а на лице упрямство. И боль, и напряжение: разговор с фениксом не удался.
Птица вскрикивает, высоко и гортанно. С болезненным клёкотом рвётся в небо — над верхушками обожженных сосен, над прогоревшей чашей. И вспыхивает в небесах — сначала полыхает силуэт, багряно-алым, а потом из феникса будто выливаются потоки оранжевого пламени. Потоки льются вверх, вниз, хлещут во все стороны.
Вот-вот утопят ночь в пламени.
Прикрываю глаза руками: на багряную, сотканную из ярого пламени фигуру внутри кокона огня смотреть больно. Феникс крутится, разбрызгивая пламя по сторонам. И не гаснет высокий, болезненный вскрик. Эхом перекатывающийся в небе.
Вспышка!
Лицо обдаёт жаром. Стонут обжегшиеся небеса. Орёт охотник, который последнее время молчал, под холмами. И без того выпаленные сосны внизу, в чаше, выжжены еще больше.
Магическое, быстро прогорающее пламя.
Грызи рядом со мной опускается на колени, глубоко вдыхает через нос — раз, два, три, четыре… С лица не сошла гримаса боли.
Феникса больше нет в небе — ушел. Куда — не рассмотреть. Нырнул в тучи, а то и вовсе в пламени переместился. В бестиариях пишут — они могут ходить в огне, только я не видела ни разу…
Охотник внизу голосит и клянет «птицу-падлу», призывает на неё проклятия Девятерых и вир знает кого. Плевать на охотника.
— Что с ним такое? — спрашиваю у Грызи, пока помогаю найти ей склянку с бодрящим в поясной сумке.
— Пламя. Боль и вина, — Гриз всё пытается подобрать — что она почувствовала внутри феникса. Усилием воли сгоняет с лица болезненную гримасу. — Трудно читать… Он не пожелал общаться, не пожелал… сказать или показать. Будто боится или не верит. Сначала обрадовался варгу, а потом вдруг закрылся. В сознании всего понамешано. Он словно горит изнутри… а потом было что-то совсем странное, что-то вроде… уз.
Делает глоток бодрящего. Губы у неё теперь стиснуты упрямо, подбородок наклонён вниз. Дело совсем плохо.
— Да, узы… его будто рванули вдруг назад, что-то вроде осознания «Я не должен быть здесь». И вина. В одном я уверена: он не хотел… всего этого.
Обводит рукой спаленную низину. Продолжает сквозь зубы:
— Думаю, с ним что-то стряслось, из-за чего он стал сходить с ума. И воспламеняться. Он не хотел никому навредить — и потому выбрал уединенное место, чтобы…
— Выплеснуть.
Грызи начинает спускаться с холма — иду рядом, вдруг надо поддержать. Не гляжу больше на выпаленную чашу леса — а она на меня пялится. Щербинами, чёрными стволами, пеплом, алыми углями — остатками недавней вспышки.
«Я — крик, — шепчет чёрное пепелище. — Крик боли».
— Просто иногда он был слишком уж переполнен страданием, — говорит Гриз, приглядываясь, как бы не полететь с холма кверху тормашками. Засвечивает фонарик с желчью мантикоры. — И выплёскивался раньше. Отсюда все его вспышки, поджигания краёв сосен, палы деревьев. Не мог терпеть.
Спускаемся, и Грызи тут же берет курс на стоны охотника. Надо глянуть, может, его серьёзно прижгло. Шагаем между деревьев, которые тронуло пламя. Я думаю о фениксе, который полыхает заживо изнутри и потому загорается раз за разом.
Гриз тоже это покоя не даёт. Доходим до охотника — здоровенный мужик не пострадал, только штаны тушит с ругательствами. И первое, что выпаливает подруга, это:
— Вы, случайно, не знаете, чей это может быть феникс?
Детина тут же наливается кровью. Стискивает кулачищи и хрипит, что мы, падлы такие, поплатимся. Потому что он всё видел. Клятую птицу видел. И как мы ее натравливаем. Стало быть, всё из-за нас. А он сюда специально пришёл и всё видел.
Из пасти местного несёт пивом и копченым окороком. Он и сам смахивает на окорок — прокопченный солнцем, просоленный потом, а сверху еще табаком поперчили. Ума в нём, в общем-то, примерно столько же.
— Видимо, начала не с того, — говорит Грызи, у которой огромные запасы терпения на общение с разным отребьем (вроде Нэйша). — Вы не обожглись? Зелье нужно?
— П-падла, тварь лесная, натравливаешь…
— Вижу, не нужно. Я Гриз Арделл, из королевского питомника Вейгорда. Окружной инспектор вызвал мою группу, чтобы выяснить, что тут происхо…
Окорок разевает пасть и ревет ругательства. Обещает сделать с нами разное дрянное, отчего у меня довольно быстро заканчивается терпение.
У Окорока на ладони Печать Стрелка, а с собой — арбалет, который мразь поднимает в нашу сторону, пока выдаёт грязные словечки. Но мой атархэ быстрее: прыгает в ладонь, теперь коротко крутануть кистью, чтобы проучить гада. Не насмерть, но навоется как следует.
Уже почти замахиваюсь, но тут Грызи толкает меня в бок, молниеносно выхватывает кнут и захлёстывает Окороку запястья.
Арбалет валится на тропочку, Окорок удивленно моргает.
— П-падла.
Грызи добавляет петлю из кожи скортокса детине на шею — и тот цепенеет. Сползает на тропиночку, глядя вылупленными, налитыми кровью глазами.
— Прошу прощения, — говорит Грызи спокойненько, — но арбалет вы на нас наставили зря. А парализация пройдёт минут через двадцать, не волнуйтесь. Так я не договорила: мы здесь, чтобы разобраться с этими пожарами. И понять, что не так с этим фениксом. Вы, случайно, не знаете, чьим он может быть?
Толку с Окорока — шнырок наплакал. Феникса он раньше не видел ни разу. Мужики говорили про пожары. Ну, он и решил глянуть в эту долину. Говорили, камни эти, с небес летучие, дорого стоят. А тут клятая птица. А мы — падлы. Он на нас пожалуется, он нас убьёт, мы сволочи, падлы, земляное отродье.
Слышала б Шипелка — оскорбилась бы за свой народ.
— Ладно, — говорит Грызи, разматывая петли кнута. — Вы тут… полежите малость, отойдите. Феникс не вернётся, хищников здесь нет… можете считать это небольшим ночным привалом. И, пожалуй, когда вернётесь к себе в деревню, скажите, чтобы никто не совался к этой птичке. А мы сами со всем разберёмся. Договорились?
Окорока провожает нас повторением слова «падла» на разные лады.
Топать назад приходится долго. Через пару миль споласкиваем в ручье лицо и руки, пьём вволю. Грызи вызывает через сквозник Пухлика, который с чего-то ещё не храпит. Пухлик пересказывает — как найти место, которое он отыскал для ночлега.
— Ты спросила у местного, чей это феникс, — говорю, когда мы отмахиваем ещё миль пять.
— Местность, — отвечает Грызи, будто очнувшись. — Причин для воспламенений феникса и даже для безумия может быть много. Но он держится в этой местности. Гнездовий фениксов тут нет, они же любят гнездиться где потеплее. Так что самое простое предположение: что-то случилось с его хозяином. Тем более — ощущение уз… не могу придумать, к чему это было ещё.
