Едва мы добрались до гостиницы, я бросила поводья и поспешила подняться по лестнице к себе в комнату.
Мысль о браке казалась мне не столько чудовищной или ужасной, сколько невероятной, немыслимой. Я мерила и мерила шагами узкую комнатку, чувствуя себя загнанной, словно крыса в ловушке. И какого дьявола я, несмотря на риск, не сбежала от шотландцев раньше?
Я присела на кровать и попыталась обдумать все спокойно. Если подходить к проблеме с точки зрения Дугала, замужество имело свой смысл. Если бы он попросту категорически отказался выдать меня Рэндоллу, тот вполне мог попытаться взять меня силой. И независимо от того, верил мне Дугал или нет, он вряд ли захотел бы ввязываться в схватку с английскими драгунами во имя моего спасения.
Рассуждая хладнокровно, мысль о браке имела свои преимущества и с моей собственной точки зрения. Поскольку я выйду замуж за шотландца, за мной перестанут следить, перестанут меня сторожить. И мне легче будет удрать, когда придет удобный момент. Что касается Джейми, то я ему, безусловно, нравлюсь. Шотландские горы он знает как свои пять пальцев. Возможно, он отвезет меня к холму Крэг-на-Дун или хотя бы покажет направление. Да, пожалуй, брак – наилучший способ достигнуть моей цели.
Так это выглядело, если подойти хладнокровно. Однако моя кровь была какой угодно, только не холодной. Я была дико взбудоражена и никак не могла успокоиться, я металась, обуреваемая гневом, в поисках выхода. Любого. Через час лицо мое пылало, кровь бурно пульсировала в висках. Я открыла ставни, высунулась в окно и подставила пылающее лицо ветру.
За спиной послышался властный стук в дверь. Едва я успела отвернуться от окна, как в комнату вошел Дугал. В руке на манер подноса он держал пачку твердой бумаги; за ним следовали Руперт и опрятнейший Нед Гоуэн – ни дать ни взять королевские конюшие.
– Милости прошу, – произнесла я с изысканной вежливостью.
Дугал, по обыкновению не обращая на меня внимания, сдвинул в сторону возвышавшийся прямо на столе ночной горшок и торжественно разложил веером на неровной дубовой столешнице принесенные бумаги.
– Все готово, – изрек он с гордостью человека, который благополучно завершил весьма нелегкое дело. – Нед выправил бумаги. Не только как юрист, но и как ваш сторонник, а, Нед?
Мужчины добродушно рассмеялись.
– Это не столь уж трудно, – скромно заметил Нед. – Контракт очень простой.
Указательным пальцем он перелистал бумаги, помолчал и сдвинул брови, словно ему неожиданно что-то пришло в голову.
– У вас нет собственности во Франции? – обеспокоенно спросил он, глядя на меня поверх бифокальных очков, которыми пользовался во время работы.
Я отрицательно покачала головой, и он с явным облегчением собрал бумаги снова в пачку и аккуратно выровнял края.
– Тогда все в порядке. Вам нужно подписаться вот здесь внизу, а Дугал и Руперт поставят свои подписи как свидетели.
Законник поставил на стол чернильницу, которую принес с собой, вынул из кармана гусиное перо и церемонно протянул его мне.
– А что это такое? – спросила я.
Вопрос был чисто риторический, потому что на верхней странице каллиграфическим почерком и буквами вышиной в два дюйма, узкими и четкими, было начертано: «Брачный контракт».
Дугал подавил вздох нетерпения по поводу моего упорства.
– Вы отлично знаете, что это такое, – отрывисто бросил он. – И если у вас нет другой блестящей мысли, как избежать рук Рэндолла, подпишите это, и конец делу. Времени у нас мало.
Светлых мыслей в запасе не оказалось, несмотря на то что я целый час мучительно обдумывала проблему. Мне и в самом деле начинало казаться, что невероятный выход, предложенный мне, является наилучшим вопреки моему внутреннему протесту.
– Но я не хочу выходить замуж! – упрямо повторила я.
Мне пришло в голову, что я не единственное заинтересованное лицо в этом вопросе. Вспомнилась девушка со светлыми волосами, которая целовалась с Джейми в алькове в замке.
– Может, и Джейми не хочет на мне жениться! – заявила я. – Что вы на это скажете?
Дугал на это только рукой махнул.
– Джейми – солдат, он сделает то, что ему прикажут. И вы тоже, – добавил он, – если, конечно, не предпочтете английскую тюрьму.
Я уставилась на него, тяжело дыша. Все время с той минуты, как мы оставили комнату Рэндолла, я находилась в состоянии почти что паники, и теперь уровень моего возбуждения сильно возрос перед необходимостью выбора между черным и белым.
– Я хочу с ним поговорить, – сказала я.
Дугал поднял брови.
– С Джейми? Зачем?
– Зачем? Вы принуждаете меня выйти за него замуж, и, насколько я понимаю, ему вы попросту не сообщили об этом!
Дугал явно считал мою затею совершенно неуместной, но тем не менее он согласился и отправился вместе со своими приспешниками за Джейми в буфетную.
Джейми появился очень скоро, и выглядел он, понятное дело, весьма удивленным.
– Вы знаете, что Дугал собирается нас поженить? – прямо в лоб спросила я его.
Лицо у него сразу прояснилось.
– Да-а. Я это знаю.
– Но все же, – заговорила я, – вы человек совсем молодой… я имею в виду, нет ли кого-то еще, в ком вы заинтересованы?
Некоторое время он смотрел на меня непонимающе, потом сообразил.
– То есть не помолвлен ли я? Нет, мне ведь особо нечем привлечь девушку, – сказал он, но, тотчас сообразив, что это звучит обидно и даже оскорбительно, поспешил добавить: – То есть имущества у меня никакого, ничего, кроме солдатского жалованья, на которое я существую.
Он потер рукой подбородок, в глазах промелькнуло сомнение.
– Ну и потом, есть такое маленькое затруднение – за мою голову назначена награда. Ни один отец не захочет выдать дочку за того, кому грозят арест и виселица. Вы об этом подумали?
Я махнула рукой; то, что он поставлен вне закона, казалось мне несущественным по сравнению с нелепостью положения в целом. Я сделала последнюю попытку:
– Вас не смущает то, что я не девственница?
Джейми слегка помедлил с ответом.
– Да нет, – медленно проговорил он, – если вас не смущает то, что я девственник.
Он усмехнулся при виде моей отвисшей челюсти и повернулся к двери.
– Стало быть, один из нас знает, что к чему, – сказал он на прощание.
Дверь за ним тихо затворилась, и на этом закончился период ухаживания.
Бумаги были подписаны, после чего я осторожно спустилась по крутой лестнице в буфетную и подошла к стойке.
– Виски, – обратилась я к взъерошенному старикашке за стойкой.
Он скорчил кислую мину, однако кивок Дугала вынудил его взяться за стакан и бутылку. Стакан был из толстого зеленоватого стекла и не слишком чистый, к тому же с отбитым краем, но в данный момент для меня имело значение лишь то, что он являлся емкостью, в которую можно что-то налить.
Когда прошло ощущение ожога от проглоченной жидкости, я почувствовала некое, пусть и обманчивое, успокоение. Должно быть, поэтому я с какой-то особой ясностью начала замечать детали окружающей меня обстановки: небольшой витраж над стойкой, цветные стекла которого бросали пестрые тени на хозяина и его товары; оправленную в медь изогнутую ручку ковша, висящего на стене поблизости от меня; зеленую муху, которая копошилась в липкой лужице на столе, пытаясь высвободиться. С неким подобием товарищеского чувства я подтолкнула ее донышком стакана на сухое место.
Постепенно до меня все отчетливее стали доноситься громкие голоса из-за закрытой двери в дальнем конце зала. Дугал скрылся именно за этой дверью, закончив дело со мной, и теперь, очевидно, улаживал соглашение с другой заинтересованной стороной. Я была рада услышать, что, судя по шумным дебатам, мой будущий жених сильно сопротивлялся, несмотря на отсутствие возражений в недавнем разговоре со мной. Возможно, он не хотел обидеть меня.
«Держись, парень», – пробормотала я про себя и сделала еще один глоток.
Немного погодя я обнаружила, что кто-то пытается разогнуть мои пальцы и отнять у меня стакан. Другая рука поддерживала меня под локоть.
– Господи Иисусе, да она пьяна, как старая карга в своей хибарке, – произнес чей-то голос у меня над ухом.
Голос неприятный – как будто его обладатель жевал наждачную бумагу. Сравнение меня насмешило, и я хихикнула.
– Уймись, женщина! – проскрежетал тот же наждачный голос.
Прозвучал он несколько тише – видимо, потому, что говоривший отвернулся, чтобы сказать кому-то еще:
– Пьет, как лэрд, а каркает, как попугай. Чего же еще…
Его перебили, но я не могла разобрать, что говорит другой: слова были какие-то смутные и нечленораздельные. Правда, голос куда приятнее – глубокий и успокаивающий. Он приблизился, и я даже начала разбирать отдельные слова, но мое внимание тут же рассредоточилось, уплыло куда-то.
Муха снова заползла в лужу и барахталась в самой ее середине, окончательно увязая. Свет из разноцветного окна упал на нее и заискрился на зеленом брюшке. Мой взгляд остановился на зеленом пятнышке, которое подергивалось в такт усилиям насекомого.
