— Мы проваливаемся! — в ужасе воскликнул Бернар де Перрон, и, по-моему, недалеко ушел от истины в своем паническом пророчестве.
Мы действительно летели куда-то со страшной скоростью, и нам оставалось только со страхом ждать соприкосновения с твердью.
У меня закружилась голова, но на ногах я все-таки удержался. Зато храм рассыпался в прах. Во всяком случае, его массивные стены куда-то исчезли, и я вдруг увидел Маргариту, лежащую на роскошном ложе и протягивающую ко мне руку:
— Вадимир!
Разумеется, я не заставил себя упрашивать и тут же бросился на ее зов:
— Я здесь, Маргарита.
Ответом мне был взрыв аплодисментов и возгласы «браво». С изумлением я обнаружил, что нахожусь на сцене, где мне уже однажды довелось играть довольно странную роль. В эту минуту самым горячим моим желанием было схватить Маргариту и скрыться с ней за кулисами. Увы, я очень скоро обнаружил, что кулис на сцене не было. Мы оказались в каком-то странном замкнутом пространстве, из которого нельзя было убежать. Куда бы мы с Маргаритой ни поворачивали, повсюду путь нам преграждали невидимые стены. Зато мы очень хорошо видели публику в зале. Я даже разглядел в первом ряду сидящего в напряженной позе генерала Сокольского и дружески помахал ему рукой. Вид Станислава Андреевича не вселил, однако, в меня надежду на благополучный исход дела, ибо в ответ на мой вопрошающий взгляд генерал лишь сокрушенно развел руками. Судя по всему, операция компетентных органов против расшалившихся сил Зла застопорилась в самом начале. Я подозреваю, что они наткнулись на ту же самую невидимую стену, о которую я уже успел обломать зубы. В переносном, конечно, смысле, а не в прямом. Мне ничего не оставалось делать, как только положиться на собственные силы.
— Не бойся, о драгоценный сосуд моего сердца, — сказал я Маргарите, — твой муж не последний маг в подлунном мире.
— Наслышаны, — надула губки Маргарита и, несмотря на присутствие в зале огромного количества зрителей, закатила мне семейную сцену на добрых десять минут драгоценного сценического времени. Я, разумеется, понимал чувства женщины, брошенной на произвол судьбы негодяем мужем, но считал, что место для разборок было выбрано не самое подходящее.
— Он погубил моего отца!
— За это Асмодей будет наказан, — попытался я утешить плачущую Маргариту.
— Какой еще Асмодей? — удивилась она. — Я говорю о монсеньоре Доминго.
Я тоже говорил о монсеньоре Доминго и, более того, ждал с минуты на минуту его появления, но вместо князя Тьмы на сцену неожиданно выкатился Анатолий Степанович Крутиков и уставился на меня осоловевшими глазами.
— Что вы здесь делаете, господин Чарнота? — зашипел он на меня рассерженным гусем. — Вы же срываете нам спектакль!
— Я гениальная находка режиссера. А вы как сюда попали, Анатолий Степанович?
— Я стоял за кулисами, и тут вдруг такое началось! Ведь не было же чертей в пьесе! Я ее сам читал.
— А вы уверены, что прочли ее до конца?
Кругликов покраснел. Я нисколько не сомневался, что Анатолий Степанович так и не одолел постмодернистского опуса Ираклия Моравы под названием «Бал Асмодея» и теперь горько об этом жалел.
— Но ведь массовка не предусмотрена в смете! — привел он свой последний аргумент.
— Эти ребята работают на голом энтузиазме, можете не волноваться на их счет, Анатолий Степанович, — утешил я директора. — Аркадий Петрович Закревский вернулся?
— Я его уволю, этого негодяя, он ведь опять пьян! — вскричал Кругликов в полный голос и тут же с ужасом оглянулся на притихший зал, для которого появление административного работника в самый разгар любовной сцены явилось неприятным сюрпризом. И если встретили Анатолия Степановича жиденькими аплодисментами, то последняя его реплика вызвала гул неодобрения и даже свист отдельных несознательных зрителей, слабо, видимо, разбирающихся в искусстве.
— Все в порядке, — сообщил я залу. — Это добрый волшебник Каракатук, прибежавший на помощь витязю Вадимиру.
— Какой еще Каракатук?! — возмутился Кругликов. — Вы что, с ума сошли, Чарнота?
— Он зачарован и заколдован ведьмой Анастасией, — пояснил я залу. — А вот, кстати, и она.
Рогатую дьяволицу зал встретил бурей аплодисментов. Во-первых, в ней узнали приму театра Зимину, а во-вторых, ее нынешнее обличье суккуба повергло в экстаз добрую половину зала. Естественно, речь идет о мужчинах, ибо женщины отреагировали на появление рогатой стервы индифферентно.
— Ну наконец-то, Настя, — обрадовался невесть чему окончательно сбитый с толку Кругликов, — а то кругом сплошные дилетанты.
— А также бесы, суккубы, атланты, — дополнил я Анатолия Степановича.
— Какие еще атланты? — не понял Кругликов.
— Не мешайте развитию действия, — попробовал я урезонить директора. — Режиссер Пинчук вам этого не простит, почтеннейший Каракатук.
— Да кто вы такой, чтобы мне указывать! — возмутился Кругликов и добавил, обращаясь к залу: — Вызовите же наконец милицию!
— Зачем милицией пугать людей, когда к нам явится сам Асмодей, — прокомментировал я специально для зрителей создавшуюся ситуацию и сорвал аплодисменты.
— Браво, Чарнота, — присоединилась к зрителям ведьма Анастасия. — Вы рождены для сцены.
— Я рыцарь доблестный, все знают в этом зале, что послан я на поиски Грааля.
— А где Грааль? — крикнул какой-то обалдуй из первых рядов.
— Грааль похищен Асмодеем, нахалом, дьяволом злодеем, а вот и он, надушенный, завитый, в плаще и со своей рогатой свитой.
— Какой кошмар! — только и сумел вымолвить при виде рогатого поголовья, выведенного на сцену монсеньором Доминго, несчастный чародей Каракатук.
Зато зрительный зал был в полном восторге. Аплодисменты не смолкали добрые пять минут. И в данном случае было чему аплодировать, ибо редко кому удавалось увидеть такое количество чертей во всем блеске их недюжинного таланта.
— Он порождение Тьмы, он князь из ада, — представил я зрителям нового персонажа. — Всех сладострастных грешников отрада, но им не избежать его когтей, пред вами, господа, сам Асмодей!
— Набей ему морду, рыцарь, — попросили меня из зала, — и отбери у него Грааль.
Я не знаю, чего ждал от почтеннейшей публики монсеньор Доминго, не исключено, что трепета душевного. Однако наш много чего повидавший народ трепетать почему-то не торопился и встретил появление бесовской рати градом шуточек и насмешек. Написанная даровитым драматургом Ираклием Моравой драма, возможно даже трагедия, моими стараниями оборачивалась откровенным фарсом. Что и требовалось доказать.
— Он ввергнуть нас хотел в испуг, но с нами маг Каракатук! — доверительно поделился я со зрителями.
— Пусть он его в мышь превратит, — попросили из зала.
— Лучше в козла!
Театр, знаете ли, имеет свою специфику. Здесь мало быть всесильным князем Асмодеем, надо еще убедить в этом почтенную публику. А вот этого монсеньор Доминго как раз не учел и теперь молча стоял, бурея от обиды, под насмешками, которые щедро сыпались на его голову из зала.
— Но позвольте! — возопил Анатолий Степанович. — Я же не персонаж, я директор театра!
— Как будто директор театра не может быть магом, — осадил я зарвавшегося администратора. — Извольте явить зрителям свое искусство.
— А что я должен делать? — шепотом спросил у меня напуганный неодобрительной реакцией зала Анатолий Степанович.
— Произнесите какое-нибудь заклинание, глядишь, и сработает.
— Как вам будет угодно, Чарнота, — вздохнул Кругликов. — Крибли-крабли-бумс.
И дернул же кто-то за язык директора. Как будто нет других магических заклинаний! Произнес бы слово «мубутек» — и, глядишь, все обошлось бы. Так нет же, ему зачем-то понадобилось произносить именно то заклинание, на которое я всегда реагирую излишне нервно. Ну и результат не замедлил сказаться — я превратился в зверя апокалипсиса, а сам Кругликов в козла. Такой исход противоборства сил Добра и Зла донельзя шокировал почтенную публику, которая отозвалась на дилетантские потуги самозваного мага свистом и шиканьем.
— Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, — попробовал я утешить зрителей, но понимания не встретил.
— Ты побеждай Асмодея, — посоветовал мне доброхот из зала, — нечего беременных женщин пугать.
На счет беременных женщин доброхот попал в самую точку. Маргарита при виде случившейся со мной метаморфозы едва не упала в обморок. Хотя, казалось, была в курсе того, что муж у нее не подарок. В том смысле, что наделен то ли от природы, то ли по воле иных сил некими специфическими достоинствами. Мистерия стала выходить из-под моего контроля, я терял сочувствие зрителей, ибо какой же уважающей себя человек станет сочувствовать оборотню, в погонах он или без оных. Дабы не оказаться в противоборстве с силами Зла в гордом одиночестве, я вынужден был вызвать на подмогу свой последний резерв.
