Впрочем, курьез с тиарой – не самая серьезная проблема, возникшая по вине посыльной-кира. Так, жадность и нечистоплотность в делах валиде и одной из поверенных спровоцировали самый глубокий политический и финансовый кризис за все время правления Мехмеда III. Получив с позволения сына доступ к государственной казне, Сафие с помощью своей кира по имени Эсперанца Мальки занялась порчей османских монет – акче. Подельницы использовали схему, старую как мир: они слегка обрезали края монет, уменьшая тем самым их вес. Добытый таким образом драгоценный металл переплавлялся в новенькие и, что важно, полновесные серебряные акче. С этих махинаций валиде получала немалый доход. Эсперанца Мальки со своим сыном тоже не остались в накладе, они «заработали» на этой афере около 50 миллионов акче[150].
Вседозволенность Мальки и ее удивительно прочное положение в свите Сафие не остались незамеченными. Злые языки тут же привычно объяснили привязанность между матерью султана и кира Эсперанца «противоестественными плотскими сношениями» валиде и ее служанки.
В конце концов порча денег приобрела такой размах, что в 1600 году схватились за оружие даже самые, пожалуй, преданные трону войска – придворные сипахи. Уменьшение веса монет сильно било по карману каждого, снижая покупательскую способность получаемого жалованья. Сафие, которую прямо обвиняли в сложившейся ситуации, чудом избежала участи Мальки и ее сына, которых восставшие жестоко убили. Головой расплатился за алчность валиде и ее главный политический союзник – влиятельный начальник «белых евнухов» Газанфер-ага. Мехмеду III пришлось униженно оправдываться перед собственными телохранителями. «Я посоветуюсь с матерью и накажу всех слуг, виновных в фальшивомонетничестве», – заявил султан. Так он и поступил…
Обрезание монет, впрочем, моментально прекратилось, и армия перестала роптать[151] – к несказанному облегчению перепуганной Сафие. Ведь единственным, что она любила больше, чем деньги, была власть, потерять которую валиде боялась даже сильнее, чем ее параноик-сын. Защищая собственное положение и привилегии, Сафие не пожалела своего старшего внука Махмуда. Шестнадцатилетний шехзаде имел неосторожность публично сокрушаться, что его царственный отец «находится под властью старой султанши, которая ничего не уважает, кроме собственных желаний… и государство рушится». В 1603 году ее шпионы перехватили послание к матери Махмуда от некоего дервиша-провидца, который предрекал Мехмеду III смерть не позднее чем через полгода и триумфальное воцарение вслед за тем старшего принца. Когда Сафие передала «доказательства» неверности султану, Мехмед, и без того давно подозревавший Махмуда в заговоре, приказал задушить «предателя».
По иронии судьбы первая часть предсказания анонимного оракула сбылась в точности – меньше чем через полгода султан Мехмед III действительно скончался от сердечного приступа. Оправданным оказалось и недоверие Сафие по отношению к внукам. Первым же своим указом новый «счастливый повелитель» османов урезал бабке содержание и сослал ее в Старый дворец, также известный как Дворец слез.
Там она и доживала свой век в тиши и безвестности, забытая всеми, кроме разве что тех, кто продолжал призывать на ее седины все возможные проклятия. Забвение оказалось настолько глубоким, что историки не знают даже примерную дату смерти одной из самых могущественных женщин в истории османской империи. Единственное, что известно наверняка: в 1618 году Сафие еще продолжала цепляться за жизнь и султанскую пенсию, запись о выдаче которой и стала ее эпитафией…
Кёсем. Спасительница династии Ахмед I стал султаном 22 декабря 1603 года в возрасте всего тринадцати лет. Отсутствие, по понятным причинам, у него детей представляло для династии серьезную опасность. Вероятно, именно это стало причиной нарушения Ахмедом жестокого «закона Фатиха». Вопреки воле матери он не стал казнить своего младшего брата Мустафу. Юный султан проявил не свойственное для его семьи милосердие прежде всего из опасения, что род Османов может прерваться, а также по причине болезни Мустафы: Ахмед просто не верил, что психически нездоровый ребенок может представлять для него опасность.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
С самого начала правления Ахмед демонстрировал независимость и стремление к самостоятельности. Он не перечил своему окружению только в вопросе сохранения преемственности власти Османов: по мнению всех сановников, первоочередной задачей тринадцатилетнего султана было производство на свет хотя бы одного наследника. Для этого и великий визирь, и валиде Хандун, мать Ахмеда, посылали «счастливому повелителю» одну прелестную наложницу за другой. К облегчению советников, юный султан отнесся к своему долгу перед империей с похвальным энтузиазмом…
3 ноября 1604 года Ахмед I стал самым юным в истории правящей династии отцом – наложница Махфируз родила ему сына, названного Османом. Всего на четыре месяца в этой гонке за властью и богатством проиграла матери первенца другая фаворитка юного султана, оставшаяся в истории под именем Кёсем. Считается, что она была гречанкой из семьи священнослужителя. Эту версию в своем письме из Константинополя от 25 октября 1615 года упоминает итальянский путешественник Пьетро делла Валле: «Если я понял правильно, она дочь греческого священника из далекой страны или города, расположенного примерно в 200 милях от Константинополя». Согласно «греческой» версии ее звали Анастасия, она была приобретена санджак-беем Боснии и отправлена в османский гарем в качестве подарка. В султанской опочивальне она оказалась в пятнадцатилетнем возрасте, будучи на два год старше своего супруга-подростка.
В гареме ее на персидский манер называли Мехпейкер, что значит «Луноликая» – возможно, за круглое лицо или необычную бледность, – но Ахмед I дал ей имя Кёсем. Упомянутый путешественник Пьетро делла Валле, изучавший османский язык, писал, что «Кёсем» переводится как «Безволосая», и получила она такое имя за шелковую, лишенную плебейской растительности кожу. Менее физиологическая версия выводит имя султанской фаворитки от османского слова «kösem» или «köemen», которым обозначали свободную и независимую натуру, лидера, «вожака стаи».
Хотя первенца Ахмеду I родила и не Кёсем, обворожительной и проницательной девушке быстро удалось покорить юного султана, одолев в борьбе за его сердце всех соперниц. В отчете венецианского посла от 1612 года упоминается курьезная история о том, как «Великий Турок приказал побить женщину, которая раздражала Кёсем». Предполагается, что претерпела от гнева фаворитки Махфируз, которую примерно в это же время услали во Дворец слез. В том же году Симон Контарини сообщал: «Кёсем необычайно любима повелителем, который желает постоянно видеть ее подле себя. Фаворитки не пользуется при дворе безусловным уважением, но с ее мнением считаются».
В том же отчете Симон Контарини сообщал, что именно Кёсем уговорила Ахмеда не казнить, вопреки давлению правительства, своего слабоумного брата Мустафу, которому к тому времени исполнилось тринадцать. Девушка объясняла милосердие султана тем, что раз уж судьба привела Ахмеда на престол, хотя он и не был старшим сыном, то и султану не следует уничтожать брата – даже если это противоречит обычаям Османов. По мнению Контарини, тайный мотив Кёсем заключался в том, «чтобы такая же милость, как и к младшему брату Ахмеда, позже была проявлена к ее сыновьям, младшим братьям наследника».
Многие историки предполагают, что это с ее легкой руки в империи закрепился порядок престолонаследия, согласно которому на трон после смерти правителя восходил самый старший из наследников, благодаря чему жестокая традиция фратрицида утрачивала смысл. Нововведение вызвало жесткое сопротивление со стороны Махфируз, которая понимала, чего добивается соперница, и, отстаивая интересы собственного сына, не хотела создавать опасный прецедент. В итоге торжествовала Кёсем: вместо встречи с шелковой удавкой Мустафа удалился в «золотую клетку» кафеса.
