— Почему мой убар плачет? — шепотом спросила Телима.
— Молчи, рабыня! — огрызнулся я и сбросил ее руку со своего плеча. Она поспешно подалась назад, словно только сейчас заметив, где лежала ее ладонь.
Певец закончил свой рассказ.
— Скажи, — обратился я к нему, — а был ли в действительности такой человек — Тэрл Бристольский?
Изумленный, певец обратил ко мне свой невидящий взгляд.
— Не знаю, — ответил он. — Возможно, это всего лишь песня.
Я рассмеялся.
Протянул кубок Телиме, и она снова наполнила его.
Я встал с кресла и поднял кубок; собравшиеся тут же последовали моему примеру.
— На свете есть только золото и меч! — провозгласил я.
— Золото и меч! — хором подхватили мои приверженцы. Мы выпили.
— И песни, — добавил слепой певец. Над залом повисла тишина. Я взглянул на певца.
— Да, — сказал я, протягивая к нему кубок, — и песни.
По залу прокатилась волна одобрительных криков. Мы снова выпили.
— Хорошенько угостите этого певца, — усаживаясь в кресло, бросил я прислуживающим за столами рабам и повернулся к Луме, рабыне и моему первому помощнику в делах, сидевшей в конце стола в цепях и ошейнике.
— Завтра, — сказал я ей, — перед тем, как певец снова отправится в путь, наполнить его капюшон золотом.
— Да, хозяин, — ответила Лума.
Над столами поднялась буря восторженных криков; все восхищались моей щедростью и благородством, многие из гостей с силой ударяли сжатой в кулак правой рукой по левому плечу, что по горианской традиции означает аплодисменты.
Две прислуживающие рабыни помогли певцу подняться со стула, на котором он сидел, и проводили его к столу, в дальний конец зала.
Я снова отхлебнул паги.
Во мне нарастало раздражение.
Тэрл Бристольский жил только в песнях. Не было такого человека. В конце концов, в мире есть только золото и меч, да, может, тела женщин, ну еще, возможно, песни — эти бессмысленные звуки, которые иногда приходится услышать, срывающиеся с губ всяких слепцов.
Я снова был Боском — пришедшим из зловонных болот, пиратом, адмиралом Порт-Кара.
Я провел ладонью по широкой алой ленте с сияющей на ней золотой медалью с рельефным изображением корабля, который обегала сделанная курсивом надпись «Совет капитанов Порт-Кара».
— Сандру сюда! — приказал я. — Привести сюда Сандру!
Гости поддержали меня одобрительными криками.
Я обежал взглядом зал. Это было настоящее празднование моей победы. Раздражало только то, что Мидис не разделяла его вместе со мной. Она заболела и упросила позволить ей остаться в моих покоях. Таба тоже не было.
Послышался звон привязываемых к щиколоткам рабынь колокольчиков, и передо мной, своим хозяином, предстала Сандра — лучшая танцовщица Порт-Кара, впервые увиденная мной в одной из пага-таверн и приобретенная мной впоследствии, в основном для развлечения гостей, у ее тогдашнего владельца. Я окинул ее равнодушным взглядом.
Чего только она не предпринимала, чтобы понравиться мне, но все ее попытки были напрасны.
Она хотела быть первой девушкой, но я держал ее для своих гостей. Первой девушкой моего дома была Мидис, темноволосая, стройная красавица с умопомрачительными ногами — рабыня, пользующаяся моим наибольшим расположением. А Таб был моим первым капитаном.
Однако Сандра тоже вызывала у меня определенный интерес.
У нее было узкое продолговатое лицо и темные манящие миндалевидные глаза. Ее черные как смоль волосы были сейчас подобраны и заколоты на затылке. Она стояла, завернувшись в длинный лоскут прозрачного, тускло мерцающего в свете факелов золотисто-желтого шелка.
Ну что ж, подумал я, подобное соперничество не принесет Мидис большого вреда.
И усмехнулся приближающейся Сандре.
Она не сводила с меня глаз; стремление показать себя во всей красе и удовольствие от моего внимания преобразило ее.
— Можешь танцевать, рабыня, — бросил я ей.
Это должен был быть танец шести плетей.
Движением плеч она сбросила с себя шелковое покрывало и опустилась на колени в промежутке между столами, в центре зала, как раз перед тем местом, где сидел я. На ней были цепи, сходящиеся от щиколоток и запястий к ошейнику. К ошейнику же были прикреплены колокольчики, звеневшие при каждом ее движении. Она подняла голову и посмотрела на меня долгим взглядом. Музыканты начали играть. Шестеро из моих людей, с длинными кнутами в руках, приблизились и стали вокруг нее. Она плавно опустила руки и слегка развела их в стороны. Концы четырех черных хлыстов, полностью напоминавших рабовладельческие кнуты, были закреплены на ее запястьях и лодыжках, а еще два — уложены вдоль ее спины. Мужчины с хлыстами в руках стояли теперь по бокам от нее, по трое с каждой стороны. Она, таким образом, казалась зажатой между ними пленницей.
Я взглянул на Туру. Мне вспомнилось, что она была поймана на ренсовом острове, попав обеими руками в охотничью веревочную петлю, совсем как это изображала сейчас Сандра. Тура наблюдала за ней с неподдельной тревогой.
Сандра, демонстрируя свое гибкое тело, начала с кошачьей грацией потягиваться, словно пробуждающаяся ото сна женщина.
Она вела себя так, будто не знала, что она связана.
Из-за столов послышались легкие смешки.
Когда она стала опускать руки, стараясь прижать их к телу, в какой-то кратчайший миг ей это удалось; она нахмурилась, выглядя озабоченной, изумленной, но уже через секунду ей было позволено двигаться так, как она пожелает.
Я рассмеялся.
Она была превосходна.
Затем, все еще коленопреклоненная, она потянулась рукой к надменно поднятой голове, чтобы вытащить удерживающие ее волосы выполненные в форме рога каийлы заколки.
И снова хлыст, на этот раз привязанный к ее правому запястью, на краткое мгновение задержал ее руку. Она сердито нахмурилась. Смех в зале стал громче.
В конце концов, после нескольких попыток, ей удалось вытащить заколки из волос, и они рассыпались по ее плечам густой черной волной.
Затем она снова подняла руки, делая волосам новую укладку, но тут внезапно хлысты оттянули ее руки от головы, и черный веер волос снова закрыл ее тело.
На этот раз она разозлилась не на шутку и принялась упрямо поднимать свои волосы, но хлысты крепко держали ее запястья и сковывали ее движения.
Наконец, в гневе и, казалось, охваченная ужасом, она словно впервые осознала, что ее удерживают рабские оковы, и, яростно сопротивляясь, поднялась на ноги.
Музыка заиграла громче.
Танцовщицы Порт-Кара, подумалось мне, действительно самые лучшие во всем Горе.
Подняв тускло мерцающую в свете факелов золотисто-желтую шелковую накидку, с распущенными густыми черными волосами, она стала медленно, словно преодолевая натяжение хлыстов, кружиться в такт музыке, все убыстряя свои движения, сопровождаемые мелодичным перезвоном привязанных к ее щиколоткам и ошейнику колокольчиков. Она изгибалась и воздевала вверх руки и иногда казалась почти свободной, но каждую минуту удерживающие ее черные хлысты возвращали девушку в прежнее положение, доказывая, что она полностью находится в их власти. Время от времени она пыталась броситься то к одному, то к другому из стоящих рядом с ней мужчин, но остальные тут же натягивали свои хлысты, превращая ее кажущиеся свободными движения в замысловатый, полный грации танец рабыни, марионетки, полностью зависимой от того, что в данную секунду позволит ей сделать тот или иной привязанный к ней хлыст. Она извивалась и кричала, но вырваться из плотной сети хлыстов не могла.
Наконец, когда, казалось, охватившие девушку страх и отчаяние дошли до предела, мужчины постепенно начали укорачивать длину опутавших ее оков, а когда у нее совершенно не осталось возможности пошевелиться, они быстро стянули хлыстами ноги своей захваченной в плен жертвы и подняли ее извивающееся тело высоко над головами, демонстрируя свою добычу сидящим в зале.
Над столами понеслись восторженные крики, гости с силой ударяли кулаком правой руки по левому плечу. Танцовщица действительно была выше всяких похвал.
Затем мужчины церемониальным шагом поднесли свою добычу к моему столу и поставили ее, связанную, напротив меня,
— Это — рабыня, — торжественно провозгласили.
— Да! — крикнула танцовщица. — Рабыня! Музыка резко оборвалась.
Внезапно воцарившуюся тишину разорвал гром криков и аплодисментов. Я был доволен.
— Отпустите ее, — сказал я мужчинам.
Те сбросили с нее хлысты, и она быстро, как кошка, подбежала к моему креслу и стала рядом со мной на колени, все еще тяжело дышащая, мокрая от пота, с сияющими от возбуждения глазами.
— Твое выступление было не лишено интереса, — заметил я.
Она прижалась щекой к моему колену.
— Ка-ла-на сюда! — приказал я.
