Необходимо повысить требовательность к качеству предварительного следствия по делам, связанным с применением рассматриваемых институтов (см., например, п. 16 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 16 августа 1984 г. «О применении судами законодательства, обеспечивающего право на необходимую оборону от общественно опасных посягательств»). В частности, при наличии оснований надо привлекать к ответственности лиц, противоправные действия которых провоцировали состояние аффекта либо отражались обороняющимся.
Значительное число ошибок, допускаемых следователями органов внутренних дел, связано с квалификацией умышленных телесных повреждений различной степени тяжести.
Отдельные ошибки обусловлены некритическим отношением к заключениям судебно-медицинской экспертизы, неправильным толкованием общесоюзных Правил судебно-медицинского определения степени тяжести телесных повреждений (1978 г.). Имеют место ошибки при определении длительности расстройства здоровья в результате причинения телесных повреждений. В качестве критерия здесь выступают лишь объективно необходимые сроки лечения. Если же оно неоправданно затянулось или, наоборот, преждевременно закончилось, нужно исходить не из фактического, а из объективно необходимого срока, устанавливаемого заключением специалистов [91, 603].
При квалификации умышленных телесных повреждений следователи, как правило, исходят из фактически причиненного здоровью потерпевшего вреда. Это оправдано лишь при так называемом неопределенном (неконкретизированном) умысле. Существенное значение здесь имеет установление содержания и направленности умысла виновного. Если умысел прямой, определенный и направлен на причинение тяжкого телесного повреждения, а в результате нанесены повреждения менее тяжкие или легкие, речь должна идти о покушении на более тяжкое преступление (ч. 2 ст. 15 и ч. 1 ст. 108 УК РСФСР). В следственной же практике такая квалификация встречается исключительно редко.
Серьезным нарушением законности, разновидностью очковтирательства является распространенная практика квалификации преступления по ч. 2 ст. 108 УК РСФСР, когда налицо явные признаки умышленного убийства.
По признакам ч. 2 ст. 108 УК РСФСР уголовные дела возбуждаются даже тогда, когда преступник еще не известен. Например, в Красноярском крае и Воронежской области по ч. 2 ст. 108 УК возбуждались дела в связи с безвестным отсутствием отдельных лиц [97, 31–32].
Необходимо обеспечить в этой связи тщательное изучение и уяснение следователями разработанных в теории уголовного права и правоприменительной практике критериев отграничения умышленных убийств от умышленных тяжких телесных повреждений, повлекших смерть потерпевшего.
Нужно знать, что преступление, предусмотренное ч. 2 ст. 108 УК РСФСР, характеризуется двойной (смешанной) формой вины: умыслом(прямым или косвенным) на причинение тяжкого телесного повреждения (первичное последствие) и неосторожностью по отношению к смертельному исходу (вторичное последствие). Как правило, оно имеет место в тех случаях, когда смерть наступила вследствие телесных повреждений не жизненно важных органов либо жизненно важных, но орудием или способом, не свидетельствующим о предвидении виновным возможности ее причинения. Если же телесные повреждения наносились в жизненно важные органы и таким орудием или способом, которые свидетельствовали о предвидении виновным неизбежности или возможности (вероятности) причинения потерпевшему смерти, налицо, как правило, умышленное убийство.
Серьезную сложность в следственной практике представляет также отграничение умышленного тяжкого телесного повреждения, повлекшего смерть (ч. 2 ст. 108 УК РСФСР), от неосторожного убийства (ст. 106 УК РСФСР). Последнее имеет место тогда, когда лицо не предвидит не только возможности причинения смерти, но и тяжких телесных повреждений, хотя должно было и могло предвидеть возможность наступления таких последствий.
Определенные трудности для следователей вызывает и решение вопроса об отграничении умышленных телесных повреждений от хулиганства. Такое отграничение должно проводиться в зависимости от содержания и направленности умысла виновного, мотивов, целей и обстоятельств совершенных им действий (см. п. 25 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 16 октября 1972 г. «О судебной практике по делам о хулиганстве»).
Немало ошибок встречается в следственной практике и при квалификации изнасилований. Иногда они имеют место при разграничении покушения на изнасилование и оконченного преступления. Не все следователи четко уяснили себе, что изнасилование считается оконченным с момента начала насильственного полового сношения, т. е. «физиологического контакта половых органов насильника и потерпевшей независимо от характера и продолжительности полового акта» [44, 68].
По делам этой категории иногда неверно определяется направленность умысла виновного. В результате не всегда четко отграничивается покушение на изнасилование от других противоправных посягательств, затрагивающих честь, достоинство и неприкосновенность личности женщины (хулиганство, причинение телесных повреждений, оскорбление и др.)
О направленности умысла судят, исходя прежде всего из характера действий преступника (насильственное раздевание женщины, обнажение ее половых органов и пр.). Однако не всегда учитывается, что подобные действия могут быть продиктованы хулиганскими побуждениями или местью за отказ вступить в половую связь добровольно, что существенно меняет их юридическую оценку.
При расследовании дел о покушении на изнасилование, когда применялись физическое насилие или угрозы, необходимо устанавливать, действовал ли виновный с целью совершения полового акта и являлось ли примененное насилие средством достижения такой цели. Установление цели и мотива деяния особенно важно по делам о преступлениях несовершеннолетних.
Одна из часто встречающихся ошибок при квалификации изнасилований состоит в неверном понимании характера угрозы как средства подавления сопротивления потерпевшей.
Угроза может выражаться в словах («убью», «зарежу», «изувечу» и т. п.), демонстрации оружия либо носить неопределенный характер («молчи, а то хуже будет»), вытекать из создавшейся обстановки (когда, например, группа лиц окружает женщину в безлюдном месте, требуя подчиниться их домогательствам) [98,160].
Угроза должна быть реальной и непосредственной. При оценке реальности угрозы необходимо учитывать такие моменты, как физическое превосходство насильника над потерпевшей, степень агрессивности его действий, количество преступников, наличие и демонстрация оружия и т. п. При этом в безвыходное положение ставит потерпевшую только такая угроза, которая может быть осуществлена немедленно.
Ошибки часто допускаются и при установлении повторности изнасилований.
Следователи иногда забывают разъяснение Пленума Верховного Суда СССР о том, что изнасилование не считается повторным, если судимость за прежнее изнасилование с виновного уже снята или если к моменту совершения второго изнасилования истек срок давности уголовного преследования за первое преступление (см. п. 7 его постановления от 25 марта 1964 г. «О судебной практике по делам об изнасиловании»).
Немало трудностей на практике вызывает определение беспомощного состояния потерпевшей. Использование такого состояния нередко встречается при совершении изнасилований несовершеннолетними; потерпевшими по таким делам также довольно часто выступают подростки. При этом едва ли не каждое сожительство с несовершеннолетней в возрасте 12–15 лет расценивается как изнасилование.
Многие следователи полагают, что в таком возрасте потерпевшие, как правило, не понимают характера и значения совершаемых с ними действий. Между тем беспомощное состояние потерпевшей – это вопрос факта [44, 55]. Основанием для вывода о таком состоянии является не возраст и половая зрелость, а степень осведомленности о взаимоотношениях полов. Последняя обусловливается особенностями психического развития, воспитания девочки-подростка, ее предшествующим поведением и т. д. [93, 6]. В подобных случаях большую помощь следствию может оказать психолого-психиатрическая экспертиза. При определенных условиях действия виновного квалифицируются не по ст. 117, а по ст. 119 или ст. 120 УК РСФСР.
Часто ошибки в квалификации связаны с недостаточно четким пониманием признаков группового изнасилования (ч. 3 ст. 117 УК РСФСР). Такие преступления наиболее часто совершаются несовершеннолетними, в ряде случаев вместе с подростками в них участвуют и взрослые.
Некоторые следователи игнорируют указание Пленума Верховного Суда СССР о том, что квалификация изнасилования как совершенного группой лиц может иметь место лишь в случае соисполнительства, т. е. когда лица, принимавшие участие в изнасиловании, действовали согласованно в отношении потерпевшей. При этом как групповые должны расцениваться не только действия преступников, непосредственно совершивших насильственный половой акт, но и действия лиц, содействовавших им путем применения насилия к потерпевшей (см. п. 10 постановления от 25 марта 1964 г. «О судебной практике по делам об изнасиловании»).
