отмечать как автора этой песни. Не расстраивайся из-за этого. Им понравились твои стов в будущем!
С лучшими пожеланиями,
Джефф.
– Хорошо, Зак, давай.
Начинается припев Yours, Mine, Ours, и я танцую изо всех сил.
Не думай об этом. Мысли возвращаются, несмотря на мои усилия. Я получаю признание, но песня все равно не моя. Это песня Galactic, но на ней будет мое имя, и теперь все будут думать, что я написал End ofEverything – сентиментальную, медленную балладу, которая даже отдаленно не похожа на ту музыку, которую я люблю слушать или писать.
Написание песен – моя стихия. И такое ощущение, что ее у меня отняли, как и мой внешний вид и стиль исполнения. Все движется слишком быстро, чтобы остановиться. Записываем завтра.
Стоп. Думай. Об этом.
Каждое движение я делаю вовремя, сильнее и быстрее, чем танцую обычно. Оказывается, разочарование – это адский мотиватор. Я заканчиваю волной телом, последним движением программы. Я закончил и тяжело дышу, чтобы восстановить дыхание.
– Идеально! – восклицает Вэл, давая мне «пять». – Чувак, это было просто идеально.
Я кладу руки на бедра и пытаюсь вдохнуть столь необходимый мне воздух.
– Правда?
– Если ты повторишь это на сцене, то вызовешь у всех восторг.
Я улыбаюсь.
Я достаю свою бутылку с водой. Может быть, я слишком остро реагирую на песню. Это всего лишь один трек, и кто знает, может быть, он станет началом чего-то. Джефф сказал, что они хотят, чтобы я больше участвовал в написании текстов. Это шанс.
Вэл говорит:
– Сейчас вернусь! – и уходит, оставляя меня одного.
В помещении тихо. Майкой вытираю пот с лица, а затем проверяю телефон. Вот черт, мы задержались на десять минут. Должно быть, остальные нас ждут.
Приходит сообщение от Рубена.
Рубен: Хей-хей, как дела?
Зак: Отлично! Только что закончили, и Вэл сказала, что я исполнил идеально!
Я еще не рассказал ему о письме. Не нашел подходящего момента. Слышу, как открывается дверь, останавливая меня на полпути.
Входят Рубен и Энджел. Рубен одет в футбольное джерси, которое открывает его руки, черные тренировочные штаны и до скрипа чистые кроссовки Nike. Мир останавливается.
Он должен носить только это.
– Привет, – говорит он, мило машет рукой и приподнимает голову.
Я хочу побежать к нему, сжать в объятиях и поцеловать. Не уверен, есть ли в этом зале камеры, поэтому не стал. Хотя это сложно, потому что Рубен в спортивной одежде… черт. Вот черт. Не знаю, как ему удается быть еще сексуальнее, но он находит способы. Серьезно, когда его руки стали такими? Когда он начал заставлять меня испытывать такие чувства?
Наши взгляды встретились, и его глаза зажглись. Я хочу прижать его к зеркалу и ощущать, как его руки скользят по моей спине. Хочу, чтобы он шептал мое имя.
Все, что у меня есть, стоит того, и плевать, что кто-то может нас увидеть. На хрен мир. На хрен всех, кроме Рубена.
Или на хрен Рубена. Если он хочет.
– О чем ты думаешь? – спрашивает он. Он кусает нижнюю губу, словно знает, что я думаю о хренах.
Я чешу затылок. Соберись, чувак.
– Ни о чем.
– Ни о чем?
В груди все сжимается, становится тяжело дышать. Знает ли он, что со мной делает один лишь его взгляд? Знает ли он, что я к нему чувствую?
Замечаю, как Энджел закатывает глаза.
– Вам обоим нужно выучить значение слова «тайные отношения».
– Забей, Энджел, – говорит Рубен. – Ты бы не заметил, даже если бы тебя лицом в это ткнули.
– Насколько я помню, это не я скрываю огромную тай… тайгу, да, именно об этом я думал.
Он запинается, когда открывается дверь. Хотя это была Вэл. Сейчас ее волосы цвета розовой жвачки распущены. Она осматривает зал.
– Что я пропустила?
– Ничего, – отвечает Энджел.
Она фыркает.
– Будто я поверила. Где Джон?
Хороший вопрос.
– Он говорит с Джеффом, – отвечает Энджел, который начал разминать икры. – Просил немного уединения. Я был более чем рад предоставить его ему, конечно же, потому что я верный друг.
– Пф-ф-ф. Ему стоит поторопиться. Подтанцовка приедет через полчаса, а нам нужно еще многое освоить.
Дверь снова открывается, и внутрь влетает Джон.
– Простите! – говорит он, быстро бросает сумку и расстегивает худи.
Он меньше всех из нас оголен, в своей обычной черной футболке. Интересно, сделано ли это намеренно.
Я становлюсь рядом с Рубеном в нашу обычную расстановку.
– На самом деле, – говорит Вэл, – я думала, что мы можем кое-что поменять для видео. Для свежести. Рубен, можешь стать рядом с Джоном?
– Конечно.
Он обходит зал и теперь стоит на другом конце площадки. Это странно. Мы никогда так не выступали.
Что-то грядет.
– Отлично, – говорит он. – Давайте начнем.
Все ясно.
Они держат меня и Рубена на расстоянии.
Впервые я заметил это в первую ночь нашей съемки. В клипе мы в роли футуристических гонщиков, которые почему-то танцуют, и нам построили несколько огромных декораций в студии.
Во время первой танцевальной репетиции меня и Рубена поставили в противоположных концах. Думал, это Вэл пыталась придумать что-то другое.
А сейчас? Уверен: происходит что-то недоброе.
Последние два дня мы провели, снимая сольные сцены, каждую перед частично построенной площадкой, окруженной зеленым экраном. Я позировал с футуристическим небесно-голубым «Ламборгини», и меня одели в изготовленную на заказ черно-синюю кожаную гоночную куртку, которая была такой тесной, что казалась второй кожей. Мои волосы были уложены вверх ежиком, а Пенни временно покрасила несколько передних прядей в синий цвет. У каждого из нас есть цветовой мотив для видео: Рубен – красный, Джон – золотой, а Энджел – белый.
На каждый припев у нас групповая хореографическая сцена. На первой Рубен и я стоим порознь, на противоположных концах площадки. Сейчас мы на полпути к съемкам второй групповой сцены, и это происходит снова. Все это видео мы настолько далеко друг от друга, насколько это возможно, хотя мы всегда были бок о бок.
Мы прогоняем номер, по ощущениям, в пятисоттысячный раз. Эрин на съемочной площадке, внимательно наблюдает за нами, скрестив руки на груди.
– И, снято, – говорит режиссер. – Думаю, мы закончили.
– По домам, парни, – говорит Энджел.
Атмосфера в комнате быстро меняется. Теперь кажется, что все хотят быстрее уйти отсюда. Осветители выключают десятки направленных на нас ламп, звукорежиссеры начинают упаковывать свое оборудование, а наш режиссер падает на стул.
– Эй, Зак, – зовет меня Рубен, – есть секунда?
Я киваю и следую за ним через всю площадку в тихое место.
– Ничего не заметил странного насчет видео? – спрашивает он.
– Ты о том, что они нас разделили?
– Да. Скажи, что я не один думаю, что это было очевидно?
– Не знаю. Наверное. Может, совпадение?
– Ты не так давно в этом варишься, как я, и поверь, когда дело касается Chorus, никогда не бывает совпадений.
– Верно.
– Но я не уверен, может быть, мы слишком много об этом думаем.
Это маловероятно. Я доверяю мнению Рубена. Если мы оба это заметили, значит, шансы, что это так, действительно высоки. Что они
