Когда дали команду, я схватил свой приемник… брюки, китель и наверх. Вижу — придется плыть, все оставил и прыгнул в воду…»
Мичман Анисимов:
«К нам Калинин постучал и сказал: «Ребята, одевайтесь потеплее и наверх выходите!» Я два мешка с секретами взял, потом ящик с документами на спину надел. Когда вылезал, слыша! как командир сказал: «Растет дифферент на корму… "
Вылез наверх, волной с меня ящик сбило, сам задержался за козырек; когда вторая волна сошла, увидел плот метрах в двадцати…»
Капитан-лейтенант Калинин:
«Еще до того как мы начали покидать корабль, я отдал Мише Смирнову партбилет. У меня карманов совсем не было, а он в канадке был. Потом, когда лодку покидали, первым делом его глазами нашел. Он плотик сбрасывал».
Капитан 3-го ранга Дворов:
«Когда лодка стала тонуть, у меня страха не было. Я с рубки, как с тумбочки в бассейне, прыгнул головой вниз и руки вперед…»
Мичман Каданцев:
«А верхний люк ВСК Копейка захлопнул, он как раз со стороны выдвижных вылезал. Механик со старпомом сказали: «Закройте срочно люк, там люди!» Они в ВСК были. Копейка ногой хлоп! И крышка встала на защелку».
Капитан-лейтенант Калинин:
«Когда все вышли, в лодке остались командир, комдив-три, Черников, Краснобаев и Слюсаренко они в ВСК были».
Мичман Каданцев:
«Я уже в числе последних уходил, за плот вместе с секретарем парторганизации держался, но прежде мы его от носового руля оттолкнули, чтобы но его не захвати,! и не утащил под воду.
Сначала шесть человек пытались плот опрокинуть, но у нас ничего не получалось. Это и спасло. Дуги сыграли роль каля и не давали плоту играть на волне…»
Капитан-лейтенант Калинин:
«Если бы мы перевернули плот, его захлестывало бы волнами. С людьми он утонул бы. А могло его и перевернуть вместе с нами».
Мичман Каданцев:
«Так мы на его днище как в гамаке были».
Капитан-лейтенант Калинин:
«Те, кто был на плоту, практически находились в воде, были сильные волны…Шостак из-за них погиб, захлебнулся. Он из-за сильных ожогов мог только лежать. А иностранцев не было, когда лодка еще держалась. Только потом «Орион " прилетел, но он лишь плот увидел».
Мичман Анисимов:
«Когда я отпустил козырек и прыгнул в воду, то назад уже не смотрел. Поплыл прямо к плоту. Володя Каданцев помог мне залезть. Там такой прогиб был, яма — ив ней все и собирались в кучу. Сначала я держался, потом начал захлебываться, но из последних сил все-таки встал на колени.
Рядом Талант Амитжанович лежал. Я все время спрашивал у него: «Талант Амитжанович, как вы себя чувствуете?» Он отвечал так тихо: «Хорошо, хорошо». Потом меня стащило за борт, я за Калинина ухватился. Рядом был Сперанский. Силы у него уже были на исходе. Очередная волна ударила?и он так отбросился назад — и все, смыло его. И как Волкова смыло, я тоже видел.
Умирали все молча. Никто не кричат, не прощался… Сам старался двигаться, чувствовал себя плохо, но все время думал о детях, трое их у меня. Как подумаю о них, так и сил прибавляется…
А Верезгов па жилете был. Рядом с ним Нахалов и Капуста держались. Первым Нахалов погиб, потом Капуста. От переохлаждения… Очень тяжело было смотреть, когда на твоих глазах… И ничего не можешь сделать.
Но все-таки мы все в одной связке были и до последнего старались держать друг друга…
Потом услышал: «Шлюпка! Шлюпка!» Легче стало и морально, и физически. И даже потеплело как-то».
Канитaн-лейтенант Грегулев:
«Когда прыгнул с рубки и выплыл, обернулся назад. Увидел, как корабль тонет. Я глазам своим не верил. На сто процентов был уверен, что с ним ничего не случится. Эх, мы столько в него вложили!..
Когда я к плоту плыл, мне волны в лицо били все время. Я воды хлебнул, ориентир потерял, и у меня такая мысль проскользнула: «Ну и ладно, черт с ним». Думал сложить руки, но потом все-таки нашел в себе силы…
О семье думал. А еще рассказ Джека Лондона вспомнил — «Любовь к жизни». Его герой полз по тундре, боролся с волками. Я тогда думаю: «Нет уж, надо жить…»
И многие так боролись. У нас там на плоту один уже не мог руками держаться, отнимались от холода, так он зубами за какую-то шинель схватился…
У меня очень сильное желание было жить. Вот сейчас телевизор смотрю, в Грузии чего-то бастуют, а я говорю: «Вы же живете, чего вам еще надо!»
А тяжелее всего было на плавбазе, когда Молчанов умер. Мы дружили…»
Капитан-лейтенант Калинин:
«Я видел как погибли Филиппов, Пауменко, Аванесов. Старпом никого ни о чем не просил. Держался за плот молча, и только глаза у него были… не передать».
Капитан-лейтенант Грегулев:
«Это очень страшно видеть, как товарищи тонут. Но мы как могли помогали друг другу…
Мы с Богдановым зама, Максимчука, держали минут сорок. Он в канадке был. Она намокла и тянула сильно. А потом у меня самого руки замерзли, не чувствую его. Я говорю: «Юра, держись, держись» Вдруг волна. Я рукой в воде раз, раз, а его уже нет…
А у боцмана (Ткач) часы шли, и он кричал: «Мужики! Держитесь, к шести часам подойдет плавбаза»
Марков шутил до самого конца. Манякин тоже подбадривал. «Ну, — говорит, — попали, мужики!»
Капитан-лейтенант Верезгов:
«Волков обожжен был сильно, но не жаловался. Шостак стонал тихо-тихо, ему очень больно было.
Еленик плыть не мог, так Кононов ему свой мешок отдал, за который сам держался».
Капитан-лейтенант Калинин:
«Если держаться, двигаться, то холода почти не чувствуешь…
Многих с плота смывало, они снова забирались на него. Людей снова смываю, и опять они карабкались наверх. Кто работал, тот и спасся, а кто уверенно держался, те переохладились и почти все погибли».
Капитан 3-го ранга Дворов:
«Я наплавался очень много. Наверное, с версту проплыл…
Поплыл к плоту. Там уже целая гроздь висит. Игорь Калинин был наверху. Я подплыл, говорю: «Игорь, дай руку». Он начал меня подтягивать. Тут я чувствую, что если он будет меня дальше тянуть, то я своей грудью подомну кого-нибудь. Тогда говорю: «Брось руку!»
Капитан-лейтенант Калинин:
«Причем спокойно так, то, что было, нам никогда не забыть. Постоянно к этому в мыслях возвращаемся. Нам дают успокаивающие препараты. Вроде как-то уйдет все, а потом снова и снова к пережитому возвращаешься. Но лекарства помогают…»
Перед нами правдивый, взволнованный и бесхитростный рассказ людей, совсем недавно переживших ситуацию продолжительной смертельной опасности.
Лейтмотивом их повествования являются их ощущения, переживания, воспоминания и впечатления от происходивших на их глазах событий. О том, что, по их мнению, помогло им выжить в данной тяжелейшей экстремальной ситуации и что явилось причиной гибели других моряков.
Этот, безусловно, ценный материал для военно-морской психологии должен быть использован в работе по морально-нравственной и психологической подготовки подводников и других военных моряков. В то же время вряд ли можно ожидать от людей, только что переживших смертный ужас катастрофы, в полной мере объективного самоанализа.
Что же касается темы о «настойчивой, упорной и мужественной борьбе экипажа за жизнь корабля», то, не покривив душой, нельзя назвать ее затронутой и тем более раскрытой в этой публикации. Может быть, рассказы на эту тему могли дополнить двадцать оставшихся в живых подводников экипажа «Комсомольца», которые не приняли участия в беседе с журналистом.
Нельзя не остановиться на рассказе о своих действиях по борьбе за живучесть старшины команды трюмных мичмана В. Каданцева, получившего приказание закрыть расположенные в V отсеке захлопки кормового кольца вытяжной вентиляции, оставшиеся в открытом состоянии после прекращения вентилирования кормовых (III, IV и V) отсеков:
«Без пяти пять механик дал мне команду задраить кормовую переборку и сказал: «Постарайся задраить первый запор по вытяжной»"[90].
Я туда. Без маски, чисто было уже. Подбежал к кормовой переборке между пятым и шестым отсеками, задраил переборочную дверь и где-то уже на две трети первый запор закрыл. Слышу, вода зажурчат, пошла по трубопроводу. Я понял — лодка садится. Пришлось бросить все, скорее побежал закрывать переборочную дверь между третьим и четвертым…
