Бригадир поторапливал с зачисткой, никакого творчества не позволил - баб, да девок мять. Не слишком горевали - костлявые все, словно с голодного острова. Смурные какие-то, равнодушные ко всему, как нарики. Неуютно как-то. Неправильно. И хотелось убраться из этих мест до темного. Потому дурную кровь не цедили - она и в городе дешевая, да и не за этим приехали.
Бригадир уже знал, что за вывертка возьмет больше, чем подряжался. Видел, как мясо на человеке выворачивается, но чтобы и костяк перемешался, да поверх упал? Хорошего выворотка взяли, жаль только, что с виду неказистый, не товарный. По приезду, прежде чем сдавать, не лишним будет в порядок привести, полирнуть кожу - есть такое средство, намажешь... часа на три стянет, гладким становишься, как арбуз, и живчиком себя чувствуешь.
Шаловливые ручонки эти были накрепко прихвачены к толстому ухвату у локтей, так чтобы и согнутыми не мог дотянуться одной до другой, и опять обмотаны кисти - пугало получилось... еще то! - а Кося-Чмыхало все горевал, что не захватили гипс.
- Залить бы их! Ну, хоть смолой какой! - зудел, беспокоился.
- Еще скажи - обрубить!
- А можно? - смотрел с надеждой, преданно, как пес
- На кой, спрашивается, тащились в такую даль?
Да уж... Занесло...
Последняя война не получилась - собачья свалка. Ни фронтов, ни позиций - каша. И не щенячья возня - клочья летят, а слабого в усмерть. Не понять; кто, кого, за что? Регионы дерут земли, от друг дружки кусают. Засосало, закружило годков, этак, на... не сочтешь. Недавно с того круга вырвался - прибыток посчитать. Прибытку - раны одни. Поседел, оплешивел, в таком возрасте семьи не составишь, опоздал. Одна дорога - в примаки - подкатить к вдовушке, к хозяйству. В родные места прибыл, дохромал, а там урод на уроде сделался - смутировали.
А как хорошо жили! На Зеленого Николу молодые парубки завсегда палили вонючий костер, где сжигали всякое перепревшее негожее барахло, отходы и ломаную утварь. На костер собирали, оставленное туристами, а, если повезет, то и самих туристов, главное, чтобы повонючей получилось. Каждый год ходили в город - побивать врагов народа. Прибарахлялись. Врагов не убавлялось, но барахлишко, раз от разу, становилось хуже. Теперь в деревнях стало нестерпимо, а в городе наоборот; уладилось, устоялось, большинство на людей похожи, и работу можно найти. Нашел... Кто рук испачкать не боится, во все времена работу найдет, без прибыли не останется и уж тем более, в такие поганые. Для репутации вполне достаточно славы человека, который держит свое слово. Напарники не нравились - продадут при случае. Но в одиночку двух дней не протянешь, тут либо под крыло, либо кучковаться, но уже по-своему. Кто бригаду способен сколотить - тот и бригадир. Бригад много, сытости мало. Хороший заказ вырываешь с мясом... Сейчас заказы все больше на уродов, на умения их.
Бригадир не спеша планировал завтрашний день - придется, верно, рубить слеги в ельнике.
Выверток думал о собственном, не похожем. Выстроил частью и день завтрашний - решил, что последнему в нем умирать Бригадиру - так интереснее будет, веселей... и опять заскучал своим давним, невозвратным.
"...Весело жили. Гадали - в каком ухе звона больше, и с какого места ребенка делать. Если не угадывали с ухом, то правильного звону добавляли, а с ребенком угадывали всегда. Иначе, откуда они брались? Если есть шанс, будет и случай, - так говорили, и в то верили. А иной веры не было. Считались людьми скучными - мол, играют по правилам, говорят то, что думают, делают, что говорят... Но пошутить любили. Пришлым торговали молоко от бешенной коровы. Те просили еще, пили, да нахваливали. До свету плясали вместе, потом садились смотреть, как доплясывают они свой остатний день... Есть поляны, где до сих пор кости танцуют. До баб ласые, до смерти грубые. Копали дыры в мир иной - случай искали. А оказалось, что сам давно нашел, прилепился. Городские, за их отличия, не держали их больше за людей - охоты устраивали, завидовали, не иначе - совсем чужими заделались, умирать толково разучились. Любой достойной смерти самоотвод устроят. Тела, вроде, те самые, а изнутри уроды..."
Мысли Косей были просты и неинтересны...
Перекусили бутербродами, обернутыми в вощеную бумагу. На каждого пришлось по два, а Бригадиру четыре. Все по правилам: офицерский доппоек на боевых. Бригадир периодически - под настрой - косил под офицера и заводил соответствующие порядки (о которых имел смутное представление). Нудный Кося жевал, стараясь уберечь распухший язык, и, с трудом выговаривая слова, обещал, как вернуться, отвертеть у злобной машины все колеса. За что заработал еще одного тумака - ведь не приехали же!
Кося-Чмыхало, нудный-нудный, а за шофера теперь. Казалось, тут не поболтаешь, а какое-то время умудрялся. Ему вообще-то в багажнике положено сидеть - так сюда добирались, теснились - амуниции много, мог бы оценить повышение, но не способен. Старательный, но недалекий, как все Коси, еще и нетерпеливый, заводной по пустякам. За паскудность характера, чаще всех приходилось довольствоваться багажником... Но случай и шельму метит - прикусил язык, когда под горкой на дурной прямой, решил прибавить газку, да на откуда-то взявшихся кочках, всех так перетрясло внутри, словно это большой ребенок, вдруг, схватил машину в ручонки и принялся ее выколачивать. Давно Бригадир так не матерился. Дергачу разбередило рану, повязка пропиталась кровью, и у пленника на заднем сиденье подозрительно шевелились ноздри.
Так всегда - морока, и не только. Держал не лучших, не самых понятливых, а тех, кто не переспрашивает - сделает, как велено - мог позволить недоумков. Хвостов ждать не приходилось, машина защищенная, можно переночевать. В выселках убивали не потому, что те доходяги представляли какую-то опасность, а по давней привычке, не оставлять, кто, при случае, сможет опознать. Потому почти и не было дурных случаев. Потому и ходили за Бригадиром, что удачлив, очередь была нешуточная. Опять и с вывертком повезло...
Постепенно угомонились, устроились...
Пока спали, прилипла к запотевшему стеклу нежить - подпитаться чужими снами, но тот, что в мешке, повел бровями, отпала. А, может, потому отпала, что бригадир спросонья ткнул ей в харю святым кукишем? Даже не пришлось снимать наперсток с большого пальца, демонстрировать лак на ногте. Лака, по совести, осталось не много, как не берегся, выкрошился по краю. Зато был он самый, что ни на есть, правильный - снятый со старых образов, в уместной к подобным делам концентрации - не один к пятидесяти, как торгуют всякие шаромыжники с левыми лицензиями, а самый, что ни на есть, классический - один к трем! Бригадир своим ногтем гордился.
Упал славный кислотный дождик, из-за чего должны были полезть грибы, не требующие маринада. Остаток ночи прошел скучно - словно на кладбище, когда-то попавшем под разнарядку за неуплату налогов. С умом отделанная машина, наконец-то, вписалась в ландшафт, и больше не рассматривалась обителями как нечто инородное. Упокойная ночь, осенняя - вырви глаз.
И только, уж совсем под утро, приходил фантом, родившийся на запрошлую грозу, качнул машину, но никто даже не проснулся. Фантом обиделся за невнимание и хлопнул, рассыпался искорками. Он был молодым, еще пройдет не одна гроза, прежде чем придет злое осознание своей никчемности, познает такое понятие как "зависть", и оно станет смыслом всего его существования. Зависть ко всему, что без всякого усилия имеет массу, способно касаться всех предметов, передвигать их и, вероятно, еще много чего, что оставалось ему неизвестным и завлекательным. Но, рассыпаясь, он постарался принести максимальные неприятности тем, кто находился внутри.
Выверток уже знал, что будет утром...
...поутру они так и не сдернут машины - сначала, как назло, будут ломаться слеги, потом окончательно сдохнет движок, и выпрыгнувшая железка воткнется в глаз тому, что сейчас похрапывает на переднем сиденье и воображает себя водителем. Тот, что сопит рядом, как сообразит, что придется добираться пешком по местам злым, непривычным, закатит истерику, будет срывать с машины защитные образки и лепить на свой плащ. Собственным корявым словом резать уши, будто ножом, но не смыслом, а звуком, писклявостью, словно резиной натирают стекло. Рана у него опять откроется. Бригадир... вот с ним не все так просто. Надо подобрать нечто вкусненькое, неторопливое...
- Да, - подумал, - именно так, удачный расклад.
ГЛЮКОЛОВ
Нет! Последнее окно случайное. Это откуда-то не с той оперы. Это хуже, чем Желтый контракт, а уж хуже его, на мой взгляд, мало что может быть!
Хуже него только то, когда я сам себя теряю. Вот, как давеча...
- Что ты помнишь о дне, когда тебя вербанул наш отдел?
- Да все помню! - говорю, - Что я крейзи какой-нибудь?
