Она остановилась и тихонько приоткрыла дверь, зная, что та не заскрипит. Так и застыла, заинтригованная услышанным.
— …не вышло, — с досадой и злостью произнесла Луиза.
— Везучая эта сука, — согласилась Анюта.
— Не обижай сук. Это благородные животные.
— Ну, не знаю, пиранья сойдёт? Ведь как ты здорово с проволокой придумала, а напоролась пани Ада…
Боженке было достаточно. Она толкнула дверь и вошла в мастерскую.
* * *
— Ну и что ты на это скажешь? — взволнованно спросила она, усаживаясь в Майкиной гостиной в кресло, до которого с таким успехом дохудела. — Представляешь? Ту колючую проволоку в теплице, помнишь? Когда только стройку начинали, там целый арсенал нашли, правда, старьё всякое… Никто понятия не имел, откуда там проволока, да и особо никого не волновало…
— Не скажи, — возразила Майка, — пани Аду — очень даже, ведь она на неё уселась.
— Точно, она. А проволоку, выходит, Луиза принесла для нашей нимфы с моторчиком, присыпала землёй и ждала удобного случая…
— Молодчина, — похвалила Майка. — Меня это ничуть не удивляет. План у неё был?
— Быть-то был, да не конкретный. И уж никак не могла она предвидеть того ржавого боекомплекта. А вообще идея неплохая: подбить под коленки, чтоб гадина плюхнулась…
— Опоздала, — раскритиковала неудавшееся предприятие Майка. — Такое лучше в гололёд проделывать. Но мёрзлую землю особо не покопаешь.
Бросив взгляд на столик у Боженки под локтем, она поднялась и отправилась за новым пивом. Майка хоть и сидела за компьютером, но не работала, устроила себе свободный вечер, поскольку шведский успех стал свершившимся фактом. А это следовало отметить.
— Кажется мне, что Луиза от Зютека не отказалась окончательно, — заявила Майка, нащупывая за монитором свой стакан. — Она в этом деле больше нас понимает. Если нанесёт урон заднице — оторвёт пиявку от мужика, а тогда есть шанс, что он вернётся…
Боженка согласно кивала:
— Очень может быть. Только месть… Я в мести не шибко разбираюсь, вот и думаю, а достаточный ли это допинг?
— Ну, или она такая благодетельница, — продолжала с некоторым сомнением Майка свои рассуждения. — Это я о Луизе. Не ей одной эта зловредная вертушка жизнь отравила…
— Точно! — спохватилась Боженка — Тот растяпа из Канады! Невеста начала беспокоиться — оказывается, там невеста имеется, не такая уж он вольная пташка! А как теперь вернулся, подозрительно рассеянным сделался, невнимательным, вот между ними и заискрило. От Анюты сведения. А в придачу та проболталась с разбегу, почему Вертижопка в голом виде на стройплощадке гимнастику устраивала…
— И вовсе не в голом! — запротестовала Майка. — На ней стринги были. Но упражнялась, факт. На Харальда угодила.
— Оказывается, ей Харальд — по фигу, она его даже не заметила. Ты не поверишь! Это она загорала так — в движении!
Майка застыла, не дотянувшись до пива:
— Что?!
— Что, что… Загорала в движении. Чтобы задница ещё краше стала. Потому как слышала, что в движении лучше. И понемногу. И вроде это я так сказала!
В Боженкином голосе звучали одновременно гордость и негодование. Майка была потрясена. Подруги напрочь забыли ту свою болтовню о греческих богинях, их пышных формах, воплощённых в мраморе, и способах достижения подобной гладкости и одноцветности кожи путём весеннего загара. Пришлось хорошенько напрячься, чтобы вспомнить. А Вертижопка — на тебе! — прониклась.
— Потрясающе! — с восторгом заметила Майка. — Да я, хоть наизнанку вывернись, а такого бы не добилась!
— А чего ты добилась?
— Погоди, совсем скоро узнаешь. Дети сегодня без меня возвращаются. Новакова их заберёт вместе со своими. Я ей не завидую, но она сама вызвалась.
И в ответ на вопросительный взгляд подруги пояснила:
— На Харальда запала. Прямо не знаю, может, позвать её на рубец… Рубца мне не жалко, но вот как её муж отреагирует? Сплошные проблемы.
Майка подавила тяжёлый вздох, взглянула на пустые стаканы, свой и Боженкин, и пошла за двумя следующими банками.
Гостья тем временем продолжала рассуждать:
— А планы этих мстительниц мне кажутся вполне реальными. Решили большой кензан задействовать, теперь ломают голову, как пиявке его подсунуть, так что ты особо не удивляйся, если застанешь в моей мастерской эту вертлявую овцу, принимаемую Анютой по первому разряду. Даже боюсь спросить, с чего это ты такая довольная? Может, наконец, откроешь тайну?
Довольная Майка сделала полный оборот вместе со своим креслом.
— Я же предупреждала, что не скажу. Зато покажу. Вот-вот приедут Данута с Харальдом. У Дануты предварительные переговоры с Большим Шаманом, а у Харальда — рубец. Ну, ладно, не только рубец.
— Опять не договариваешь. С Шаманом понятно, помню, что ты рассказывала… Значит, получилось?
— Ещё как!
Боженка аж подскочила:
— Так что же ты молчишь?!
— Это надо видеть. Словами не опишешь. Не тот эффект.
Подруга переварила услышанное и вылила в стакан остатки пива из банки:
— Ладно, постараюсь не спиться, дожидаючись…
* * *
Данута и Харальд, наконец, прибыли и привезли бесценный диск.
— Этого никто не должен видеть, — предупредила Боженку Майка, впуская подругу в квартиру. — Ни Доминик, ни в коем случае дети, ни Зютек, ни, боже, упаси, Анюта — тут же растреплет, в общем, у нас никто. Особенно из тех, кто знает эту вертушку-искусительницу. Поэтому я и позвала тебя до обеда, пока все заняты. Швеция и прочий мир могут ею любоваться до посинения хоть круглые сутки.
— Значит, только мы вдвоём? — уточнила проникшаяся своей исключительностью Боженка.
— Сейчас поймёшь. Харальд целый документальный фильм сделал… Садись и смотри!
Боженка уселась и впилась глазами в экран.
Основная экспозиция занимала как минимум три витрины общей длиной свыше двадцати метров и содержала сцены, скорее, нетипичные. И весьма подвижные.
Харальд начал снаружи, с улицы, и первые кадры представляли толпу, снятую сзади. Камера протиснулась через скопление людей и показала огромные витрины во всей красе.
С одной стороны, если смотреть с улицы, то справа, на крохотном клочке утоптанной травы сражались друг с другом двое раннесредневековых викингов. В рогатых шлемах, с бородатыми грозными лицами, пышущими дикой яростью и бездонной тупостью, они зверски махали топорами, держа в левой руке по щиту. Мощные торсы уже были обагрены кровью, хотя та ещё не брызгала во все стороны.
И по вполне понятным причинам. Поскольку чуть дальше влево, сразу за травкой, демонстрировалась изысканная женская и мужская одежда, ловко перемешанная между собой. Ещё дальше происходило чёткое разделение гардероба по половому признаку, с явным преобладанием женского, вплоть до самого подиума, на котором появлялись манекенщицы. Живые. Живые? Точно ли живые?
Уж, во всяком случае, очень красивые. И одетые весьма скупо — мода, как-никак, летняя, — но так, что слюнки текли. Выходили модели откуда-то из глубины, делали несколько шагов, поворачивались, соблазнительно улыбались и, не торопясь, пропадали за кулисами. Всё это продолжалось достаточно долго, чтобы у викингов в руках топоры начинали застывать, бородатые челюсти отваливались, а на тупых рожах появлялись, скорее, не боевые эмоции. Но манекенщицы исчезали, скандинавские троглодиты стряхивали с себя чары и принимались махать топорами с удвоенной силой.
В определённый момент шествие на подиуме возобновлялось, и, ничего не поделаешь, викинги теряли интерес к поединку — топоры хаотично рубили воздух, а то и вовсе опускались. Конечно, красотки могли, в конце концов, и надоесть, хотя представляли полный спектр женских типов — от субтильной нимфы до великолепной валькирии, способной расправиться с обоими викингами голыми руками. Зато одежда на моделях менялась, чего уж никак не могли игнорировать. Не викинги, понятно, а зрительницы.
И это было ещё не всё. Фишка появлялась приблизительно после каждого десятого дефиле летней коллекции. Небольшого перерыва было достаточно, чтобы к сражавшимся возвращалась вся их кровожадность, и зрители уже начинали беспокоиться, как вдруг таинственно, за полупрозрачной завесой, проявлялось нечто. Крайне интригующее, поскольку с модной одеждой не имело ничего общего.
Из глубины возникала женская фигура обычного телосложения, настолько скупо одетая, что, пожалуй, сам Гарпагон счёл бы такую экономию излишней. Стояла она задом, и этот самый зад пускался в польку-галоп. Невероятное вращение — влево, вправо, одна часть, другая, всё вместе — продолжалось совсем недолго, но вполне достаточно, чтобы всех зрителей, включая викингов, ввести в состояние прямо противоположное, то бишь полнейшей прострации. Народ балдел и цепенел, поскольку никогда, нигде и ничего подобного не видывал и не верил собственным глазам, ведь особа была самая настоящая, не автомат какой, не анимация или компьютерная графика. Реальная человеческая фигура, созданная самой природой. Ну, что натуральная, понятно, но вот насколько реальная?
