…да и, честно говоря, мой отец – потрясающий человек. Ну да, политик, ну да, рвётся к власти. Но ведь он действительно хочет сделать этот мир лучше. Неравнодушен ко всему, причём неравнодушен по-настоящему, неподдельно, по-людски. Всегда и всем старается помочь. И ведь реально помогает! Сколько раз сам видел… За страну всей душой болеет. Да знаю я, знаю, как неубедительно звучат такие выспренные фразы, особенно на рекламных плакатах, но я-то не рекламный плакат, я его сын и всё вижу… и уважаю своего отца за это.
Что, однако, не мешает мне с завидной регулярностью трепать ему нервы своими глупыми выходками, а теперь так и вовсе, как последний идиот, почти что перегородить ему дорогу к заветной цели… Так что, чего там говорить, предложение Дениса "смягчить реакцию" было как нельзя кстати – он хорошо знает моего отца. Наверняка отец предпочёл бы иметь его вместо меня своим сыном. Сложная это штука – родственные отношения. Будь жива мама, возможно, всё было бы по-другому…
– Нет, Денис. Сейчас не поеду. Я не готов, – я виновато покачал головой.
– У нас с отцом непростые отношения, ты же знаешь… Я зайду завтра, хорошо?
– Так завтра даже лучше! – просиял Денис. – Завтра мы организуем в посольстве приём для местного истеблишмента. Будут всякие политики, общественные деятели. Начало в два часа дня. Приходи. При таком скоплении людей Станиславу Александровичу придётся встретить тебя… более политкорректно, скажем так. Я предупрежу его заранее.
– Спасибо…
– В общем, договорились. До завтра. Ждём тебя в два часа дня в посольстве, насчёт пропуска я позабочусь.
Денис кивнул мне на прощание, скользнул глазами по Шаху и быстро зашагал в сторону лимузина с посольскими номерами, урчавшего у края тротуара.
– И что это за тип? – поинтересовался Шах, проводив его взглядом.
– Первый референт у моего отца. Оказывается, мой отец сейчас тоже находится в Имперских Штатах с официальным визитом и будет ждать меня завтра в российском посольстве.
– А что, твой папашка – какая-то крупная шишка?
– Ну, как сказать… будущий президент России… если я ему в этом не помешаю.
– Ни фига себе! Да ты, оказывается, у нас мальчик-мажор, из золотой молодёжи? – мой приятель язвительно усмехнулся.
– Вовсе не из золотой, – я зло посмотрел на Шаха. – Я до пятнадцати лет жил в обычном детском приюте в Гонконге. Ясно?
– Ясно, – Шах пожал плечами. – А чего ты злишься?
– Да так, ничего. Извини. Просто мне сейчас очень плохо. Дерьмово, понимаешь? Я не знаю, что мне делать дальше! Не знаю, как мне жить дальше! Да и вообще… не знаю, как хотя бы пережить завтрашнюю встречу с собственным отцом!
Шах пристально посмотрел на меня и вдруг захохотал. С полминуты меня распирало от злости – и чего ржёт, придурок?! ему бы мои проблемы… – но потом не выдержал и захохотал вместе с ним. Нет, всё-таки есть у нас с другими нациями что-то общее, несмотря на пятьсот лет железных занавесов – а именно, дурацкое чувство юмора в самых неподходящих ситуациях…
Я стоял перед российским посольством на другой стороне улицы и старательно собирался духом. К началу приёма я опоздал – если начистоту, то специально медлил, тянул до последней минуты, прекрасно осознавая, что правильнее было бы поспешить, прийти чуть раньше, чтобы встретиться и переговорить с отцом неприлюдно… но не смог, не решился… не знал, что сказать отцу, не мог найти себе никаких объяснений и оправданий, а уж смотреть ему в глаза… попросту боялся… трус…
Я тряхнул головой и двинулся через улицу к кованой калитке с золотым двуглавым орлом. Из будки охраны навстречу мне тут же выскочил консьерж.
– Добрый день, мистер… – начал он на америколе, но через секунду удивлённо вскинул брови. – О, Алексей, если я не ошибаюсь? Это вы?
Вторую часть фразы он произнёс уже по-русски.
– Да, я…
Консьержем в посольстве Сергей работал уже несколько лет, и за время моих предыдущих визитов в Штаты у меня с ним сложились довольно неплохие отношения… ну, насколько неплохими они могут быть с замаскированным под консьержа майором федеральной службы безопасности.
– Рад видеть вас снова. Вы прилетели отдельно от делегации? – он окинул меня цепким профессиональным взглядом. Я нервно поправил галстук. Всё утро потратил на то, чтобы купить этот чёртов костюм, облазил пару торговых мега-центров, доведя Шаха до нервной истерики – ну никак не дотягивали мои плечи до параметров местных альфа-самцов, и всё тут!
– Да, дела задержали.
– Понимаю. Вы, переводчики, везде нарасхват. Как вы пока, справляетесь? – участливо осведомился он.
– Пока да, – кивнул я, мысленно пожелав ему засунуть его участливость в одно место.
– Приём уже начался. Вам нужно поторопиться. Сейчас я посмотрю ваше имя в списке сопровождающих лиц…
– Меня в этом списке нет. Мне должны были заказать спецпропуск, – я протянул ему паспорт. – Я приехал не в качестве переводчика.
И добавил, чтобы избежать дальнейших расспросов:
– Мне нужно встретиться с господином Кравцевичем, моим отцом.
Майор службы госбезопасности на мгновение замер, видимо, не зная, как реагировать на мои слова, но тут же воскликнул с деланным удивлением:
– О, так Станислав Александрович – ваш отец? Я не знал. Какой приятный сюрприз!.. Тогда минутку, я посмотрю. Дело в том, что утром дежурил мой напарник…
Он заскользил пальцами по монитору планшета.
– Да, вы правы. Вам выдан спецпропуск. Пожалуйста, подойдите к идентификатору.
Я прижался к чёрному глазку, подождал, пока тот просканирует мою радужку, и через пару минут уже шёл по широкой аллее к зданию посольства, почти физически ощущая, как консьерж-майор буравит мою спину подозрительным взглядом.
В Имперские Соединённые Штаты я приезжал раз пять. Америкола была простейшим языком из всех существовавших в мире на данный момент, а, точнее говоря, оставалась единственным языком в традиционном его понимании – не превратившись, как остальные, в слепок уникально-специфической парадигмы национального сознания. Овладеть америколой хотя бы на элементарном уровне мог даже нормальный человек, не мутант, поэтому работающим в Штатах сотрудникам посольства и приезжающим делегациям рекомендовалось обходиться своими силами, не забирая профессиональных переводчиков с более «сложных фронтов».
Здание российского посольства было выстроено в вычурном стиле сталинского ампира – был в своё время в России такой правитель – поэтому поражало и давило своим величием одновременно. Помпезномонументальный гигант, словно тысячелетний дуб, вгрызался корнями в американскую землю, а высоченным шпилем центральной башни, увенчанным неизменной российской звездой, безжалостно протыкал лазурное небо над Имперскими Соединёнными Штатами. Я остановился прямо перед ним и задрал голову вверх. Великолепный фасадный декор с привкусом ар-деко, богатейшая мешанина лепнины, башенок, скульптур… что-то во всём этом меня притягивало и цепляло, задевало какие-то глубинные струны души, так что можно было стоять и смотреть… смотреть бесконечно долго, улетая мыслями в тёмные лабиринты своей – не своей? – памяти, упорно не желавшего кануть в лету прошлого, самого себя… и почти всякий раз, когда я замирал перед сталинским ампирным монстром, перед моими глазами возникала одна и та же мимолётная, но неизменнонавязчивая картина – словно пьяница-кинооператор, которого давно б следовало выгнать с работы, да нельзя, потому как приходится родным дядькой самому директору клуба, раз за разом прокручивал в моей голове старую немую плёнку…
…Богато обставленный кабинет с массивной краснодеревной мебелью, книжные шкафы с рядами увесистых томов словарей, я даже видел их названия, теснённые на корешках золотым рельефом… Deutsch-Russisches Worterbuch… dictionnaire frangais-russe… русско-японский словарь… задорные перезвоны трамваев за полуоткрытым окном, молодой лейтенант в форме советской армии, чёрный наган у виска, выстрел, глухой звук падающего тела, словно кто-то бросил на пол тяжёлую тряпичную куклу…
…одна и та же картина… всякий раз… просто наваждение какое-то…
Я потёр ладонями виски и подошёл к высокой двустворчатой двери парадного подъезда. Швейцар, узнав меня, приветственно кивнул головой.
– Добрый день, – он взял у меня пропуск и приложил его к терминалу. – Работать к нам?
– Нет, – в очередной раз объяснил я. – У меня назначена встреча с господином Кравцевичем. Он меня ждёт.
– Ах, да, понимаю, – швейцар оказался тоже на редкость хорошо осведомлён о моих семейных обстоятельствах. – Проходите. Приём проходит в саду. Сегодня чудесная погода, не правда ли? Вы пройдёте сами или вам вызвать сопровождающего?
Я покачал головой.
– Спасибо, я сам.
Швейцар провёл рукой по сенсорной панели, спрятанной в завитках лепнины, массивные створки двери из морёного дуба плавно распахнулись и впустили меня в огромную полутёмную залу. Здесь царила торжественная тишина. С разрисованного странными картинами потолка на меня смотрели краснощёкие грудастые женщины со снопами золотых колосьев в руках и бравые мужчины в кепках, стоящие на фоне тракторов. Тяжёлая хрустальная люстра издавала мелодичные перезвоны, когда её длинные подвески покачивались под напором свежего ветра. Двери в сад были распахнуты настежь, от мраморного пола веяло прохладой… в зале не было ни души. Сотрудников в посольстве, как всегда, не хватало; работать за границу обычно ехали только по настоятельной "просьбе" спецслужб и при первой же возможности сбегали домой… Конечно, те страшные времена, когда иностранцев безжалостно убивали прямо на улицах, давным-давно канули в лету, но теперь на смену страху пришли скука и равнодушие – и впрямь, кому интересно жить среди каких-нибудь, например, мышей?
