Слова эти призывали к задумчивости, и г-жа Зарагир, которой хотелось рассказать ему о своей беседе с г-жой Даже, не решилась сделать это и молчала. Они осмотрели замок и, как многие влюбленные до них, обошли Большой и Малый Трианоны.
— Прогуливаться по Версалю — это прогуливаться по стране любви, — сказал Луи Дювиль.
— Как хорошо вы все объясняете, — сказала она. — Все, что вы говорите, так легко понять. А куда поведете вы меня завтра?
— Завтра, увы, завтра мне надо возвращаться в Вальронс.
— В Вальронс, уже! Только бы вы привезли мне оттуда добрую весть. В ваше отсутствие я ни с кем не буду встречаться, запрусь у Даже и не буду никуда выходить. Они ведь не болтливы, правда?
— Не знаю, не знаю. Но не давайте им повода быть болтливыми. Не рассказывайте им о нас.
Г-жа Зарагир испугалась, что поступила неосторожно, и ей захотелось поскорее увидеть г-жу Даже, чтобы та подтвердила свою клятву молчать. Она пожаловалась на сильную усталость и попросила отвезти ее обратно:
— Мне надо отдохнуть перед ужином, а то вечером я не буду держаться на ногах.
В тот день г-н Даже, обедая с супругой, спросил о состоянии здоровья г-жи Зарагир.
— Ей лучше. Да, ей лучше, бедняжке, — отвечала г-жа Даже.
— Бедняжке? Почему бедняжке?
Г-жа Даже сделала вид, что не расслышала. Г-н Даже удивился, повторил вопрос, но она лишь сказала: «Нет, нет», покачав головой. Увидев, что он больше не настаивает, она подогрела его любопытство, дав понять, что ей известна некая тайна:
— Ах, если бы я знала!
— Если бы я знала что?
Г-жа Даже была тщеславна. И тщеславие у нее восторжествовало над верностью слову. По секрету она рассказала мужу все, что узнала от г-жи Зарагир, подведя в конце итог:
— Все очень просто: она хочет положить конец ссоре, которая омрачает ее счастье. Она любит мужа, бедняжка, и надо же, из любви к нему она ему же изменяет! Вот это роман! Какова история, а? Прочла бы в книге, ни за что не поверила бы! А что ты об этом думаешь?
Так г-жа Даже очень навредила г-же Зарагир.
— Думаю, что вся эта история весьма печальна, от начала до конца, — заявил г-н Даже. — Ты говоришь: «Надо же, из любви к нему она ему же изменяет!» Такое рассуждение в моих глазах не извиняет безнравственное поведение женщины, муж которой доверил ее нам. В данном случае укрывать ее, значит поощрять то, что она делает. Придумай какой-нибудь повод, приезд какого-нибудь родственника, но я требую, чтобы госпожа Зарагир переселилась из нашего дома куда угодно.
— Это невозможно! — отвечала г-жа Даже.
— Невозможно? Хочешь, я сам с ней объяснюсь?
— Нет.
— Тогда…?
— Тогда ты обрекаешь меня на мучительные страдания, — ответила она. И до самого возвращения г-жи Зарагир она проклинала строгость мужа.
— Наконец ты вернулась! Представь, какое невезение, я просто в отчаянии, — сказала она. — Дядюшка мужа приезжает в Париж на консультацию к врачам. Он всегда останавливается у нас, а у меня нет другой спальни для него, кроме твоей.
Вежливость г-жи Зарагир облегчила участь хозяйки дома.
— И не извиняйся, не в чем тебе извиняться. Когда приезжает твой дядюшка?
— Завтра. Была бы я одна, я послала бы его к черту, но я замужем и в этом вся беда. Обещай, что не обидишься на меня.
— А ты обещай, что никому ни слова не скажешь о том, в чем я тебе призналась нынче утром.
— Кому могу я сказать? Что ты! — ответила г-жа Даже.
Некоторые неприятности вызывают порой чувство стыда и одиночества, и г-жа Зарагир, отлично понимая причины, выдвинутые г-жой Даже, все же испытывала унизительную неловкость от того, что ей пришлось собирать чемоданы и срочно перебираться в гостиницу.
Вечер она провела с Луи Дювилем. Он пытался утешить ее:
— Не жалейте ни о чем, окружение Даже вам не подходит. Вы — моя тайна, мы будем жить скрытно от всех.
И г-жа Зарагир представила себя в романтическом ореоле печальной и любимой изгнанницы, и участь обездоленной жертвы показалась ей благостной.
На следующий день она переехала в гостиницу. Ей помогала г-жа Даже. Она сняла для нее очень приятный номер, где ее ждали букеты цветов, присланные Луи Дювилем и г-ном Даже. Спальня была оклеена серыми обоями, а гостиная обтянута красной узорчатой тканью с обрамлением из позолоченной лепнины. Все это понравилось г-же Зарагир, но первым ее движением было подбежать к окошку и опереться руками в подоконник, а лбом — в стекло. У ног ее расстилался Тюильрийский сад, с по-зимнему голыми деревьями.
— Какая суровая картина, — сказала она. — Я соскучилась по моим птичкам и по тенистым деревьям в Тижу.
— Ты скучаешь о прошлом, о настоящем и о будущем. Тебе хотелось бы оказаться одновременно и в Тижу, и в Вальронсе, и в объятиях Луи Дювиля, — отвечала ей г-жа Даже.
Г-жа Зарагир прижала к ушам ладони, резко обернулась и крикнула:
— Ах, замолчи, замолчи, умоляю!
— Ладно, давай поговорим о чем-нибудь другом. Какое платье наденешь сегодня вечером?
— Сегодня вечером? Сегодня вечером я никуда не пойду, — отвечала г-жа Зарагир. Как только г-жа Даже ушла, она села и написала письмо мужу.
«Угрызения совести источат мое сердце, если окажется, что я напрасно отложила мой отъезд, отдалив тот день, когда я вновь увижу тебя. Луи Дювиль уехал на две недели. Он посоветовал дождаться его возвращения и, прощаясь, пообещал, что уже совсем недалек миг, когда мы с тобой поднимемся по крыльцу в Вальронсе. Из-за этого стоило пойти на жертвы. Все мои мысли летят к тебе, любовь моя. Мне очень грустно и одиноко, и я очень хочу тебя поцеловать. Что за Рождество будет без тебя, без твоих поцелуев, без твоих слов: «Ты пахнешь небесной голубизной»? Я твой голубой цветок, твой голубенький цветочек и ничего больше».
Г-жа Зарагир была искренна. Она мучилась от меланхолии, от страха и от угрызений совести и, чтобы забыть все это, не нашла ничего лучше, как надеть вечернее платье и в полночь поехать на встречу с г-жой Даже на испанском балу. Там ее появление было замечено.
В Вальронсе Луи много думал о ней. Но при этом он даже не намекнул там на дело, которое должен был бы уладить. И хотя он старался вести себя как можно более естественно, родители заметили его отсутствующий взгляд. Разговор его был не таким непринужденным, как обычно, и был он рассеян, как человек, чем-то озабоченный.
Г-жа Дювиль с тревогой говорила мужу:
— Я уверена, что он готовит нам какой-нибудь удар. Наверное, ему предъявили требование уладить его холостяцкое положение.
— Что ты имеешь в виду?
— Рождение внебрачного ребенка, сына или дочери. А в результате — вынужденный брак.
— Что за странная идея, — ответил г-н Дювиль. Любовь, даже счастливая, представляет собой в сущности беспокойство, весьма не похожее на счастье. Возможно, Луи влюбился в какую-нибудь юную девушку, какой-нибудь невинный цветочек, и это его беспокоит.
— Если бы речь шла о цветочке, он не стал бы стесняться и все бы нам рассказал, — возразила жена. — Постарайся как-то расспросить его.
Г-н Дювиль не стал этого делать и решил, что правильно сделал, поскольку настроение сына вскоре улучшилось.
За пять лет в Вальронсе ничто не изменилось. Раз в неделю полковник собирал молодежь и танцевал с девицами. У супругов Дювиль остались те же друзья, те же занятия и та же забота: женить сына на хорошей девушке. По утрам отец и сын уезжали из Вальронса в контору фирмы. При этом г-н Дювиль не раз с удивлением наблюдал, как сын останавливает машину у почты, чтобы самолично отправить какое-нибудь письмо. В его письмах к г-же Зарагир не было ни лжи, ни призванных ввести в заблуждение обещаний, а только поцелуи, заверения в желании как можно скорее встретиться да воспоминания о былых свиданиях.
В ту пору компания «Аэропосталь» перебрасывала почту воздухом из Парижа в Дакар, а оттуда небольшие быстроходные суда развозили все почтовые отправления по основным портам атлантического побережья Южной Америки. Так что, приехав домой, г-н Зарагир получил письма с новостями от жены. Он был тронут ее благими намерениями и не осудил ее за встречу с Луи Дювилем, но был недоволен, что она согласилась встречаться с ним один на один. Еще больше он рассердился, узнав затем, что она перебралась в гостиницу и отложила день своего отъезда. Он ответил ей просьбой вернуться: «Не унижайся, не клянчи у дверей Дювилей, мне это откровенно не нравится. Как твое присутствие может, по-твоему, повлиять на решение Луи? Если он искренен, мы узнаем об этом и ты взойдешь на крыльцо в Вальронсе под руку со мной». Он даже указал в письме название парохода, на борту которого он просил ее вернуться домой.
Г-жа Зарагир прочла это письмо г-же Даже, а потом сказала:
— В день Рождества я буду одна в океане, среди чужих людей! До чего же я плохо рассчитала: отдаваясь, я думала, что добьюсь всего и сама же все испортила. Луи любит меня и хочет удержать здесь.
