– Так чего же – мои парни так и останутся побиты? – возмутился Немига.
– А ты чего хотел? – засмеялся Краян. – Их было трое? А Радоха один? Если он один троих поколотил, мне его наказывать за это? Твоим еще добавить надо, чтобы ртами не хлопали!
Когда обиженный Немига ушел, Уксиня подозвала Равдана и слабо потрепала по руке:
– Молодец, сынок! Коли выбрал себе жену, так не отступайся, что бы там злыдни ни брехали про нее. А завтра на поле не поедешь – пойдешь к Ведьме-рагане траву-русальницу просить.
Прикосновение ее вялых пальцев было едва заметно. Равдан, без колебаний выходивший один на троих, метнул на жену испуганный и молящий взгляд. Против злой грызи его сила и храбрость были бесполезны, и спасти его мать могла только она – неведомо откуда взявшаяся жена. Он любил ее саму по себе, но ради ее заботы о матери был готов подраться хоть со всеми братьями рода Озеричей, сколько их расселось в шести гнездах близ волока.
Ведома подавила вздох. Выходило, что не в добрый час они с Равданом встретились: ее мать больна от тоски разлуки, его мать помирает у нее на руках из-за «голодной грызи». А что будет, когда помрет? Она не верила, что Уксиня поднимется, хотя и молчала об этом. Если бабью болтовню о ее вине поддержат мужики, изгнание – это еще самое мягкое, что ее может ожидать. А то ведь в реку бросят – вернут обратно, откуда взята. Спасибо, батюшка водяной, нам твоя дочь не пригодится…
– Не бойся! – Равдан обнял ее. – Я мою жену никому не отдам. Не хотят с нами жить – уйдем, без них обойдемся. А от тебя я никогда не откажусь.
В его серых глазах отражалась непреклонная уверенность и решимость стоять за свое до конца. Родимого пятна, давшего ему имя, при открытых глазах было почти не видно; но вот он моргнул, и словно мигнул еще один глаз – цвета запекшейся крови. Это производило зловещее впечатление, и не зря бабы в последние месяцы чаще говорили, что, мол, Краянов меньшой сынок от рождения злой судьбой мечен, вот и привел злую судьбу. Но Ведома почему-то верила, что этой меткой судьба указала ей именно того, кому она предназначена. И даже эта метка нравилась ей, казалась красивой, а так бывает, только если встретишь настоящего суженого. А что родичи мужа молодуху не привечают – эка невидаль! Это еще с тех времен идет, когда перестали на сестрах жениться, а всякая девка, взятая со стороны, казалась русалкой, лешачихой, навкой…
Нет, Ведома не жалела о той купальской ночи! Когда она видела Ингвара ладожского, голядина Коригайлу, Зоряна или прочих охотников взять ее замуж, с ней не происходило ничего подобного – не делалось тепло на душе, не возникало ощущения близости, общности с этим парнем, которого она знает так недолго, но уже так хорошо. Стоило ей обнять его, как тревога и страх уходили. Появлялось чувство уверенности: вдвоем они справятся с чем угодно! Пусть даже придется жить отдельно от рода – Ведома была готова к любым трудностям, лишь бы оставаться с Равданом. Никогда раньше, будучи дочерью смолянского князя и ученицей могучей колдуньи Рагноры, не чувствовала она себя такой сильной, как теперь, когда стала женой всего лишь младшего сына озерского старейшины. И ни тяготы ухода за свекровью, ни даже недоброжелательность других женщин и косые взгляды мужчин не могли заставить ее пожалеть о своем выборе.
Поручение к Ведьме-рагане пришлось Равдану очень кстати. Он давно жаждал повидаться с Лютояром – с тех пор как узнал, что Зорян увез не дочь Сверкера и отбивать ее не нужно. Отпущенный отцом на пару дней, он зашагал прямо в лес: сперва знакомыми угодьями, где Озеричи брали грибы-ягоды, потом более дикими местами, куда бабы и детишки не забирались, а только мужчины ездили за дровами.
К концу дня он тайными тропами добрался до Волчьей поляны на краю оврага, где стояли две избушки стаи – так хорошо ему знакомые и такие непривычные среди летней зелени. Но Лютояра на месте не оказалось, лишь Ворона сидел «на хозяйстве», ожидая возвращения побратимов с лова. Тогда Равдан отправился к избушке Ведьмы-раганы.
Пока добрался, почти стемнело. Зато здесь же обнаружился Лютояр и очень ему обрадовался.
– Давно хотел к тебе идти! Слышал, что в Свинческе творится?
– Ты про что?
– Ну, что у зоричей не Сверкерова дочь была?
– Слышали на волоке. Так это правда?
– К моей матери княгиня приходила.
– Княгиня? – удивился Равдан. – Приходила к твоей матери?
– Они давно знаются, еще с тех пор как мы с матерью в Ольшанске жили.
– А! – Равдан вспомнил, что его друг родился в семье Велеборовичей, а значит, в давнем знакомстве его матери с княгиней ничего удивительного нет: они свойственницы. – Слышно, княгиня захворала.
– Она еще до того приходила. Сразу, как им девку привезли.
– Какую девку-то?
– Нежанку, челядинку, что княжне служила. И где княжна – она тоже не знает! Видела ее в последний раз на поляне, как сухую сряду ей принесла. А сама ушла и на Зоряна наскочила. Он и решил, что княжна – она.
– Нежанка! Вроде помню ее, красивая была девка. Немудрено обознаться! – Равдан усмехнулся. – Стало быть, и она не знает, где княжна-то?
– И она не знает. Потому княгиня к моей матери и ходила – может, хоть Ведьма-рагана проведала.
– И что?
– А ей откуда? И про Зоряна ведь я ей сказал, – мрачно сообщил Лютояр. – Гадать пробовала: говорит, близко где-то Сверкера дочь, родная земля ее носит. Да и все.
– И что теперь?
– Что «что»? Вы там у себя на волоке не слышали чего?
Равдан покачал головой:
– Уж если Ведьма-рагана не знает, нам-то откуда? Мы в воду глядеть не умеем.
– Твоя мать умеет.
– Помирает моя мать, – с досадой ответил Равдан. – Не до того ей, чтоб княжьих дочерей в воде глядеть. Я ради нее и пришел. Нет ли у тебя такой травы – русалицей зовется? – обратился он к самой Еглуте. – Моей матери от злой грызи заваривать.
– Русальницей, – поправила Ведьма-рагана и кивнула: – Есть немного. – Только я не слыхала, чтобы от «голодной грызи» ее пили.
– Ее не одну, а двенадцать трав с нею вместе.
– Пойду посмотрю.
Еглута ушла. Всю весну и лето собирая зелия, она набирала так много, что хранить их в избе становилось невозможно. Под них была отведена особая «травяная клеть» – избушка без печи, где все балки были сплошь увешаны связанными высушенными пучками. На полках тесно стояли перевязанные лоскутами горшки, берестяные туеса и лыковые короба, где хранились истолченные или резаные коренья. В больших дощатых укладках лежали льняные мешки, помеченные для памяти шерстяными тесемками разного цвета. Только сама Еглута могла в них разобраться – или такая же умелица, способная различать сухие травы по запаху.
– Я еще у Рыси был на днях, – добавил Лютояр, когда мать вышла. – У них в гнезде еще хуже того говорят…
– Чего – хуже? – Равдан очнулся от тяжелых мыслей о матери.
– Его отец недавно в Свинческе был. Там говорят, что княгиня не просто так хворает.
– По дочери тоскует?
– Да еще хуже того! Говорят, Сверкерова старуха покойная ходит к ней.
– Чего? – Равдан вытаращил глаза.
– Помнишь старуху? Ну, в могиле…
– Еще бы не помнить! – откликнулся Равдан, хотя в мыслях его мелькнул при этом образ не столько Рагноры, сколько варяжского топора с узорным обухом.
– Вот, она. Говорят, каждую ночь приходит и возле постели стоит. И так еще рукой показывает – пойдем, мол. Хочет невестку с собой увести. А зачем ей, чего надобно – никто не ведает. Сам князь пробовал с ней говорить – она ему не отвечает. Князь сказал: была бы его дочь, бабкина любимая выученица – с той бы она стала говорить. А так пропадет и княгиня наша! Жалко, все же она мне родня, – вздохнул Лютояр.
– Чудные дела! Как померла эта бабка проклятая, так никому с тех пор покою нет!
– Померла! Мы же с тобой руки приложили.
– Да ну тебя!
Пока Ведьма-рагана искала траву-русальницу, окончательно спустилась ночь, пошел сильный дождь. Дико завывал ветер, ломал ветки, нес тучи палой листвы. Несмотря на всю тревогу, идти сквозь бурную ночь, и без того усталому после целодневного пути, было нельзя, и Равдан завалился спать.
Утром он отправился в путь на самой заре, едва стало видно, куда ступаешь. Но до дому добрался только к концу дня.
– Да где же тебя носит! – воскликнула выбежавшая ему навстречу Толинежица, Шумилова баба, будто родичи и не знали, куда его посылали.
– Чего там?
– Мать плохая совсем! Еще вчера как затеяла помирать! А дождь дождит, ветер воет, страх! Скрючило ее совсем, все хуже и хуже, уж не ест, не пьет, слова не молвит! Только тебя зовет!
Когда Равдан бегом ворвался в родительскую избу, та оказалась битком набита родней. Здесь были все четверо братьев с женами, два отцовых брата и сестра со старшим сыном. Уксиня лежала, скрючившись и часто дыша. Вчера злая грызь вдруг взъярилась и вцепилась в верхнюю часть живота. «Будто ножом ударила», – как успела она прошептать Перепелке.
