Береги его. Жертвуй ради него. Жертвуй ради него – но только собой. Не другими.
Тут телефон пискнул, и я выронила чайник. Он со звоном покатился набок.
«КОГДА Я ТЕБЯ УВИЖУ?»
«ПРИХОДИ, – нажимала я на клавиши, ошибаясь и путая буквы. – Я ЖДУ».
И думала: ни за что. Здесь, у Мити в доме… У Сашки в доме… Нет, ни за что. Просто поговорим.
Я не могла сидеть в этой камере без света и ждать. Выскочила из подъезда и побежала купить что-нибудь к чаю. У самой двери в магазин, почти загораживая проход, был установлен рекламный постер: тоненькая блондинка в черном, откинув с лица длинные, чуть рыжеватые волосы, протягивала мне книгу. «МОСКОВСКАЯ ЛОЛИТА», – прочитала я на обложке. Но мне было не до того, хотя название понравилось. Понравилась и девочка-автор: задумчивая, серьезная, с печальной чуть застенчивой улыбкой, она легко балансировала на стопке своих книжек, словно «Девушка на шаре» Пикассо. Впору было посадить рядом немолодого мужчину в позе роденовского «Мыслителя».
В магазине было прохладно, сумрачно и пусто. «Ягодная поляна», – прочитала я на белом прямоугольнике рядом с тирольским пирогом. И это название мне понравилось. Куда уж лучше!
Звонок. И еще в дверях – та самая улыбка.
Он проверяет, хорошо ли я заперла дверь, и только потом поворачивается ко мне.
– Ты можешь мне сказать, Лиза, что это все такое? – шепчет он, целуя меня в коридоре. – Что это? Откуда? Что это значит?
Его шея у основания волос, слегка влажная, пахнет утренней свежестью, словно кожа здорового ребенка, только очень большого и сильного. Этот запах исходит откуда-то изнутри его тела, наполняя мои ноздри, мои легкие, мое сердце. В темноте коридора я смотрю ему в глаза, они сияют. Вот тут и происходит главное – превращение.
Я уже не жена Мити, не мать Сашки, не дочь своих родителей и даже не совсем Лиза. Вовсе не Лиза. Это – Я настоящая, такая, какой должна быть. Меня зовут Фокси, и я – рыжеволосая юная женщина, прекрасная, любимая, единственная на свете. Та, какой стану, когда уйду. Та самая, какой пришла. Я – вечная.
Не животное, не человек, не дух – это Я.
Просто Я, но без Него меня нет. Это он вызвал меня сюда, в этот плотский мир, и мое тело, каждая частица моей плоти стремится к нему. Стремится, изнывая сразу от боли и избавления, от жажды и утоления, от неистового движения – и покоя.
И я делаю все, для чего я появилась на свет – воплотилась.
Страх, сомнения, печаль – где вы? Неужели мои глаза еще не высохли от слез? Нет, но это новые слезы, они лечат и омывают душу, словно весенний ливень, и мир сияет.
Своими новыми глазами – светлыми, чистыми – я оглядываю этот новый мир. В нем все иное, и все полно первозданного смысла. Я люблю все, на что падает взгляд. Лежа на полу, на ковре, рядом с ним, я вижу дверной косяк, край старинного дивана и дубовую ножку, какую-то картину в раме…
И смотрю, как пульсируют голубые жилки глубоко под белой кожей на его руке – отброшенной бессильно в сторону, прохладной, чуть влажной.
И слышу голос – первые слова в этом безлюдном, почти неведомом мире:
– Ты так кричала, Лиза… – Он поворачивается и смотрит мне в глаза. Улыбается – и только сейчас я узнаю его. Узнаю по этой улыбке счастья – чистой, застенчивой, нежной. Ликующей. Странной. – Ты знаешь, что ты очень… Очень громкая женщина?
Я молчу и, наверное, тоже улыбаюсь. Закрываю глаза. Открываю. И снова хочу его, все сильнее. Под волосами на затылке бегут мурашки, и мелкая рябь покрывает гладкую кожу живота и предплечий. Одно прикосновение его ожившей руки – и все повторяется, но так, словно девятый вал в сравнении с первой волной.
И мы снова лежим рядом, но поодаль, – два тела, выброшенные на затерянный в океане берег, на необитаемый и пустынный остров любви.
Где ты, страх? Здесь, так близко от любви, что даже боль отступает, тебе не место.
Войдя в кухню, я с трудом вспоминала, как пьют чай. Вот чайник – его блестящие бока еще хранят следы гари. С тех пор, как он сгорел и я чистила его, миновала вечность. Нужны кружки. Вот они. Пока я с недоумением разглядывала ложки, он уже резал ягодный пирог. Проголодался.
Мы пили чай и смеялись. И мне было ничуть не жаль расставаться – я чувствовала, я знала, что ничего уже не изменить. Отныне, вот с этого утра, мы с ним – одно, и расставание невозможно. Даже если кто-то из нас уедет навсегда. На край света – тот край, который другому не увидать, – что ж, тогда можно смотреть на луну. Даже если кто-то из нас умрет. Уйдет и не вернется. Мы вместе, и это навечно. Пусть спит со своей женой – это ничего не изменит. Какие пустяки. Какая малость. Ничтожная деталь, как пылинка в воздухе.
Он смотрел на меня так, что я знала: он понял. Между нами наступила та ясность, что сияла в этом июньском утре.
Ничего уже не изменить. Никогда. Мы смотрели друг на друга и улыбались той самой улыбкой.
Под вечер следующего дня, на закате, мы сидели в кафе у Крымского моста. Я пила зеленый чай с мятой, и мне не нужно было самой вспоминать, для чего нужны чашки и ложки. И слава богу – я бы не справилась.
– Ты понимаешь, что сегодня это было в последний раз – в «Зоне», я имею в виду. Возвращается Сашка. И вообще, это не мой дом, и я не могу там это делать.
– Что ты, Лиза!
– Нет, нельзя. Это другая вселенная, и я не могу. В «Зоне» – нет, не могу. А своего дома у меня нет.
– А дача?
– Что ты! Тем более. Там везде призраки. Митины старики – как живые. Эта ужасная ель над домом. Знаешь, и даже самое милое мне – маленький Сашка в коляске, тени ушедших собак – все это совсем другой мир, когда тебя настоящего еще не было. И меня еще не было. Там нельзя. В том мире нельзя.
– Тогда мы с тобой совсем бездомные. Но если ты так решила, что ж.
– Решила. Иначе все превратится в глупость и пошлость. Просто в блуд. И рассыплется в прах. Я знаю.
– Ну, тогда откровенность на откровенность. Позавчера ты мне сказала о Мите. Я ревновал, Лиза. Наговорил тебе всяких глупостей. Сегодня мне нужно сказать тебе… Сказать… – Он остановился. Наступила пауза. Он смотрел не на меня – куда-то в пространство.
– В общем, так. Надеюсь, ты понимаешь, что мужчины и женщины устроены по-разному. – Пауза.
– Да уж, – я не могла не усмехнуться, несмотря на очевидную серьезность момента.
– Так вот. В общем, раньше некая часть моего тела – самая важная – всегда работала как часы.
– О! – ответила я. – Ну и?..
– А теперь… Нет. Для этого мне нужна ты. Короче, теперь я принадлежу только тебе, Лиза. Со вчерашнего дня.
– Недолго, – заметила я. И расхохоталась. Я смеялась, понимая, что это совершенно недопустимо. Невозможно. Неуместно. Оскорбительно. Но остановиться не могла. Это была почти истерика.
