– Кто-нибудь увидит, – сказала она. – Не надо, Кей.
– Не надо – что? Я только смотрю на тебя.
– Я знаю, как ты смотришь.
Кей пожала плечами.
– Может, я... Вот. – Она стала расстегивать сережку Хелен и заговорила тише: – Может, я поправляю твою сережку. Предположим, она зацепилась. Надо же ее вот так расстегнуть, правда? Любой так поступит. Нужно откинуть твои волосы, это же естественно. И мне нужно встать ближе...
Кей вынула сережку и разглаживала холодную чистую мочку.
Хелен вздрогнула и повторила:
– Кто-нибудь увидит.
– Нет, если мы быстро.
– Не дури, Кей.
Кей ее поцеловала, однако Хелен почти грубо вырвалась. Кто-то все же появился – миловидная женщина выгуливала пса. Она бесшумно и словно ниоткуда возникла на другой стороне моста.
Разглядывая сережку, Кей будничным голосом сказала:
– Нет, без толку. Наверное, придется отдать в ремонт.
Хелен повернулась к ней спиной и замерла, будто прикованная какой-то деталью в пейзаже.
Кей перехватила взгляд женщины и улыбнулась. Та ответила неуверенной улыбкой. Вероятно, она углядела финал объятья, но была озадачена и пребывала в растерянном недоумении. Притрусил пес и стал обнюхивать ботинки Хелен. Казалось, он прилип навечно.
– Дымок! – закричала женщина, багровея лицом. – Дымок! Плохая собака!
– О боже! – сказала Хелен, когда пара ушла. Наклонив голову, она вставляла сережку, пальцы лихорадочно возились с застежкой.
Кей рассмеялась:
– Ну и что такого? Сейчас не девятнадцатый, блин, век.
Хелен не улыбнулась. Помрачнев, она сжала губы и все никак не могла справиться с сережкой. Кей хотела помочь, но Хелен резко отпрянула. Кей отстала. «Столько переживаний из-за ерунды», – подумала она. Достала сигареты и предложила Хелен. Та помотала головой. Дальше пошли молча, раздельно.
Выйдя к дорожке, по которой пришли, они, не сговариваясь, свернули на другую, бежавшую на юг, и вскоре увидели, что она ведет к вершине Парламентского холма. Вначале пологий, склон становился все круче; Кей искоса поглядывала на Хелен, которая, тяжело дыша, шагала порывисто и, казалось, распаляет себя, выискивая повод, чтобы обрушиться с жалобами и обвинениями... Но вот они добрались к вершине и увидели открывавшуюся панораму. Лицо Хелен смягчилось, опять став милым и приятным.
Отсюда был виден весь Лондон, все его достопримечательности; расстояние и дым из множества труб, сетью висевший в прохладном безветрии, придали некий флер очарования даже грудам развалин и домам без крыш.
Штук пять аэростатов, которые плавали в небе, медленно поворачивались, отчего казалось, что они то разбухают, то съеживаются. Будто свиньи на скотном дворе, подумала Кей. Они придавали городу веселый уютный вид. Кое-кто из гуляющих фотографировал.
– Вон собор Святого Павла, – говорила девушка своему приятелю, американскому солдату. – Вон Парламент. А там...
– Тихо ты! – оборвал ее солдат. – Кругом шпионы!
Девушка замолкла.
Затенив глаза от сияния белесого неба, Хелен и Кей вместе со всеми любовались видом. Чуть дальше по дорожке освободилась скамейка, и Кей метнулась ее занять. Медленно подошла Хелен. Села, наклонилась вперед и нахмурилась, не сводя взгляда с города.
– Изумительно, правда? – сказала Кей.
– Да, – кивнула Хелен. – Жаль, что дымка.
– Без нее пропало бы очарование. Так романтичнее.
Хелен вглядывалась в панораму.
– Кажется, вон там вокзал Сент-Панкрас, – тихо сказала она, оглянувшись на бдительного воина.
– Да, вроде бы.
– А вон университет.
– Ага. Ты что ищешь? Рэтбоун-Плейс? Отсюда, наверное, не разглядеть.
– А это Воспитательный дом, – будто не слыша, продолжала Хелен.
– Он к юго-западу от парка Корамз-Филдз. Вон там, наверное, Портленд-Плейс, – показала Кей. – Где-то рядом с ним.
– Да, – невнятно сказала Хелен.
– Видишь? Да ты не туда смотришь.
– Да.
Кей положила руку на запястье Хелен.
– Милая, ты...
– Господи! – Хелен отдернула руку. – Неужели обязательно так меня называть?
Она почти прошипела, вновь озираясь. Лицо ее побледнело от холода и раздражения. Ярко выделялись губы в помаде.
Кей отвернулась. Накатила волна не столько злости, сколько досады – на погоду, Хелен, весь этот день и всю чертову передрягу.
– Да ради бога.
Кей закурила, не предлагая Хелен. Дым горчил, как и прокисшее настроение.
Помолчав, Хелен тихо сказала, глядя в стиснутые на коленях руки:
– Прости, Кей.
– Что с тобой такое?
– Немного грустно, только и всего.
– Умоляю, не сникай, иначе... – Кей отбросила сигарету и понизила голос, – мне придется тебя обнять. Вообрази, как тебе будет противно.
Настроение вновь переменилось. Горечь исчезла, ушла на глубину столь же резво, как и поднялась; в конце концов, досада – слишком тяжкий груз, чтобы таскать его с собой. Душу заполнила нежность. Даже сердце заныло.
– И ты меня прости, – ласково сказала Кей. – Наверное, дни рождения приносят радость не столько самим новорожденным, сколько поздравителям.
Хелен подняла взгляд и улыбнулась, но грустно.
– Видимо, мне не нравится число двадцать девять. Странный возраст, правда? Лучше бы его проскочить и сразу стать тридцатилетней.
– Тебе очень идет этот возраст. – В голосе Кей слышалось пресловутое благородство. – И любой пойдет...
Хелен вздрогнула.
– Не нужно, Кей. Не нужно... быть со мной такой милой.
– Как же не быть с тобой милой!
– Не надо... – Хелен покачала головой. – Я не заслуживаю.
– Утром ты уже говорила.
– Потому что это правда. Я...
Хелен посмотрела на город, в ту же сторону, куда глядела раньше, и замолчала. Кей озадаченно ждала продолжения, потом ласково ткнула ее кулаком в плечо.
– Эй, все это пустяки, – тихо сказала она. – Мне хотелось устроить особенный день, вот и все. Вероятно, не стоило ждать, что получится, когда идет война. На будущий год... Кто его знает, может, война закончится. Отметим как следует. Я тебя куда-нибудь увезу! Во Францию! Хочешь?
Хелен не ответила. Она повернулась к Кей, и взгляд ее стал очень серьезным. Помолчав, она шепотом спросила:
– Я тебе не надоем вот такой – гадкой и сварливой старой девой?
Секунду Кей не могла ответить. Затем так же тихо сказала:
– Ведь ты моя девочка, правда? Ты мне никогда не надоешь, и ты это знаешь.
– А вдруг?
– Никогда. Ты моя навеки.
– Если бы так. Пусть бы... пусть бы жизнь была иной. Почему она не станет другой? Противно, что надо таиться... – Хелен остановилась, пережидая, пока мимо пройдет гулявшая под руку молчаливая пара, и заговорила еще тише: – Противно таиться и жить украдкой, изворачиваться, словно червяк. Если бы мы могли пожениться, или что-то в этом роде.
Кей сморгнула и отвернулась. Невозможность стать для Хелен мужем, сделать ее своей женой, подарить ей детей – это трагедия ее жизни... Они помолчали, невидяще глядя на город, потом Кей тихо сказала:
– Давай отвезу тебя домой.
Хелен дергала пуговицу на пальто.
– Останется пара часов до твоей службы.
Кей заставила себя улыбнуться:
– Что ж, я знаю способ, как убить часок-другой.
– Ты понимаешь, о чем я. – Хелен подняла взгляд, и Кей увидела, что она вот-вот заплачет. – Можешь сегодня остаться со мной?
– Что случилось, Хелен? – всполошилась Кей.
– Просто... не знаю. Мне хочется, чтобы ты была со мной, вот и все.
– Я не могу. Никак. Я должна быть на службе. Ты же знаешь.
– Ты всегда уходишь.
– Я не могу, Хелен... Господи, не смотри на меня так! Если стану думать, что ты одна дома, что тебе плохо, я...
Они сдвинулись ближе, но опять показались мужчина с девушкой, неторопливо вышагивавшие по дорожке, и Хелен отпрянула. Она достала платок и вытерла глаза. Кей была готова убить парочку, которая, как все, остановилась полюбоваться видом. Желание обнять Хелен и понимание, что делать этого нельзя, корежили до одури.
Когда пара двинулась дальше, Кей взглянула на Хелен и сказала:
– Обещай, что вечером грустить не будешь.
– Буду вне себя от радости, – уныло ответила Хелен.
– Обещай, что тебе не будет одиноко. Скажи... скажи, что пойдешь в бар, напьешься и подцепишь какого-нибудь парня, солдата...
– Ты этого хочешь?
– Очень... Ты же знаешь, что нет. Я бы утопилась. Ты – единственное, что делает эту проклятую войну переносимой.
– Кей...
– Скажи, что любишь меня, – прошептала Кей.
– Я люблю тебя, – сказала Хелен. Она зажмурилась, словно для большей убедительности, голос вновь звучал искренне: – Я очень тебя люблю, Кей.
*
– Ну как ты, сынок? – спросил отец, усевшись рядом с Вив. – С тобой тут нормально обращаются, а?
– Да, – ответил Дункан. – Вроде бы.
