Когда я попытался выдернуть руку из его пальцев, хватка Роджера стала только крепче. Я посмотрел ему в глаза и с удивлением обнаружил, что в них стоят слезы.
— Не уходи, Гарольд. Пожалуйста, не уходи.
Не успел я сообразить, что происходит, как он притянул меня к себе еще ближе и впился губами в мой рот. Я попробовал вырваться, но его объятия оказались сильнее, чем я мог предположить.
— Сколько всего, — шептал он, царапая щетиной мои губы, — сколько всего мы еще не совершили. И сколько нам еще предстоит…
Я ощущал его эрекцию. Собравшись с силами, я высвободился и оттолкнул его. Толчок был настолько мощным, что Роджер не удержался на ногах и упал в камин, повалив электронагреватель (к счастью, выключенный); в этом положении, полусидячем, полулежачем, он и остался, потирая голову там, где наверняка расшиб ее об викторианскую плитку. Не нанес ли я ему серьезного увечья, мелькнуло у меня в голове, но я был так зол, что не бросился на помощь; повозившись с задвижкой, я торопливо распахнул дверь и, даже не позаботившись ее захлопнуть, вышел вон и не оглянулся напоследок.
Мне осталось рассказать совсем немного.
Роджера я не видел больше года. В понедельник утром я получил от него короткую записку, составленную в сухом деловом тоне, с сообщением, что Криспин Ламберт настаивает на уплате долга. Я наскреб денег (в основном заняв у родителей) и как можно скорее отправил их Роджеру. Затем наступило затишье. До меня дошел слух, что Роджер, уволившись из фирмы, больше не работает на бирже, но где он и что с ним, я представления не имел. Конечно, мне хотелось бы разузнать, но я подавлял свое любопытство. Я понимал, что он — опасный человек. Догадывался я также, что опасность таится и в чувствах, которые ему чуть было не удалось во мне возбудить. Я не желал иметь с этим ничего общего. В моей жизни начался новый период — спокойный, но бесцветный. Я был искренне привязан к Роджеру и обнаружил, что жизнь без него течет слишком ровно, ей не хватает остроты. Осенью в фирме «Уолтер, Дэвис и Уоррен» появилась новая секретарша. Ее звали Барбара. Она была родом из Бирмингема — пышногрудая хорошенькая блондинка. Я принялся оказывать ей знаки внимания, которые она благосклонно принимала. Мы начали встречаться вне работы. Это было скромное, чинное ухаживание без волнений и бурь. Я водил ее в кино, водил в театр, водил в концертные залы. Однажды летом 1960 года я повел ее в Альберт-Холл на сюиту Прокофьева «Ромео и Джульетта» — в надежде, что звучные романтические всплески этой музыки пробудят в наших сердцах такую же страсть друг к другу. Не пробудили. В антракте Барбара сказала, что мне, наверное, больше не стоит приглашать ее на концерты классической музыки. Она предпочитает Клиффа Ричарда и Томми Стила.[36] Разговор этот состоялся в баре, когда мы приканчивали наши напитки (я — полпинты горького, она — «дюбонне» с лимоном), затем она отправилась в дамскую комнату, я же от нечего делать огляделся и увидел в другом конце бара Роджера: он в упор смотрел на меня. На лице его блуждала довольная, понимающая улыбка. Он поднял бокал в знак приветствия. Я допил пиво и ушел, не ответив ему тем же.
На следующее утро мне на работу пришло письмо:
Спасти тебя еще в моих силах.
«Восход солнца», сегодня, в 9.
Он был прав, разумеется. Я долее не мог бороться с тем, что, как я знал, было мне предначертано. Я долее не мог лгать себе о том, как я устроен. Когда вечером я шагал к «Восходу солнца», мной владела лишь одна мысль: я соглашусь на все, чего только Роджер Анстрасер ни попросит.
В паб я явился довольно рано, без двадцати девять, и заказал двойной виски с целью успокоить нервы. Виски я выпил залпом и повторил заказ. На вторую порцию ушло по меньшей мере полчаса, и тут, глянув на часы, я сообразил, что Роджер опаздывает. Взяв полпинты горького, я достал блокнот, полагая, что время, проведенное за сочинительством, поможет мне обрести внутреннее равновесие. Минуло еще полчаса.
И лишь тогда до меня дошло, чем можно объяснить опоздание Роджера. Это же яснее ясного: он наверняка имел в виду другой «Восход солнца». Как ни странно, но эта мысль прежде не приходила мне в голову. Для меня «Восход солнца» в переулке Клот-Фэр всегда был нашим пабом: здесь мы впервые выпивали вместе, здесь происходили самые задушевные, самые значительные наши встречи. А в пабе на Картер-лейн я побывал лишь однажды — в тот вечер, когда Роджер познакомил меня с Криспином Ламбертом. Это заведение ничем не выделялось в моих глазах, не возбуждало во мне ни малейшего отклика, но я знал, что Роджер заходил туда не раз, обычно ради встреч с Криспином, на которых они обмозговывали свои хитроумные ставки. Выходит, я ошибся, глупо, унизительно ошибся, вообразив, что беседы со мной отпечатались в его памяти куда глубже и ярче, чем совещания с Криспином? И теперь он сидит там, дожидаясь меня, а я сижу здесь, дожидаясь его?
Помедлив еще с четверть часа, я решил, что пора действовать. Если поторопиться, у меня есть неплохие шансы быстро добраться до другого паба и застать там Роджера — при условии, что он все еще ждет меня. Я срежу путь: сперва вниз по Вест-Смитфилд, затем по Гилтспер-стрит, а потом прямиком, минуя Оулд-Бейли, выйду на Картер-лейн через Блэкфрайерз-лейн. Хороший план. Его единственный недочет — хотя и весьма гипотетический — заключался в том, что Роджеру могла прийти в голову та же мысль и в то же самое время он мог выйти из «Восхода солнца» и отправиться искать меня, но по другому маршруту, например, вверх по Крид-лейн, затем по Аве-Мария-лейн, Уорвик-лейн, Кинг-Эдвард-стрит и через Литтл-Бритен в тупик Бартоломью. Но рискнуть все равно стоило.
Я осушил кружку вышел из паба, а потом почти бегом двинул по пустынным улицам, пока вдали не показались зазывные огни «Восхода солнца» на Картер-лейн. С трудом переводя дыхание — отчасти из-за спешки, но главным образом из-за тоскливого предчувствия, что вечер, который должен был стать определяющим в моей жизни, превращается в хаос, — я толкнул дверь и ворвался в паб. За стойкой и в зале находилось несколько посетителей, но Роджера, я это сразу увидел, среди них не было. Молодой бармен собирал бокалы с освободившихся столиков.
— К вам заходил молодой человек? — обратился я к нему. — Слегка за двадцать, рыжие волосы, борода… возможно, в накидке?
— Мистер Анстрасер? Да, он был здесь. Ушел всего минуты две как.
Не удержавшись, я разразился потоком ругательств, у бармена вытянулось лицо. Еще более торопливо, чем вошел, я выскочил из паба, постоял на улице, оглядываясь и соображая, в какую сторону податься. Теперь я уже почти не сомневался: у Роджера возникла та же мысль, что и у меня, и он поспешил в другой паб. Переходя на спринт, я ринулся обратно по тому же короткому пути и достиг «Восхода солнца» не более чем за четыре минуты.
— Вы ищете своего друга? — спросил бармен, стоило мне появиться. — Он заходил буквально только что. Спрашивал вас.
— Нет! — закричал я, схватившись за голову и едва не вырвав себе клок волос. Я не мог примириться с этим кошмаром. — Куда он направился?
— Кажется, к Миддл-стрит, — ответил бармен.
Но я его так и не нашел. Я бегал по улицам, выкрикивая имя Роджера, прочесывая каждый закоулок вокруг Смитфилдского рынка. Но его нигде не было. Он исчез.
У меня оставался последний и единственный шанс. В общем коридоре дома в Ноттинг-Хилл, где обретался Роджер, был телефон. Я набрал номер (который я по-прежнему помнил наизусть) и ждал целую вечность, пока мне ответят; стекла телефонной будки запотели от моего прерывистого дыхания. Но все напрасно. Уже год с лишним я не звонил по этому номеру, и, когда какой-то незнакомец взял наконец трубку, я лишь узнал, что Роджер по этому адресу больше не живет. Я молчал, не в состоянии вымолвить ни слова, но затем, все же справившись с собой, поблагодарил анонимный голос, медленно повесил трубку и уперся лбом в стену телефонной будки.
Итак, все кончено. Кончено и навсегда. Холодное цепкое отчаяние охватило меня.
Что мне было делать?
Сейчас я не могу точно сказать, как я оказался перед домом Барбары в Тутинге. Добрался ли я туда на автобусе? Или на метро? Не помню. Этот промежуток времени напрочь выпал из моей памяти. Помню, однако, что, поскольку уже было очень поздно, на звонок в дверь мне не открыли и пришлось разбудить Барбару, швыряя мелкие камешки в ее окно на четвертом этаже.
Она не была особенно рада меня видеть. Ей страшно хотелось спать. Я был страшно пьян. Тем не менее нам удалось заключить друг друга в объятия. Последовавшее занятие любовью происходило впопыхах, неуклюже и быстро завершилось. Думаю, никто из нас толком не понимал, что мы делаем и зачем. Говорят, первый раз запоминается на всю жизнь. Я бы поспорил с этим утверждением. Я вел себя словно в забытьи. Зато я отлично помню, что было после: я лежал в кровати рядом с Барбарой; мы оба не спали; я пялился в потолок, пытаясь сквозь алкогольный туман, заволокший мой мозг, разглядеть смысл в событиях того вечера. Не знаю, о чем думала Барбара. Когда посреди ночи я скосил глаза на нее, то увидел, что у нее на щеках поблескивают слезы. В четыре утра я тихонько выскользнул из-под одеяла и ушел, не попрощавшись; до Хайгейта я топал пешком по безмолвным лондонским улицам.
