подписывать, если это сделает де Латтр де Тассиньи; последний заявил, что не может возвращаться домой, не подписав капитуляции, иначе его повесят. После нескольких часов спора было достигнуто соглашение, что основными представителями сторон, подписавших документ, будут Жуков и Теддер, а имена свидетелей Спаатса и де Латтра де Тассиньи будут проставлены ниже.
Само соглашение лишь слегка отличалось от того, что было подписано в Реймсе. «Верховное главнокомандование советских войск» стало «Верховным главнокомандованием Красной армии». Параграф 2 был существенно расширен в том смысле, что ОКВ должно отдать приказ германским вооруженным силам «полностью разоружиться, передав оружие и снаряжение местным командирам союзников или офицерам, которые будут назначены союзными представителями». Пассаж о повреждениях и уничтожении также был расширен, и был добавлен новый параграф 6, гласивший, что и английский, и русский текст являются официальными. Кейтель попытался получить двадцать четыре часа отсрочки перед вступлением в силу карательных условий в случае несоблюдения положений документа; он сам заявил, что русские ему дали двадцать четыре часа.
Подпись Кейтеля, поставленная поздно ночью (в полночь) 8 мая, окончательно закончила войну, развязанную Гитлером 1 сентября 1939 г. Союзники достигли своих военных целей. Официальному объявлению выполнения их политической задачи — полного уничтожения национал-социалистического государства — было суждено произойти позже.
Победа на Востоке и на Западе праздновалась в разные дни. Церемония в Реймсе стала преждевременно известной всем из сообщений радиостанции Фленсбурга и из-за небрежности корреспондента Ассошиэйтед Пресс Эда Кеннеди, нарушившего запрет на новость, введенный штабом Верховного командования союзников. Эйзенхауэр предложил организовать одновременное объявление о капитуляции во всех трех столицах 8 мая в 15:00 и чтобы 9 мая отмечалось как День Победы. Между Вашингтоном, Лондоном и Москвой шли бесчисленные телефонные переговоры и летели телеграммы, но согласия достичь не удалось. О германской капитуляции было объявлено американским и британским правительствами так, как это предлагал Эйзенхауэр, но Москва сделала это только подписания капитуляции в Берлине в 2:00 9 мая.
Пресса союзников дала событию самое полное освещение. «Нью-Йорк тайме» писала, что немцы «потерпели самое сокрушительное поражение из всех, которые довелось пережить крупной нации». «Правда» (четверг 10 мая) опубликовала «Обращение тов. И. В. Сталина к народу»: «Наступил великий день победы над Германией. Фашистская Германия, поставленная на колени Красной армией и войсками наших союзников, признала себя побежденной и объявила безоговорочную капитуляцию… Три года назад Гитлер всенародно заявил, что в его задачи входит расчленение Советского Союза и отрыв от него Кавказа, Украины, Белоруссии, Прибалтики и других областей. Он прямо заявил: „Мы уничтожим Россию, чтобы она больше никогда не могла подняться“. Это было три года назад. Но сумасбродным идеям Гитлера не суждено было сбыться — ход войны развеял их в прах. На деле получилось нечто прямо противоположное тому, о чем бредили гитлеровцы. Германия разбита наголову. Германские войска капитулируют. Советский Союз торжествует победу, хотя он и не собирается ни расчленять, ни уничтожать Германию. Товарищи! Великая Отечественная война завершилась нашей полной победой. Период войны в Европе кончился. Начался период мирного развития». «Таймс» комментировала это событие следующим образом: «Таким образом, становится историческим, по признанию самых квалифицированных военных авторитетов, факт полного разгрома силой оружия всех военных организаций, которыми обладала Германия. Никакого места не остается для пропаганды с целью фальсификации фактов путем разжигания легенды о том, что германской армии был „нанесен удар в спину“ из-за трусости или измены гражданского населения». «Гардиан», празднуя военный разгром Германии, потребовала завершения ее политического разгрома: «Союзники обязаны сразу же объявить, что не примут никакого правительства, имеющего связь, сколь слабой бы она ни была, с нацистским правительством или с Генеральным штабом. Если они этого не сделают, то как они смогут по справедливости судить военных преступников? Во-вторых, они должны принять решение об уничтожении или исправительных мерах по отношению к преступным элементам в германских войсках, пока эти люди все еще находятся в их власти». Подобные мысли также озвучивались во Франции. Жорж Дюамель писал в «Ле Паризьен»: «Мир — для людей доброй воли и только для них; для других начинается время раскаяния».
До немцев новость о разгроме вермахта стала известна из военных приказов о прекращении боевых действий и сложении оружия. Как глава только что созданного временного правительства рейха Шверин фон Крозиг объявил о безоговорочной сдаче еще 7 мая. Он подготовил проект своей речи и показал его Дёницу 6 мая. Оригинал и окончательные варианты показывают, что в то время имелись только одно-два интересных и существенных отличия во мнениях между Дёницем и его министром иностранных дел. И оба заслуживают внимания.
В варианте Шверина фон Крозига использовано слово «перемирие», но в своем публичном выступлении он произнес: «Сегодня ОКВ объявило о безоговорочной капитуляции всех войск». Эту поправку, несомненно, внес Дёниц. Монтгомери уже привлек внимание к подобному случаю: в сообщении для вермахта от 5 мая речь велась о «прекращении военных действий» в северо-западной части Германии; Монтгомери сразу же отреагировал на это, и Дёниц отправил ему следующую радиограмму: «Сожалею о формулировке первого предложения в сегодняшнем сообщении для вермахта, изданном без моего ведома. В будущем обеспечу ясные и точные формулировки».
Вариант Шверина фон Крозига включал в себя такую фразу: «Сейчас не время рассуждать, кто отвечает за громадную национальную катастрофу, которая выпала на долю Германии». Она была опущена, вероятно по указанию Дёница. Как преемник Гитлера, он вряд ли мог отрекаться от своего «предшественника», потому что в таком случае возникал вопрос о законности его собственного назначения, несмотря на тот факт, что на этом этапе Дёниц все еще был убежден, что фюрер был величайшей исторической личностью.
Обе версии подчеркивали героическую борьбу германского народа против превосходящего по силам врага в течение почти шести лет. То ли как самооправдание, то ли страховка от новой легенды «предательского удара в спину», но правительство также делало упор на свое чувство ответственности перед собственным народом, который потребовал завершения войны, чтобы избежать бесполезных жертв. Слова «ответственность перед народами, которые соединили свою судьбу с Германией и с Европой» в окончательном варианте отсутствуют и заменяются «проявлением глубокого уважения» к жертвам или к погибшим в этой войне и сочувствием к людям, ставшим инвалидами и потерявшим родных и близких.
Затем следует пассаж об ожидаемых тяжелых временах и жертвах и призыв преданно выполнять взятые на себя обязательства. Он также включает определенные изменения, приписываемые Дёницу.
Часть 2 прокламации посвящена, прежде всего, попытке пробудить, вывести немецкий народ из состояния покорности. Окончательная версия — более полная, чем черновик, и основана на предложении государственной службы разведки, которая рекомендовала призвать
