Дугал коротко рассмеялся и провел влажной рукой по волосам, приглаживая пряди, выбившиеся во время нашего бегства – я считала это именно бегством – из гостиницы.
– Ну, надо сказать, что Джейми такой же упорный, как и вся их семья, – не люди, а камни, и он самый твердый из всех.
В словах Дугала, произнесенных брюзгливым тоном, тем не менее звучало уважение.
– Джейми сказал вам, что его наказали плетьми за побег? – спросил он.
– Да.
– Он перелез через стену, едва стемнело, в тот самый день, как его привезли туда. Случай достаточно обычный, потому что условия содержания заключенных были не особенно строгими, но англичане установили ночное патрулирование вокруг стен. Гарнизонный клерк рассказал мне, что Джейми ввязался в драку, и, судя по его виду, драку крепкую, но он дрался один против шестерых, да еще вооруженных мушкетами, так что продержался недолго. Ночь он провел в цепях, а наутро его первым делом повели к столбу, возле которого наказывали плетьми. Экзекуцию проводили сразу после поверки, чтобы, так сказать, дать мозгам направление на целый день. На этот раз к плетям были приговорены трое, Джейми – последний по порядку.
– Вы и в самом деле видели это?
– О да! И я скажу вам, барышня, видеть, как мужчин порют плетьми, – зрелище не из приятных. Мне, к счастью, не довелось испытать такое самому, но думаю, что ожидать своей очереди тоже не сладко. Наблюдать, как хлещут плетьми кого-то, в ожидании того же для себя… не приведи боже!
– Не сомневаюсь, – пробормотала я.
Дугал кивнул.
– Джейми выглядел достаточно мрачно, но у него ни один волосок не дрогнул, даже когда он слышал крики и другое… могли бы вы слушать, как разрывается живая плоть?
– Уфф!..
– Точно так же думал я, барышня, – сказал Дугал, поморщившись при воспоминании. – Не говоря уже о крови и рубцах.
Он сплюнул, стараясь не попасть в воду или на ограду водоема.
– Меня просто выворачивало наизнанку от этого зрелища, а я человек не слишком деликатный, прямо вам скажу.
Дугал помолчал и продолжил свой ужасный рассказ:
– Пришел черед Джейми – и он идет к столбу. Другого пришлось бы волочить, но только не его. Подходит и протягивает капралу руки, чтобы тот разомкнул наручники.
Капрал потом хотел взять его за руку и отвести на место, но он его оттолкнул и отступил на шаг. Я было решил, что он вздумал дать стрекача, но он просто снял рубашку. Она была вся изорвана и грязная, как тряпка, но Джейми сложил ее так аккуратно, словно самую лучшую воскресную. Сложил и опустил на землю… Ну, подходит он к столбу, прямой, как солдат в строю, и поднимает руки, чтобы их привязали.
Солнце, пробиваясь сквозь листву рябины, осыпало Дугала пятнами света и тени; казалось, что смотришь на него через кружевную салфетку. Я улыбнулась пришедшему в голову сравнению, и Дугал одобрительно кивнул мне, полагая, что улыбка моя относится к его рассказу.
– Да, барышня, подобная смелость встречается очень редко. И заметьте себе, что она шла не от незнания: только что у него на глазах отхлестали двоих, Джейми знал, на что идет. Храбрость в сражении не является чем-то выдающимся для шотландца, вы это знаете, но победить страх, когда ты в спокойном, обычном состоянии, – редкое свойство. А Джейми тогда было всего девятнадцать, – добавил Дугал.
– Смотреть на все это было, наверное, ужасно, – сказала я не без иронии. – Как еще вы в обморок не упали.
Дугал уловил иронию, но предпочел ее не заметить.
– Я и в самом деле едва не лишился сознания, барышня, – заговорил он снова, задумчиво глядя прямо перед собой. – Кровь полилась после первого же удара, а через минуту спина у парня сделалась красно-синей. Он не кричал и не просил пощады, не увертывался от плети. Он просто крепко прижался лбом к столбу и так стоял. Он вздрагивал, когда плеть опускалась на спину, и только. Сомневаюсь, чтобы сам я мог так держаться, да и немногие могли бы. Джейми потерял сознание, получив половину ударов, его облили водой из кувшина и закончили дело.
– Все это ужасно, – сказала я. – Зачем вы мне рассказываете?
– Я еще не кончил свой рассказ, – сказал на это Дугал, вытащил из ножен кинжал и принялся кончиком чистить ногти.
Он вообще тщательно следил за собой, хотя в дороге соблюдать чистоту и опрятность было трудно.
– Джейми обвис на веревках, кровь текла ручьем и пачкала его килт. Я не думаю, что он был в обмороке, просто чувствовал себя слишком скверно, чтобы встать. Но как раз в это время капитан Рэндолл спустился во двор. Не знаю, почему он отсутствовал на экзекуции, возможно, у него были дела. Джейми увидел его и сообразил закрыть глаза и опустить голову, как будто бы он без памяти.
Дугал сдвинул брови, весь сосредоточившись на не поддающемся его усилиям ногте.
– Капитан был явно вне себя от того, что Джейми отхлестали в его отсутствие: кажется, он хотел бы сохранить это удовольствие для себя. Но тут уж ничего нельзя было поделать. И тогда он придумал расследовать обстоятельства побега Джейми.
Дугал принялся ощупывать лезвие кинжала, отыскивая неровности и зазубрины, потом стал точить его о камень, на котором сидел.
– Начал он с того, что запутал нескольких солдат до одури. Со словами этот тип управляется недурно, надо отдать ему должное.
– Да, этого у него не отнимешь, – согласилась я.
Кинжал ритмически двигался по камню – ширк-ширк, туда-сюда; когда лезвие натыкалось на особенно твердый участок, из-под него вылетала искра.
– Ну, во время этого расследования выяснилось, что у Джейми, когда его схватили, обнаружили ломоть хлеба и кусок сыра – он взял их с собой, собираясь перелезать через стену. Над этим обстоятельством капитан минутку подумал и улыбнулся такой улыбкой, какую не хотел бы я увидеть на физиономии у моей бабушки. Он объявил, что кража есть серьезное преступление, наказание должно ему соответствовать, и тут же приговорил влепить Джейми еще одну сотню плетей.
Я невольно вздрогнула.
– Это убило бы его!
– Да, то же самое сказал и гарнизонный доктор. Он заявил, что не может этого разрешить, что по совести заключенному надо дать неделю, чтобы он оправился и мог выдержать вторую экзекуцию.
– Как это гуманно с его стороны! – воскликнула я. – По совести, скажите на милость! А что на этот счет думал капитан Рэндолл?
– Вначале очень огорчился, однако потом смирился. Тогда главный сержант, который умел распознать настоящий обморок, отвязал Джейми. Парень зашатался, однако устоял на ногах, и несколько человек ему высказали свое одобрение, хоть капитану это и не пришлось по вкусу. Не по нраву ему пришлось и то, что сержант поднял рубашку Джейми и подал ее ему, но остальным это понравилось.
Дугал повертел лезвие так и эдак, проверяя, хорошо ли наточилось, положил кинжал на колено и посмотрел мне прямо в лицо.
– Понимаете, барышня, очень легко быть храбрым, когда сидишь в таверне за кружкой эля. Куда труднее приходится, ежели торчишь на карачках в мерзлом поле, а мушкетные пули свистят у тебя над головой и колючий вереск царапает задницу. Но еще труднее стоять лицом к лицу с твоим врагом, когда кровь твоя льется тебе на ноги.
– Вот бы не подумала, – сказала на это я, хотя было мне дурно и тошно.
Я опустила в воду обе руки, чтобы остудить запястья и приободриться.
– На той же неделе я снова съездил туда повидаться с капитаном Рэндоллом, – сказал Дугал таким тоном, словно его поступок нуждался в оправдании. – Мы с ним потолковали, и я даже предложил ему денежное возмещение…
– Я просто потрясена… – проговорила я, но опустила глаза под взглядом Дугала. – Нет, в самом деле. Это было великодушно с вашей стороны. Полагаю, Рэндолл отклонил ваше предложение?
– Да, отклонил. Не знаю почему; мне до сих пор не встречались английские офицеры, которым служебное рвение было дороже собственного кошелька, а ведь такой мундир, как у Рэндолла, обходится недешево.
– Возможно, у него есть иные источники дохода, – предположила я.
– Разумеется, есть, – согласился Дугал, – и все-таки…
Он помолчал, потом продолжил, но уже спокойнее:
– Я опять приехал туда, когда Джейми снова должны были сечь, но никакой другой помощи я не мог оказать бедняге. На этот раз он был единственным заключенным, приговоренным к наказанию плетьми. Стражники сняли с него рубашку, прежде чем вывести его к столбу сразу после восхода солнца в холодное октябрьское утро. Мне было видно, что он весь исполосован, но он шел сам и не позволял стражникам дотрагиваться до себя. Он дрожал – и от холода, и от волнения, на руках и на груди выступила гусиная кожа, но по лицу катился пот. Через несколько минут появился Рэндолл, плеть он держал под мышкой, и свинцовые наконечники позвякивали в такт его шагам. Он оглядел Джейми холодными глазами и велел главному сержанту повернуть его, чтобы осмотреть спину.
Дугал сморщился.
– Вид был ужасный. Свежие рубцы только-только начали подживать и затягиваться черной коростой, а все между рубцами пожелтело. Одна мысль о том, что на эту жуть обрушится плеть, заставила меня побелеть. Рэндолл повернулся к сержанту и говорит: «Отличная работа, сержант Уилкс. Посмотрим, удастся ли мне сделать ее лучше». Соблюдая формальность, он велел позвать гарнизонного врача, чтобы тот официально подтвердил, что Джейми достаточно окреп и может вынести наказание. Вы видели, как кот играет с мышью? – обратился Дугал ко мне. – Вот так оно и выглядело. Рэндолл крутился вокруг парня, отпуская одно замечание за другим, и все до одного они были грустные. А Джейми стоял прямой, как дуб, не говоря ни слова, стоял и смотрел на столб, а не на Рэндолла. Я увидал, как он стиснул ладонями локти, чтобы унять дрожь, и Рэндолл тоже заметил это. Поджал губы, а потом и говорит: «Это ведь тот самый молодой человек, который неделю назад кричал, что не боится смерти. Разумеется, тому, кто не боится смерти, не страшны и несколько ударов плетью». И ткнул рукоятью плети Джейми в живот. Джейми прямо встретил взгляд Рэндолла и отвечает ему: «Нет, но я боюсь, что совсем окоченею, пока вы кончите разговоры разговаривать». Дугал вздохнул.
