаружили кое-что пострашнее – пожеванную обувь маленького размера и фрагменты одежды с осколками костей.
Кнут Фоссе, единственный уцелевший член группки военных альпинистов, не подтвердил версию выживших детей о волках-оборотнях. По его словам, лиллехеймовцы попросту сошли с ума, решив вести себя как дикие животные. И в качестве убедительного доказательства приводил смерти товарищей.
И всё же, всё же, всё же…
До отхода экскурсионного катера оставалось не больше часа, и Арне с Дэгни потащили порядком утомившихся чад к причалам. Чайки, такие же вредные и глупые, что и семнадцать лет назад, совершили нападение на Франка, и его вишневый леденец остался в клюве одного крылатого воришки.
Мальчик сейчас же разревелся, не в силах смириться со столь чудовищной потерей. Берит какое-то время наблюдала за братом, а потом тоже ударилась в слёзы.
– А если бы они утащили твою сестру? – Дэгни смахнула рукой слезы со щек сына.
Лицо Франка стало серьезным, и Берит, повторяя за братом, тоже поджала нижнюю губу.
– Я бы тогда их ощипал и скормил папе.
Арне, ожидавший какого угодно ответа, но только не такого, расхохотался. Со стороны моря повеяло пронзительным холодом, и протез, заменявший левую ногу ниже колена, заныл. Фантомная боль вгрызлась в несуществующую конечность.
– Ноготь Гарма не щадит даже пустую кость, да, Петтерсон?
Арне обмер. Взглянул на жену. Лицо Дэгни, красивое лицо молодой и зрелой женщины, заливала меловая бледность. Она тоже узнала эти нотки, с которыми обычно разговаривают с любимыми внуками.
У стены красного гаража сидела побирушка. Лет этак около восьмидесяти. Давно не мытые белоснежные волосы уложены в жидкую косу. У ног притулилась потрепанная собачья миска, в которой валялась мелочь. Выглядела старуха при этом счастливейшим человеком на свете – который днями созерцает море и изредка угощает себя хлебом с подсоленной рыбой.
Арне скинул рюкзак и бросился к бродяжке. Обнял и поцеловал в макушку, даря накопленную за годы благодарность. Позорным образом захныкал. К удивлению Франка, мама не стала дразнить папочку за такое немужественное поведение. Дэгни аккуратно подкатила коляску с Берит поближе и, всхлипывая, тоже присела к бродяжке.
Берит ахнула, увидев, как морщинки у рта улыбнувшейся бродяжки сложились в сердечко. Франка же занимал брошенный рюкзак, и мальчик, фальшиво насвистывая, потянулся за новым леденцом.
