А как там ее собственная мать? Из ельника Ведома перешла на лядину, где тесно стояли среди высокой травы небольшие, в человеческий рост, березки, а среди них красовался целый полк крупных подберезовиков. Корзина, хоть и была немаленькой, скоро наполнилась; добычу больше некуда было девать, и Ведома села на поваленное дерево, подпирая ладонями голову. Равдан рассказал ей то, что услышал от Лютояра, и Ведому пробирала дрожь от мыслей о Рагноре, которая каждую ночь является, чтобы позвать Гостиславу за собой. Зачем старуха ходит? Чего ей нужно?
Если бы только можно было войти в родительский дом, остаться на ночь, самой увидеть бабку! Любимой внучке та не отказалась бы открыть, что не дает ей покоя и заставляет возвращаться с того света. Об этом нечего было и думать, но Ведома терзалась мыслью, что из-за нее родная мать, быть может, умрет безвременной смертью.
Не раз уже она думала: не вернуться ли? Может быть, она поможет матери, а отец потом отпустит ее назад, раз уж она нашла себе мужа… Но эта последняя мысль казалась нелепой, и Ведома вздыхала в отчаянии. Ведь этим она только себя погубит, показавшись отцу. Ну, хоть с матерью повидается…
Однако она не могла на это решиться без согласия Равдана. Она выбрала его себе в мужья, и теперь только он мог решать, что ей делать и как быть. Она не могла уйти, рискуя не вернуться, не открыв ему всего. А для этого надо было рассказать, что она вовсе не русалка, а пропавшая дочь князя Сверкера. На это у нее не хватало духа.
Вздохнув, Ведома поднялась и пошла к Краяновой веси. Тяжелая корзина оттягивала руку, в ней под листьями папороти горой высилась добыча. Теперь это все разбирать, чистить, сушить на зиму…
До веси оставалось недалеко, когда Ведома увидела близ тропы серое пятно чьего-то свита. Ей навстречу поднялся Нечуй. Будучи дружен с Равданом, он был одним из немногих, кто улыбался Ведоме, если старшие не видели.
– Не ходи туда! – вместо приветствия сказал отрок и заступил ей тропу.
– Что? – Ведома поставила корзину наземь. – Что случилось?
– У Шумиловой бабы дочка заболела. Тошнит ее… ну, как тетку Уксю. – Нечуй опустил глаза. – Я-то думаю… она, Мышатка, лопает что попало, оттого и пухлая, как колобок. А Шумилова разоралась. Будто ты ее дитя сглазила, и она теперь как тетка…
– О боги! – Ведома схватилась за голову.
Шумил был старшим братом Равдана, вторым сыном Краяна и Уксини. Жена его была очень крупная, грузная, хотя молодая еще баба с округлым, свежим, довольно миловидным лицом. У нее росло трое сыновей, и она везде таскала с собой младшее дитя – шестилетнюю дочку. Завидя их, Ведома всегда невольно улыбалась: девочка была точным, лишь уменьшенным раза в три слепком с матери. Такое же округлое личико, голубые глаза, светлые прямые брови, даже линия волос точно такая же.
Несмотря на такую стать, Шумилова баба отличалась робостью: за дверь собственной избы в темноте старалась не выходить. Она пуще всех боялась «русалку» и всегда гнала своих детей прочь от тех мест, где они могли наткнуться на Ведому.
– И Беседица с ней, и Любочадица, Борянова баба, и Немигина старуха, и другие еще, – угрюмо продолжал Нечуй. – Кричат, что русалка у них всех детей перепортит, что они тебя сгонят из веси… Разбушевались очень. Не ходи – поколотят еще.
Ведома переменилась в лице от гнева. Это кого хотят поколотить дурные бабы? Она сама кого хочешь поколотит!
– Много их. – Нечуй, кажется, угадал ее мысли. – Ты бы лучше переждала где… пока они не уймутся. Или Краян вернется. Я Сопелку за Радохой послал.
При мысли о муже Ведома поняла, что ее юный деверь прав. Если она сейчас пойдет в весь и затеет драку с бабами, выйдет большая свара, к которой и мужики окажутся причастны. А если пойдет большой шум, о нем проведают соседи. А ей никак не стоит поднимать вокруг себя шум. Лучше переждать.
– Возьми корзину. – Она кивнула Нечую на свою добычу. – Спасибо, что встретил.
Развернувшись, она быстро пошла по тропе назад в лес. Нечуй взялся за ручку корзины, разогнулся, вздохнул. Смотрел вслед, пока рослая худощавая фигура не скрылась за елями.
По пути через ближний ельник Ведома колебалась: не зря ли ушла? Может, надо было взять жердь и показать этим глупым бабам… чтобы отвязались раз и навсегда… Но потом вспомнила: здесь не Свинческ. Они – старшие невестки, она – младшая. Драться с ними – показать полное свое невежество. Даже если они не побьют, потом муж побьет. Ну, или будет обязан побить, чтобы знала свое место и не обижала чуров непокорством.
Пройдя ельник и уткнувшись в ручей, Ведома немного поостыла и на том берегу задумалась: а куда я иду? Куда пойти? Она не знала никого, кто мог бы ее приютить, да и на какой срок? Может, ее вовсе больше не пустят к Озеричам?
Она подумала о Ведьме-рагане. Та знает, кто она такая. И знает, что Ведома – не русалка. Можно попросить, чтобы засвидетельствовала перед Озеричами человеческое происхождение младшей невестки, не вдаваясь в подробности.
Ведома даже повернула, чтобы выйти к Днепру и поискать дорогу к избушке. Но остановилась: она ведь там никогда не была. Это мать знает, как туда идти, а ей самой Ведьма-рагана когда-то назначала встречу на поляне, где плясали медведи, за Толимовым оврагом…
Теперь Ведома уже знала, что одним из тех «медведей» был Равдан, и она, получается, впервые увидела его еще тогда, только под шкурой. А потом он, будто в сказании, сбросил звериную шкуру и стал удалой молодец, ее жених…
Вздохнув, Ведома обернулась кругом, будто ждала, что желтеющие березы, зеленые кусты или небо в серых тучах подскажут ей, как теперь быть. Но лишь ветер прошелестел в вершинах, затрепетали красноватые листья осины. Повеяло влагой. Тучи обещали дождь. На Ведоме был чупрун из толстой плотной шерсти, но все же мокнуть не хотелось.
И тогда она вспомнила о той избушке на лядине, где они с Равданом прятались от грозы в купальскую ночь. Ее потянуло туда. Ведома нередко вспоминала эту странную ночь, и казалось, та избушка-развалюшка сможет ее утешить.
Идти пришлось довольно долго. И она ведь не сказала Нечую, где ее искать – да и как, если сама еще не знала? Наверное, Равдан тоже вспомнит про избушку и догадается, что его жене больше некуда идти.
Когда она добрела, был уже почти вечер. Ведома проголодалась: по пути сорвала горсть орехов, обобрала куст последней лесной малины да нашла три белых грибочка и съела их прямо так, сырыми. Ничего другого все равно не будет, а как знать, когда теперь…
В избушке ничего не изменилось: похоже, после Купалий никто сюда и не заходил. Ведома плотно прикрыла дверь и села на охапку подопревшей травы. Печка развалилась: не затопишь. Поэтому она поплотнее перевязала платок поверх повоя и стала ждать.
Стояла тишина, только лес шумел за оконцем без заслонки. Ведома сидела, ожидая неведомо чего, и чем дальше, тем сильнее ей казалось, что она так не дождется никогда. Ни одна душа не знает, что она здесь. Кроме Равдана, помощи было ждать не от кого. Если он не придет… Она не верила, что он сможет бросить ее одну, но когда он ее отыщет? Чтобы не пропасть в лесу, у нее остается один путь – в Свинческ. Там ее мать, которая уже третий месяц, как не видела дочь, и месяц, как не знает, где она. Раньше Гостислава думала, что Ведома стала княгиней зоричей. Но с неких пор она знает, что это не так, и хворает от тоски. И к ней ходит покойная Рагнора…
«Чего тебе надо?» – мысленно обращалась к старухе Ведома. Вспоминалась та ночь, когда погибла бабка, потом погребение…
Так ведь можно пойти на жальник и попробовать поговорить с ней! Ведома даже встала при этой мысли, но потом снова села. Жальник слишком близко от Свинческа. Если ее там заметят, уйти не получится.
Ее тянуло к матери, но останавливала мысль о Равдане. Уйти к родителям – потерять мужа. Насколько Ведома знала своего отца, он никогда не смирится с тем, что к нему в зятья набился младший сын озерского старейшины. Не вышло с Зоряном Дивиславичем – он другого найдет по своему вкусу, князей на свете много.
А покинуть Равдана Ведома вовсе не хотела. Она уже не была прежней девушкой, она стала другим существом – частью того особого существа, что состоит из двоих. Потерять вторую половину этого целого для нее было все равно что умереть. И она продолжала сидеть в пустой холодной избе, где даже не пахло жильем, дожидаясь сама не зная чего.
От голода подвело живот, и это привело на ум Уксиню. В избе уже было почти темно, и Ведоме так ясно вспомнились недавние ночи, когда она ходила за свекровью, пытаясь накормить, напоить и усмирить хоть на время «голодную грызь». Но не сумела: злобный дух пресытился человеческой пищей и в конце концов впился зубами во внутренности старухи. И убил ее. Но Уксиня не смогла умереть, пока не дождалась младшего сына. Что она ему передала?
Темнота сгущалась. Дождь не шел, но ветер срывал капли влаги с веток и забрасывал в оконца. Ведома всем существом ощущала, как далеко забралась от теплых человеческих домов и живых голосов. Никогда раньше она не боялась ни леса, ни темноты, но тут у нее вдруг возникло ощущение, что она подошла слишком близко к опасному краю. Даже старые, сильные, опытные волхвы порой испытывают этот ужас перед Навью, ибо она неисчерпаема: сколько ни осваивай ее тропы, сколько ни запасайся помощниками, она всегда найдет силу, превосходящую твою, и выроет яму на уже хоженой дороге. Так близко, как и не ждешь.
