Однако дружеские отношения и слава не могут долго удерживать Флобера в Париже. Вдоволь наслушавшись поздравлений, критики, поучаствовав в светских развлечениях и от души, по-мужски посмеявшись над сальными шутками на обедах у Маньи, он уезжает в Круассе. А Сент-Бев может сказать о нем, повторяя слова академика Лебрена: «Он вышел отсюда более солидным человеком, чем был».
Как подтверждение этой сентенции – едва вернувшись в деревню, Флобер узнает, что на престоле в двух парижских церквах – церкви Святой Клотильды и церкви Святой Троицы – его представили развратителем нравов. «Одного проповедника зовут аббат Бесель, – пишет Флобер. – Имени второго я не знаю. Оба разразились против бесстыдства маскарадов, против одежды Саламбо! Вышеупомянутый Бесель, припомнив Бовари, утверждал, что на этот раз я хочу вернуть язычество. Итак, Академия и духовенство меня ненавидят. Это мне льстит и возбуждает меня… Следовало бы после „Саламбо“ тотчас засесть за „Святого Антония“, я был в ударе и закончил бы уже эту вещь. Подыхаю от скуки; мое безделье (хотя я и не бездельничаю, а напрягаю мозги, как несчастный человечишка) – то есть то, что я не пишу сейчас, – тяготит меня. Проклятое состояние!»[365]
Ни один из сюжетов, которые ему приходят в голову, по-настоящему не увлекает его. Его ум не занят, ничто не интересует его. Он не знает, на чем остановиться – на новой редакции «Святого Антония» или же на современном романе, который мог бы быть коренной переделкой «Воспитания чувств». Нерешительный, недовольный, он снова сопровождает мать в Виши. Они живут в Британском отеле. «Бесчестные буржуа», которые с серьезным видом, пунктуально пьют воду, удручают его. В городе нет «кокоток». «Они поджидают приезда императора, – пишет он. – Один очень любезный буржуа сказал, что в прошлом году сделал для себя новый публичный дом, и был даже столь любезен, что дал мне его адрес. Но я там не был; я уже не столь весел и не так молод, чтобы обожать Венеру из народа. Необходимость идеального – доказательство упадка. Следует ли об этом говорить!»[366]
Вернувшись в Круассе в конце августа, он работает над «феерией» «Замок сердец», которую не берет (хотя работа еще не окончена) «для сцены» Марк Фурнье, директор театра «Порт-Сен-Мартен». В самом деле, в пьесе есть нечто, что смущает организатора спектаклей. Работая над ней, Флобер честолюбиво надеялся вывести на сцену новый жанр, вдохновленный некоторыми комедиями Шекспира. Чтобы продвинуть работу, он с обычным для него терпением погружается в чтение всевозможных феерий и добивается участия Луи Буйе и графа Шарля Осмуа. За работу принимаются все вместе. «Замок сердец» – история двух искренних влюбленных, которые для того, чтобы соединиться, должны при помощи фей преодолеть препятствия, которые строят им злые духи – гномы, враги больших человеческих чувств. Интрига колеблется между реальностью и фантастикой, диалог – между наивной нравоучительностью и неумелой иронией. Флобер разочарован результатом. «Мне стыдно за эту вещь, – признается он. – Она кажется мне какой-то неудачной, вернее, легковесной, незначительной… Я расстроен оттого, что написал нечто заурядное, очень слабое».[367] Несмотря на этот суровый вердикт, он не теряет надежды поставить свою феерию на сцене. Воспылав неожиданной страстью к театру, он равно хотел бы познать свет рампы, волнение кулис, аплодисменты восторженного зала.
29 октября 1863 года в Круассе приезжают братья Гонкур. Он едет за ними на руанский вокзал с братом Ашилем, «солидным молодым человеком мефистофелевского вида с большой черной бородой». До Круассе добираются в экипаже. «И вот мы в том кабинете, где он напряженно и без отдыха работал, который видел столько усилий и откуда вышли „Госпожа Бовари“ и „Саламбо“, – пишут братья Гонкур. – Здесь – библиотечные шкафы из дуба с витыми колонками… Бюст белого мрамора его умершей сестры, выполненный Прадье… Диван-кровать, сделанная из матраца, покрытого турецкой тканью, с множеством подушек… рабочий стол, большой круглый стол, покрытый зеленым ковром, на котором стоит чернильница в виде жабы, в которую писатель обмакивает перо… Там и сям, на камине, на столах, на книжных полках, старые вещи, привезенные с Востока, – амулеты с зеленой патиной из Египта, стрелы, оружие, музыкальные инструменты… Этот интерьер – и есть сам человек, его вкусы, его талант, его истинная страсть к грубому Востоку; в этой художественной натуре есть что-то варварское».[368]
На следующий день, 30 октября, Флобер читает братьям Гонкур «Замок сердец». Никчемность пьесы удивляет их: «Не подумал бы при всем моем уважении к нему, что он способен на подобное произведение. Прочесть все феерии ради того, чтобы написать самую что ни на есть вульгарную!» Впрочем, они замечают, что интерьер дома, в котором живет их друг, «довольно суров, очень буржуазен и немного зажат», что «огонь в камине горит слабо» и что даже в самом обычном за столом чувствуется «нормандская экономия». Мать Флобера, по их словам, «несмотря на то, что стара, сохранила черты большой былой красоты». Что касается племянницы Каролины, «бедной девочки, которая живет между работягой-дядей и стареющей бабушкой, то это очаровательная болтушка с красивыми синими глазами, которая смотрит с нежным сожалением на бабушку, которая около семи вечера после слов Флобера „Доброй ночи, дорогая старушка“ уводит ее, чтобы уложить спать».
1 ноября трое друзей проводят целый день, закрывшись, – Флобер читает вслух свои юношеские произведения. Перед ужином он копается в чемодане и достает восточные одежды: «Он одел нас и оделся сам. Он великолепен в феске, у него голова чудесного турка, красивые тяжелые черты, красноватый цвет лица и ниспадающие усы». Он прочтет им также «Путевые заметки» и изложит свою точку зрения на искусство и женщин. «У него обо всем свои представления, которые кажутся неискренними, ибо суждения его парадные и щеголеватые, не согласуются с его видимой скромностью»,[369] – помечают неодобрительно братья Гонкур. Они уезжают, устав от раскатистого голоса Флобера, его чрезмерной словоохотливости, его категоричных суждений.
Месяц спустя он встречается с ними в Париже. Из ряда вон выходящая честь – в то же время, что и братья Гонкур, он получает приглашение на обед от принцессы Матильды, дочери Жерома Бонапарта, кузины императора. Он очарован этой полной женщиной с лицом в красных прожилках, маленькими глазами и открытой улыбкой. Гордый оттого, что отмечен персоной столь высокого ранга, дикарь из Круассе, хулитель светской жизни ораторствует за столом, желая произвести впечатление, что раздражает братьев Гонкур: «Флобер и Сен-Виктор нестерпимо действуют на нервы своей чрезмерной грекоманией. Когда начинают восхищаться Парфеноном, его неповторимым белым цветом, то Флобер с воодушевлением говорит, будто он такой же „черный, как мореный дуб“».[370] Оказавшись в высшем обществе, Флобер равно приобрел уважение принца Жерома Наполеона, который называет его «мой дорогой друг». Он напрасно говорит повсюду, что это доброе расположение обязано его уверенности в том, что он, Флобер, будучи человеком цельного характера, не попросит «ни крест, ни табачную лавку». Ему оказывают почтение за то, что находится в числе людей, близких к такой выдающейся персоне. Последний когда-то покровительствовал Жанне де Турбе, которая организовала салон, почти столь же известный, как салон принцессы Матильды. Там можно встретить среди прочих Сент-Бева, Теофиля Готье, братьев Гонкур, Ренана, Тургенева, Дюма-сына…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
