— До главной площади.
Я прислонился головой к окну, и вскоре трамвай с толчком тронулся с места. Закрыв глаза, я погрузился в то дремотное состояние, насладиться которым дано лишь пассажирам механического средства передвижения — сон современного человека. И снилось мне, что я еду на поезде, сделанном из черных костей, с вагонами, имевшими форму гроба. Поезд мчался по пустынной Барселоне, усеянной кучками одежды, как будто тела, некогда облаченные в эти вещи, бесследно испарились. Плантация беспризорных шляп и платьев, костюмов и ботинок покрывала улицы, скованные тишиной. За локомотивом тянулся шлейф багрового дыма, растекавшегося по небу, словно пролитая краска. Моим попутчиком был улыбавшийся патрон, одетый во все белое и в перчатках. Какая-то темная, вязкая субстанция капала с кончиков его пальцев.
— Что случилось со всеми?
— Верьте, Мартин. Верьте.
Я пробудился, когда трамвай неспешно въезжал на главную площадь в Саррии. Я выскочил из вагона до того, как он полностью остановился, и зашагал вверх по крутой улице Майор-де-Саррия. Через пятнадцать минут я достиг цели своего путешествия.
Шоссе Вальвидрера начиналось в тенистой аллее, тянувшейся позади замка из красного кирпича, где размещалась Коллегия Сан-Игнасио. Улица поднималась в гору, окаймленная особняками, и устланная ковром палых листьев. Низкие облака скользили вдоль склона, расползаясь клочьями тумана. Я пошел по нечетной стороне улицы, разглядывая стены и садовые решетки, пытаясь прочитать номера домов. За оградами виднелись фасады из потемневшего камня и пересохшие фонтаны на песчаных дорожках, заросших сорняками. Я миновал длинный участок пути, затененный вереницей кипарисов, и обнаружил, что за одиннадцатым номером дома следует пятнадцатый. Я остановился в растерянности и отступил, повернув назад в поисках дома номер тринадцать. У меня уже начали закрадываться подозрения, что секретарша адвоката Валеры оказалась хитрее, чем я думал, и снабдила меня неверным адресом, как вдруг наткнулся на проулок, уходившим вбок от главной улицы. Примерно через полсотни метров он упирался в черную решетку ворот с частым гребнем заостренных пик по верхней кромке.
Я ступил в узкий переулок, вымощенный брусчаткой, и приблизился к воротам.
Сад, густо заросший и неухоженный, перебрался на внешнюю сторону ограды, и ветви эвкалипта прорастали сквозь прутья, словно руки узника, молитвенно простертые из камеры. Я раздвинул листья, укрывавшие часть стены, и прочитал буквы и цифры, вырезанные нa камне: «Каса Марласка, 13».
Я двинулся вдоль ограды, опоясывавшей сад, пытаясь заглянуть внутрь. Метров через двадцать я набрел на железную калитку, вмурованную в каменную стену. На металлической створке, покрытой глубоко въевшейся ржавчиной, висел дверной молоток. Калитка была приотворена. Я толкнул ее плечом, и она подалась, открывшись настолько, что я сумел просочиться в щель, не порвав одежды о торчавшие из стены острые камни. В воздухе витал густой дух сырой земли.
Меж деревьев пролегала дорожка, выложенная мраморными плитами, которая заканчивалась на лужайке, вымощенной светлым камнем. Сбоку виднелся гараж с распахнутыми настежь воротами. В гараже стояли развалины того, что было некогда машиной «мерседес-бенц», а ныне напоминало катафалк, брошенный на произвол судьбы. Дом являл собой образчик архитектуры в стиле модерн — три этажа изогнутых линий, накрытых неровной волной мансард, вздыбившейся башенками и арками. Фасад, испещренный рельефами и горгульями, прорезали узкие стрельчатые окна, заостренные, как кинжалы. В стеклах отражались облака, безмолвно плывшие по небу. Мне показалось, что в одном из окон нижнего этажа белеет чье-то лицо.
Плохо понимая зачем, я поднял руку и приветственно помахал. Наверное, мне не хотелось, чтобы меня приняли за вора. Человек наблюдал за мной, застыв неподвижно, точно паук. Я на миг отвел глаза, а когда посмотрел вновь, силуэт исчез.
— Добрый день! — сказал я.
Подождав несколько мгновений и не получив ответа, я медленно направился к дому. Вдоль восточной стены особняка лежал овальный бассейн. С другой стороны тянулась застекленная галерея. Вокруг бассейна стояли потрепанные парусиновые шезлонги. В темную гладь воды вдавался увитый плющом трамплин. Я приблизился к краю бассейна: он был усеян палыми листьями и водорослями, плавно колыхавшимися на поверхности. Разглядывая свое отражение в воде, я вдруг заметил, что у меня за спиной вырастает темная фигура.
Я резко обернулся и увидел перед собой мрачное лицо с заострившимися чертами. Женщина пристально изучала меня с беспокойством и подозрением.
— Кто вы такой и что здесь делаете?
— Меня зовут Давид Мартин, и я пришел от адвоката Валеры, — сказал я первое, что пришло в голову.
Алисия Марласка поджала губы.
— Вы сеньора Марласка? Донья Алисия?
— А что случилось с тем, кто обычно приходил? — спросила она.
Я сообразил, что сеньора Марласка приняла меня за одного из служащих конторы Валеры и полагает, будто я принес бумаги на подпись или какое-то сообщение от адвокатов. На миг я заколебался, размышляя, не стоит ли поддержать ее в этом заблуждении, но что-то в выражении лица женщины подсказывало, что в своей жизни она уже услышала достаточно лжи, чтобы покорно проглотить еще одну.
— Я не работаю в адвокатской конторе, сеньора Марласка. Цель моего визита сугубо личная. Не могли бы вы уделить мне несколько минут, чтобы поговорить о собственности, некогда принадлежавшей вашему покойному мужу, дону Диего?
Вдова побледнела и отвела взгляд. Она опиралась на трость, и у входа в галерею я заметил инвалидную коляску, где, как предположил, она проводила больше времени, чем хотела бы признать.
— Никакой собственности моего мужа больше не осталось, сеньор…
— Мартин.
— Все забрали банки. Все, кроме этого дома, который благодаря советам сеньора Валеры-отца записан на мое имя. Остальное досталось стервятникам…
— Я имею в виду дом с башней на улице Флассадерс.
Вдова вздохнула. Я прикинул, что ей лет шестьдесят-шестьдесят пять, и по ее лицу все еще можно было угадать, хотя и с трудом, что когда-то она была ослепительной красавицей.
— Забудьте о том доме. Это проклятое место.
— К сожалению, не могу. Я там живу.
Сеньора Марласка нахмурилась.
— Я думала, что там никто не захочет жить. Дом пустовал много лет.
— Я нанял его уже довольно давно. Причина моего визита в том, что в ходе некоторых переделок в доме я нашел личные вещи, принадлежавшие, похоже, вашему мужу и, по-видимому, вам.
— В том доме нет ничего моего. Должно быть, вы нашли вещи той женщины…
— Ирене Сабино?
Алисия Марласка с горечью усмехнулась.
— Что вы на самом деле хотите узнать, сеньор Мартин? Скажите правду. Вы ведь пришли сюда не для того, чтобы вернуть старые вещи моего покойного мужа.
Мы молча смотрели друг на друга, и я понял, что ни за что на свете не могу и не хочу лгать этой женщине.
— Я пытаюсь выяснить, что произошло с вашим мужем, сеньора Марласка.
— Зачем?
— Затем, что, как мне кажется, со мной происходит то же самое.
В «Каса Марласка» царила атмосфера заброшенного пантеона, свойственная большим домам, прозябающим без хозяев и должного внимания. Дни былого процветания и великолепия канули в Лету. Давно прошли времена, когда армия прислуги поддерживала его в первозданном состоянии, начищая до блеска. Теперь от дома остались жалкие руины. Фрески на стенах осыпались, каменные плиты пола расшатались, мебель была источена холодом и сыростью, потолки обваливались, прекрасные ковры истерлись и полиняли. Я помог вдове сесть в инвалидное кресло и, следуя указаниям, привез в библиотеку, где уже почти не оставалось ни книг, ни картин.
— Мне пришлось продать бóльшую часть имущества, чтобы выжить, — пояснила вдова. — Если бы не адвокат Валера, который продолжает выплачивать мне каждый месяц небольшое содержание за счет фирмы, я не знаю, что со мною сталось бы.
— Вы живете тут одна?
Вдова кивнула.
— Это мой дом. Единственное место, где я была счастлива, хотя с тех пор прошло очень много лет. Я прожила здесь всю жизнь, здесь и умру. Простите, что не предложила вам ничего. Ко мне давно никто не приходит, и я уже забыла, как принимать гостей. Не хотите ли кофе или чаю?
— Я в порядке, спасибо.
Сеньора Марласка улыбнулась и указала на кресло, в котором я устроился:
— Любимое кресло мужа. Он обычно сидел в нем у камина и читал допоздна. А я иногда садилась тут, с ним рядом, и слушала. Ему нравилось рассказывать мне всякие вещи, по крайней мере в то время. Мы были очень счастливы в этом доме…
— А что случилось потом?
Вдова пожала плечами, устремив невидящий взгляд на пепел в камине.
