поняла. Барби протерла глаза и прищурилась, вглядываясь в нее.
– Послушайте, я не та, за кого вы меня принимаете. И если вы меня убьете, то навлечете на своих сестер гораздо больше проблем, чем сможете вообразить.
Барби помедлила, потом грубо засунула руку ей в промежность. Ее глаза распахнулись, когда она нащупала гениталии, однако нож не шелохнулся. Бах поняла, что говорить ей следует быстро и только правильными фразами.
– Теперь вы поняли, о чем я. – Ответа Бах не дождалась. – Вы ведь знаете, что политическое давление нарастает. И что вся ваша колония может быть уничтожена, если вас сочтут угрозой для остальных. А вы этого не хотите.
– Если этого не избежать, то пусть, – ответила барби. – Чистота важнее всего. Если мы и умрем, то умрем чистыми. Богохульники должны быть убиты.
– Меня это больше не волнует, – заявила Бах и наконец-то заметила в глазах барби намек на интерес. – У меня тоже есть принципы. Возможно, я не отношусь к ним столь же фанатично, как вы к своим. Но они для меня важны. И один из моих принципов гласит: виновный должен предстать перед правосудием.
– У вас есть виновный. Судите ее. Казните. Она возражать не станет.
– Виновна не она. А вы.
– Так арестуйте меня, – улыбнулась женщина.
– Ладно, ладно. Я не могу вас арестовать, и это очевидно. Даже если вы меня не убьете, то стоит вам выйти в коридор, и я уже не смогу вас найти. Поэтому я заканчиваю расследование. У меня просто кончился отведенный срок. А это был мой последний шанс. Похоже, у меня ничего не вышло.
– Вряд ли бы у вас что-либо вышло, даже если бы хватило времени. Но зачем нам оставлять вас в живых?
– Потому что мы можем помочь друг другу. – Давление на горло слегка ослабело, и Бах ухитрилась снова сглотнуть. – Вы не хотите меня убивать, потому что это может погубить вашу общину. А я… мне нужно выйти из этой ситуации, сохранив хоть немного самоуважения. И я готова принять ваше определение морали, и позволю вам вершить собственный закон. Возможно, вы даже правы. И вы действительно одно существо. Но я не могу допустить, чтобы ту женщину судили, потому что я знаю – она никого не убивала.
Нож больше не касался ее шеи, но барби держала его так, что могла вонзить его в горло при малейшем движении лейтенанта.
– А если мы сохраним вам жизнь? Как вы выберетесь из такой ситуации? И как освободите эту «невиновную» пленницу?
– Вы лишь скажите, где найти тело женщины, которую вы только что убили. А об остальном я позабочусь.
* * *
Полицейская бригада и медики уехали, и Энитаун снова начал успокаиваться. Бах сидела на кровати рядом с Вейлом, ощущая себя вымотанной до предела. Сколько времени она уже не спала?
– Честно признаюсь, я очень сомневался, что эта уловка сработает, – признался Вейл. – Выходит, ошибся.
Бах вздохнула.
– Я хотела взять ее живой, Джорге. И полагала, что смогу. Но когда она набросилась на меня с ножом…
Она помолчала, предоставляя ему возможность мысленно завершить фразу и не осмеливаясь лгать. Следователю она только что солгала. По ее рассказу выходило, что она отобрала у нападавшей нож и попыталась одолеть ее, но в конце концов оказалась вынуждена ее убить. К счастью, после удара головой о стену она заработала весьма убедительную шишку и теперь могла сослаться на то, что потеряла сознание. Иначе кто-нибудь мог задуматься, почему она так долго не вызывала полицию и скорую. Когда они прибыли, барби была уже час как мертва.
– Что ж, отдаю тебе должное. Ты вышла из этой ситуации с блеском. Честно тебе скажу, мне было очень тяжело решать: поступить так же, как ты, и тоже уйти в отставку, или все же остаться. Теперь я так и не узнаю, как бы я поступил.
– Может, оно и к лучшему. Я ведь тоже этого не знала.
Джорге взглянул на нее и ухмыльнулся:
– Все никак не могу привыкнуть, что это идиотское лицо – твое.
– Я тоже, и в зеркало смотреть я не желаю. Сейчас поеду прямиком к Атласу и верну все как было.
Она устало поднялась, и они с Вейлом оправились на станцию.
Бах так и не сказала ему всю правду. Она действительно намеревалась вернуть свое лицо – включая нос, – но оставалось еще одно незавершенное дело.
Проблема, которая не давала ей покоя с самого начала: как убийца опознавала своих будущих жертв.
Очевидно, «извращенцы» назначали место и время проведения своих странных ритуалов. В этом не было ничего сложного. Любая барби могла запросто уклониться от порученных обязанностей. Скажем, прикинуться больной. И никто бы не смог сказать, та ли это барби, которая была больна вчера, неделю или месяц назад. И она вообще могла не работать. Достаточно лишь бродить по коридорам, делая вид, будто идешь с одной работы на другую. И никто не смог бы предъявить ей никаких претензий. Опять-таки, хоть 23900-я и сказала, что никто из барби не спит в одной и той же комнате две ночи подряд, она никак не могла знать этого наверняка. Очевидно, комнату 1215 извращенки использовали постоянно.
И они же, ничуть не стесняясь, могли опознавать друг друга во время встреч по серийным номерам, хотя и не могли сделать этого на улице. У убийцы же не имелось и этой возможности.
Но все же кто-то знал, как опознавать их, как выделить из толпы. Бах решила, что убийца, наверное, как-то пробралась на эти встречи и каким-то способом пометила их участниц. Одна могла вывести ее на другую, и так далее. Пока она не узнала всех и не оказалась готова нанести удар.
Ей постоянно вспоминался тот странный взгляд убийцы, и то, как она прищуривалась. Уже тот факт, что она не убила Анну-Луизу мгновенно, поняв, что обозналась, означал, что она ожидала увидеть нечто такое, что не увидела.
И теперь Бах догадывалась, что именно.
Первым делом она собиралась пойти в морг и осмотреть тела при свете с разными длинами волн и через разные светофильтры. Лейтенант почти не сомневалась, что увидит на их лицах некую отметину – знак, который убийца могла увидеть через специальные контактные линзы.
Это должно быть нечто такое, что видно лишь с помощью нужных приспособлений или при определенных обстоятельствах. И если такая отметина сохраняется достаточно долго, то она ее найдет.
Если это нечто вроде невидимых чернил, то возникает другой интересный вопрос. Как они наносились? Кисточкой или распылителем? Маловероятно. Но
