А ему опять не сидится на месте. Едва вернувшись в Круассе, он сразу едет в Лондон, затем в Баден, где встречается с Максимом Дюканом и с дорогой Элизой Шлезингер, которая давно живет в этом городке. Нечаянная для него это встреча или же он искал ее, поскольку работал над «Воспитанием чувств» и испытывал необходимость освежить свои любовные воспоминания? Элиза постарела, поблекла, страдает умственным расстройством. И даже на полтора года была помещена в больницу недалеко от Маннгейма. Увидев ее, Флобер потрясен головокружительным открытием бега времени, старения чувств, тщетой юношеских иллюзий. По возвращении в Круассе он находит заболевшую мать: «Кризис невралгии, из-за чего она ночью так сильно кричала, что мне пришлось выйти из своей комнаты».[393] Для лечения больной дают хинную настойку и много красного мяса. Но она скучает по внучке, с которой видится теперь очень редко. Флобер также с сожалением вспоминает о том добром времени, когда Каролина оживляла дом своим смехом. Он утешает себя, погрузившись с головой в рукопись. «Что касается меня, – пишет он племяннице, – то думаю, что снова начал работать. Я лег спать сегодня в четыре утра и опять начинаю кричать в тиши своего кабинета, как раньше. Мне это нравится».[394]
Первая часть романа будет закончена, надеется он, в конце года. Однако нужно съездить в ноябре в Париж, чтобы поддержать аплодисментами Гонкуров, которые дают на сцене Французского театра пьесу «Генриетта Марешаль». Несмотря на эту дружескую поддержку, Гонкуры помечают в своем «Дневнике»: «Думаю, что нашел настоящее определение для Флобера – человека и его таланта: это академический дикарь».[395] Во время репетиций боятся, как бы цензура не запретила спектакль, который оценивают как слишком смелый. Флобер вне себя от возмущения. «Не ищите дорогу, друзья мои, – говорит он Гонкурам. – Обращайтесь прямо к императору». В день премьеры все волнуются. Напрасно Флобер, принцесса Матильда и несколько других друзей рукоплещут, зал не поддерживает их. Когда по окончании последней сцены падает занавес, гвалт поднимается такой, что актер Гот не может даже произнести имени авторов. «Генриетту Марешаль» после шестого представления по приказанию свыше снимают с репертуара. «Это настолько невероятно, что можно прямо-таки сойти с ума, – пишет Флобер. – Чувствую, что в вашей интриге не обошлось без попов».[396] И возвращается в Круассе, в «свой настоящий дом, где живет чаще всего», как он говорит принцессе Матильде. Она посылает ему на память написанную ею самой акварель, которая приходит со странным опозданием. Он вешает ее, волнуясь, на стену в своем кабинете между бюстом сестры и маской Генриха IV. Он рад тому, что отмечен, а быть может, даже любим столькими людьми, близкими к власти. В самом деле, элита должна просвещать и вести неимущие и темные массы. И в Искусстве, и в политике нужны вожди, хозяева, аристократы по духу и мысли. «Самое значительное в истории, – пишет он м-ль Леруайе де Шантепи, – лишь маленькая человеческая часть (три-четыре сотни в столетие, может быть), которая со времен Платона и до наших дней не изменилась; она-то и создала все, она – совесть мира. Что касается нижней части социального тела, то ее никогда не возвысить».[397]
Настало время завершать первую часть «Воспитания чувств», и он опять укладывает чемоданы. Благодаря железной дороге от Руана до Парижа теперь рукой подать; следовательно, при любом удобном случае он прыгает в поезд и снова оказывается в столице. Отныне у него два порта приписки, и он, положив в багаж рукопись, переезжает от одного к другому. Думают, что он уехал в Круассе, а он – на бульваре Тампль; хотят навестить его в его парижской квартире, а он уже уехал в деревню. В Париже он идет посмотреть на рабочих предместья Сент-Антуан и на Тронную заставу, читает исследования о фаянсе и готовит следующую часть своего романа. Как он и думал, к нему хочет приехать мать. У него, к сожалению, нет места, чтобы устроить ее и горничную Жозефину у себя дома, поскольку его собственный слуга спит на кухне. Что придумать? Щепетильная и упрямая мать, конечно, вообразит, что он придумал этот предлог, чтобы не принимать ее. Он умоляет Каролину уговорить пожилую женщину. «Объясни ей, – пишет он племяннице, – 1-е: или она должна отказаться от горничной; 2-е: или я буду каждый вечер отсылать своего слугу ночевать в отель; или 3-е: пусть твоя бабушка остановится у Эльдера, что, по правде говоря, было бы проще и удобнее для нее и для меня. Но скорее я повешусь, нежели скажу ей об этом сам».[398]
В конце концов Флобер, его мать и прислуга кое-как устраиваются на бульваре Тампль. Она привезла по его просьбе восточные одежды, которые он купил во время путешествия в Африку. Он любит надевать их, желая удивить друзей. 12 февраля он вводит на обеды в ресторане Маньи на улице Дофин Жорж Санд. Единственная женщина, принятая в мужском кругу, она сначала смущена веселыми товарищескими отношениями гостей и вольностью их разговоров. Все обращаются с ней почтительно, отдавая дань уважения ее известности и возрасту. В свои шестьдесят два года она – бабушка в литературе. «Она здесь, – пишут Гонкуры, – рядом с нами. У нее очаровательная головка, в которой с возрастом чувствуется тип мулатки. Она смотрит на всех со смущенным видом и шепчет на ухо Флоберу: „Только вы здесь и не смущаете меня…“ У нее маленькие, очень изящные руки, которые почти закрыты кружевными манжетами».
В следующем месяце, продолжая трудиться над романом, Флобер просит у Сент-Бева справки о неокатолическом движении накануне сороковых годов: «Моя история охватывает период с 1840 года до государственного переворота. Мне, само собой разумеется, необходимо знать все и, прежде чем приняться за дело, проникнуться духом времени… Не могу поехать к вам из-за ужасного чирья; я не в состоянии одеться. Я не могу пойти в библиотеку. Я теряю время и досадую на себя».[399] Он две недели сидит дома, «перевязанный бинтами и укутанный в согревающие влажные компрессы». Его единственное утешение – работа. Не выздоровев до конца, он в апреле присутствует в качестве свидетеля на литературной свадьбе Юдтт Готье, старшей дочери Теофиля, с Катюлем Мендесом. Однако не видит ничего хорошего в этом так плохо подобранном союзе. В любом случае больше чем когда-либо он остается приверженцем целибата творческих людей. Занятый только самим собой, сомневаясь, изучая себя и с удовлетворением рассказывая друзьям о состоянии своей души, он доверительно рассказывает Гонкурам: «Во мне живут два человека. Один (вы его видите) узкогрудый с тяжелым задом – человек, созданный для того, чтобы сидеть, склонившись за столом; другой – коммивояжер, настоящий, веселый, постоянно курсирующий коммивояжер, человек, который любит грубые упражнения».[400] Он нравится Жорж Санд таким, каков он есть. Она испытывает на нем очарование дамы преклонных лет. И 21 мая появляется на обеде у Маньи в платье «грешный цветок». «Любовное одеяние, которое, подозреваю, надето для покорения Флобера», – помечают Гонкуры. Флобера трогает эта новая дружба, в которой сочетаются нежность и кокетство. Он знает, что Жорж Санд намного старше его, их симпатия не может перерасти в интимные отношения. И это успокаивает его. Любить и уважать женщину, с которой (ты уверен в этом) никогда не будешь спать, кажется ему идеальной вещью для стареющего литератора.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
