Подойдя поближе, она приняла решение и развернулась, чтобы сесть. Сделала полшага назад и наступила на одну из хохочущих железяк, что раскатились по полу. Нога Вертижопки поехала вперёд, а она сама — назад и… с размаху плюхнулась на пыточное сиденье Добуся, заняв самую, что ни на есть, нужную позицию. Падая, она машинально схватилась за обе рукоятки, стараясь удержаться. Подкрученные пружины соскочили. Вертижопка подавилась криком, дёрнулась и застыла, намертво схваченная жутким креслом.
Устройство, изгнанное с позором за профнепригодность из замка ужасов, честно выполнило свою работу…
Возвращавшиеся с демонстрации трудовые коллективы конструкторов и механиков уменьшились на два человека: технолога и Доминика. Технолог поехал к себе, а Доминик здорово проголодался, поскольку утром не завтракал. Дети поели, а он почему-то нет. Злой, как чёрт, в личном плане, но весьма довольный в профессиональном, он свернул в буфет.
А вернувшиеся на свои рабочие места так и застыли в дверях. Зрелище, открывшееся их взорам, было поистине невероятным и казалось изощрённым кошмаром, дурной шуткой, страшным сном. Бледная, как смерть, Вертижопка сидела в кресле Добуся совершенно неподвижно, вцепившись в рукоятки. Открытый рот не издавал ни звука, немигающие глаза сосредоточенно глядели куда-то в пространство, а обивка сиденья постепенно пропитывалась кровью.
В обморок никто не грохнулся, и удар никого не хватил, хотя недоставало всего ничего. Зато потом началось настоящее светопреставление, но на удивление тихое.
* * *
Майка получила три отчёта о Вертижопке. От Харальда, Стефана и Боженки, причём первоисточником последнего являлась Анюта, а, следовательно, он и был самым подробным.
Добравшийся до Майки раньше всех Харальд пребывал в таком изумлении и восторге, что даже не набросился сразу на рубец. Не прошло и получаса, а уже весь обеденный стол оказался завален удивительными снимками, а на всех экранах мелькали ещё более поразительные сцены.
— Ничего не понимаю, — твердил швед, как заведённый. — Сама посмотри, этого хватит на все четыре времени года, да ещё про запас останется.
— Экономить надо, а то примелькается, — осторожничала Майка, стараясь одновременно глядеть в трёх направлениях. — Чего тут не понять? Загорала она так, в движении.
— Это я понял. Дальше смотри, что будет.
— Как ты только умудрялся и фотографировать, и на видео снимать?
— Не проблема. Хорошая аппаратура сама работает, а точка постоянная. Я то, что потом было, не понял… вот, сейчас… гляди — начинается!
В кадр попал мотоцикл, видно было переднее колесо, полностью появилась фигура в шлеме и чёрной кожанке и начала махать сверкавшим на солнце бичом. Потрясённая Майка молча доглядела сцену до конца. Фигура исчезла, Вертижопка, подумав, начала одеваться. Без особой спешки.
— Это тоже пригодится, — продолжал радоваться Харальд. — Только я так и не понял, что это было. Нападение? Или секс такой, с элементами садизма? Не вышло у них, я закричал. Даже не думал мешать, просто не сдержался.
— Марку мотоцикла помнишь? — спросила Майка деревянным голосом.
Харальд ни минуты не сомневался:
— «Хонда». Средненькая. Можешь мне объяснить, в чём дело?
Майка выдохнула с облегчением и ответила уже нормальным тоном:
— «Хонда»… Нет, не могу… То есть догадываюсь, но понятия не имею, что это за тип. Вроде чужой, хотя и знакомого в таком виде не узнаешь. Интересно, а где был Зютек…
— Не знаю, кто такой Жутик. Отбери снимки… Так ты растолкуешь мне, что это было?
С Харальда слетела вся его скандинавская сдержанность, чему, впрочем, трудно удивляться. Замаскированная мотоциклетной униформой фигура хлещет по заднице искусительницу, от которой в Стокгольме балдеют несметные толпы, а красотка даже не удивляется. Швед так настойчиво требовал объяснить ему загадочную сцену, что Майка сдалась (сама же, в конце концов, подсунула ему Вертижопку):
— К ней слишком многие имеют претензии…
Рассказывать она начала сдержанно и дипломатично, насколько могла. На всякий случай достала из морозилки рубец, не стала совать его в микроволновку, а поставила разогреваться на медленном огне, помня, что надо добавить ещё чуточку имбиря, чтобы тот сделал своё дело. Харальд слушал в полнейшем изумлении, никак не врубаясь: дама, соблазняющая всех подряд, не пойми зачем, поскольку ласками одаривает крайне редко и под настроение, возбуждает надежду и обманывает… Какой в этом смысл? А своеобразный гимнастический талант может, конечно, вызывать определённые чувства, но не до гроба же!
Майка поняла, что приличными словами ей Харальду всего не объяснить, не зря же Вертижопка была столь исключительной фигурой. Здравомыслящий швед ни за что на свете не мог врубиться, по какой такой причине обманутый поклонник пытается отстегать соблазнительницу по самым желанным прелестям. А чтоб было веселей, это не какой-то конкретный поклонник, а один из многих, в итоге так и оставшийся неизвестным. Рубец распахся самым наглым образом на всю квартиру, и Харальд решил, что просто стал свидетелем проявления буйного польского темперамента, нечего заморачиваться и пора бы подкрепиться. Вертижопка была для него прекрасным рекламным ходом и ничем больше.
Зазвонил телефон.
— Судя по телефону, ты дома, — произнёс Стефан с какой-то странной интонацией. — Давай-ка сядь, а потом я продолжу.
Майка в десять секунд поставила перед Харальдом дымящуюся тарелку и холодное пиво и села, как было велено. За стол напротив гостя.
— Всё. Уже сижу. Что случилось?
— Даже не знаю, как сказать. Прямо слов не подберу. Но, похоже, Вертижопка совершила акт самоуничтожения.
Майка машинально взяла стакан Харальда и отхлебнула.
— Объясни как-нибудь попроще, — попросила она — А то моего серого вещества явно недостаточно.
— Попробую. Раскроила себе задницу, невзирая на предупреждения!
До Майки всё равно не дошло. Сначала она подумала, не упился ли Стефан случайно вдрабадан, но рабочий день кончился всего четверть часа назад, а за пятнадцать минут так нажраться не получится при всём желании. На работе никто из них не пил, опять же после работы не мчались по домам, как нормальные люди, а засиживались допоздна. Снова не срасталось.
— Что бы там ни было, явно продолжалось какое-то время и проходило определённые фазы, — очень мягко произнесла Майка. — Попробуй рассказать по порядку. И лучше начни с самого начала.
Стефан был на всё согласен:
— Полагаю, ты должна узнать об этом первой. А началось с того, что механики занялись меблировкой замка ужасов, и Добусь придумал такую ловушку, что мы чуть было не остались без технолога…
Майка терпеливо слушала и понемногу начинала разбираться в происшедшем. К счастью, Харальд ел медленно, наслаждаясь любимым блюдом. Стефан обогатил свой рассказ изложением идей, что возникли у зрителей после просмотра любимых игрушек технолога, и приступил, наконец, к сути.
— Ну, и прикинь, все в дверях столпились. Семь рыл! Первые окаменели, а другим же интересно — вот кучей малой и давились на пороге. Трое худо-бедно вперёд прорвались, а остальные шеи на метр повытягивали… Ты только представь, прямо обалдеть: каждый думал, что умом двинулся. На троне Добуся сидела Вертижопка! Точнёхонько под надписью, что это нельзя трогать!
— И что? — боясь сглазить, спросила Майка.
— И ничего! Прикинь? Совсем ничего! Сидела, как каменная! Ни слова!
— Так… так удобно… ей было?
— Удобно?! С дуба рухнула? Попалась она!
У Майки захватило дух. В голосе Стефана слышался восторг, чуть прикрытый правилами приличия:
— Мамой клянусь, я даже подумал, что это не она, а манекен — кто-то тайком постарался и сделал куклу — рот открыт, глаза не мигают, а сама белая, аж жуть! Мы бы там до сих пор торчали, если бы кто-то не заметил, что из-под неё кровь сочится, с боков, и в ткань впитывается…
— Много?
— Что?
— Крови много?
— Да не очень. Эльжбета охнула, ну мы и очухались. Добуся чуть кондрашка не хватила, а в придачу оказалось, что Вертижопка намертво вцепилась в рукоятки механизма, оторвать не могли… Когда Добусь те «челюсти» разжал…
— А что они — в смысле «челюсти» — ей сделали?
— Представь, ничего особо страшного — куснули сверху и снизу, середина в порядке. Да не схватись она за рукоятки, вообще ничего бы не было, Добусь их заблокировал… Ну потом она кончила куклой прикидываться и принялась стонать: «Доминисик, Доминисик»… ой, прости!
— Ничего. А Доминик что?
— А его вообще не было. С технологом остался — в смысле пошёл червяка заморить, раньше всё некогда было, совсем оголодал…
Сначала Майке сделалось жарко, теперь, когда прошёл шок, стало просто замечательно:
