Очень непривычным для советских людей было и такое обыденное для многих стран мира явление, как проституция. Сами туристы из СССР едва ли могли стать клиентами проституток или посетителями публичных домов ввиду строгого контроля поведения в туристской группе и ограниченности валютных средств «обменного фонда». Однако само осознание того, что «запретные места» совсем рядом, вызывало у них повышенный интерес. Неслучайно тема посещения туристами из СССР публичных домов широко представлена в советских анекдотах. В ответ на сообщение экскурсовода, что автобус проезжает мимо самого известного в Лас-Вегасе борделя, один из советских туристов с возмущением вскакивает с места: «А почему мимо?!!». Персонажа другого анекдота обвинили в «извращении» в парижском публичном доме за предложение расплатиться рублями, да еще и в кредит[744]. Кстати, в официальных рекомендациях для советских туристов отмечалось, что им «категорически запрещено фотографировать стоящих на улице женщин легкого поведения»[745], хотя с логической точки зрения такие фотографии могли бы служить наглядным свидетельством порочности нравов в капиталистическом обществе.
Третье открытие, носившее более глубокий мировоззренческий смысл, было связано с тем, что на Западе и даже в социалистических странах Европы гораздо больший вес имели индивидуальные, а не коллективные ценности. Российский исследователь А.А. Ивин в своей работе «Философия истории» подробно описывает различие между коллективистскими обществами (к числу которых он относит советское общество) и индивидуалистическими (ассоциируемыми с Западом)[746]. Советский человек являлся продуктом коллективистского общества, поэтому для него приоритет должны были иметь общие ценности и коллективные интересы. Во время пребывания в зарубежном путешествии он должен был подчинять личные интересы интересам группы, а также постоянно ощущать свою принадлежность к советскому народу, стараться произвести впечатление его «достойного представителя».
Но западный дух индивидуализма проникал даже через закрытые окна туристского автобуса в виде наблюдений, картин зарубежного быта. Руководитель одной из советских групп, посетивших социалистическую Польшу, в отчете делился впечатлениями от увиденного: «Все по-своему необычно, ново и занимательно…Никак в начале не можем привыкнуть, после наших огромных колхозно-совхозных массивов пшеницы и озимой ржи, к узким крестьянским нивам на полях Польши»[747]. Аналогичные наблюдения можно найти и в описании поездки другой группы советских туристов, на этот раз путешествовавших по Австрии: «По сторонам от шоссе уже не крупные хлебные посевы, а узенькие полоски пшеницы, ржи, ячменя частных владельцев – картина, о которой мы знаем по воспоминаниям старших, книгам»[748]. Даже на уровне восприятия ландшафта для советского туриста за границей все вокруг было непривычным, отличавшимся от предшествующего опыта.
Четвертое открытие советских туристов заключалось в том, что, находясь за границей СССР, они сталкивались с многочисленными проявлениями веры людей в Бога, становились свидетелями не скрывавшихся и не преследовавшихся религиозных практик. Это было непривычно для советских людей послевоенного поколения, нравственные устои которых сформировались в условиях государственного атеизма. Особенно болезненно это воспринималось тогда, когда искреннюю религиозность проявляли жители «братских» стран социалистического лагеря. В своем отчете о посещении Польской Народной Республики в 1969 г. руководитель одной из туристских групп с удивлением и даже негодованием сообщал: «Как правило, в каждом городе… предусматривалось посещение 2–3 костёлов. Когда мы спросили польского гида, сколько верующих в Польше, она ответила, что 90 % населения. Нужно прямо сказать, что эта цифра подействовала на нас удручающе»[749]. Интересно, что в работе А.Н. Чистикова приведена аналогичная оценка религиозности поляков, о которой писал руководитель туристской группы из Ленинграда, посетившей Польшу в 1961 г. Автор документа подчеркивает, что «на всю группу неприятное впечатление произвело: религиозный дух везде и всюду, влияние католической церкви там огромно»[750].
Во время посещения Египта руководитель другой группы советских туристов обращал внимание на то, что, несмотря на дефицит жилья и отсутствие во многих населенных пунктах школ и дошкольных учреждений, «повсюду возводятся дорогостоящие мечети, и в одном Каире их более тысячи»[751]. Согласно официально заданному советскому канону восприятия заграницы представители религиозных организаций рассматривались как реакционеры, а религиозная литература любых конфессий – как оружие идеологических диверсантов[752]. Поэтому наличие в гостиничном номере Библии воспринималось туристами из СССР как провокация, а при их возвращении из-за границы работники советской таможни с одинаковым рвением изымали как религиозную литературу любых конфессий, так и порнографическую печатную продукцию[753].
Еще одним, пятым открытием, можно считать вынужденное и зачастую болезненное знакомство советских туристов с альтернативными концепциями исторической памяти. Например, путешествуя по Италии или Испании, они вынуждены были требовать от местных гидов-переводчиков «не возвеличивать» роль Б. Муссолини и Ф. Франко в истории этих стран. Одновременно каждое памятное место, даже косвенно связанное с революционным, социалистическим движением, с биографией Карла Маркса или Владимира Ленина, вызывало у них гипертрофированный интерес.
Но наиболее остро воспринимались туристами те различия в коммеморативных практиках, которые были связаны с памятью о Второй мировой войне. Особенно часто эти противоречия проявлялись во время посещения Западной Германии, Австрии или даже социалистической Венгрии. Руководитель одной из туристских групп так описывал свои впечатления о посещении расположенного в Австрии концентрационного лагеря «Маутхаузен» в мае 1970 г.: «Очень больно и обидно, что местное население, живущее вокруг Маутхаузена, не возложило ни одного цветка на могилы погибших». Здесь же он с возмущением констатировал, что «День победы над фашистской Германией они [австрийцы] не празднуют, а празднуют сентябрь 1955 г., когда ушли, как они заявляют, оккупационные [советские] войска»[754]. Во второй половине 1980-х годов определенное напряжение отношений в вопросах, связанных с исторической памятью, стало проявляться и при посещении Восточной Германии. Так, в одном из отчетов о турпоездке в ГДР за 1985 г. описывалось возмущение туристов в связи с тем, что от местных гидов они «…ни слова не слышали осуждения фашизма, Гитлера как главного виновника, ввергнувшего миллионы людей в кровопролитную войну. Ни словом никто не обмолвился, что советская армия разгромила фашизм и принесла свободу»[755]. Известен случай, когда во время посещения Восточной Германии немецкий водитель отказался везти по маршруту группу советских туристов, певших песни времен Великой Отечественной войны (в том числе знаменитую «Катюшу»)[756].
Безусловно, для каждого конкретного туриста из СССР соотношение значений перечисленных выше «великих открытий» было неравнозначным. Наиболее явным и ожидаемым стало первое открытие, связанное с приобщением к западной потребительской культуре. Превосходство западных вещей и западного сервиса для любого, даже патриотично настроенного советского человека было очевидным и осязаемым. Все последующие открытия, связанные с духовными ценностями и идеями, требовали более длительных наблюдений и более глубокой рефлексии. Только к финалу поездки, а часто лишь после возвращения на родину в сознании туриста формировалась своеобразная иерархия «инаковости» заграницы начиная от примитивного физиологического уровня (на Западе более качественная туалетная бумага и она не является дефицитным товаром) и заканчивая наивысшим мировоззренческим уровнем (на Западе многие люди верят в Бога и не скрывают этого). Весь многокомпонентный набор впечатлений и эмоций, а также неизбежное сравнение образа жизни «у них» и «у нас» часто приводили к настоящему мировоззренческому перевороту.
Мировоззренческие последствия поездок за рубеж
По образному выражению Альфреда Шюца, «каждый возвращающийся домой вкушает магические плоды отстраненности, будь они сладки или горьки»[757]. Культурный опыт знакомства с жизнью за пределами СССР имел для советских туристов достаточно противоречивые мировоззренческие последствия. Выше уже были охарактеризованы основные мифы и стереотипы о загранице, характерные для официального советского дискурса. Именно их воспроизводство с использованием всех возможных каналов публичной коммуникации (беседы, доклады, лекции, публикации в прессе, выступления по радио и телевидению) воспринималось как общественно ожидаемое поведение после возвращения гражданина СССР из-за рубежа. Однако материалы анкетирования участников зарубежных путешествий в советском периоде (преимущественно в 1970—1980-е годы) рисуют принципиально иную картину восприятия ими заграницы. Отвечая на вопрос 12.2 «Анкеты советского туриста…»: «Насколько то, что Вы увидели за границей, соответствовало Вашим ожиданиям?» – большинство информантов признались, что жизнь в капиталистических и даже социалистических странах Европы оказалась гораздо более привлекательной, чем они ожидали увидеть. Вот лишь несколько характерных ответов: «Побывал как в раю. Было с чем сравнить, хотя в Молдавии у меня было все, я работал на хорошей должности…»[758]; «Осталась в восторге. Особенно впечатлило отношение к пешеходам, движение транспорта, обслуживание в магазинах»[759]; «Обалдела, что есть так много всего красивого, о чем мы не знали. Понравилась красота жизни, праздник жизни, сервис, яркость, удобства»[760]; «Увидел, насколько хорошо можно жить даже в социалистическом мире»[761].
