В 1988 году, после пятнадцати лет диктатуры, Пиночет провел референдум, на котором чилийцы ответили на вопрос, должен ли Пиночет еще на десять лет оставаться президентом. Народ высказался против. Вместо того чтобы дать диктатору законное право на власть, референдум позволил народу громко потребовать перемен. В ответ Пиночет издал череду указов, закрепляющих власть военных, а затем провел президентские выборы. Победил христианский демократ Патрисио Эйлвин. В день его инаугурации, шестого января 1990 года, для Чили началась новая эра.
Одним из первых действий нового правительства стало создание Государственной комиссии по установлению истины и примирению. В 1991 году комиссия издала длинный и тщательно продуманный отчет. Страна попала в руки диктатора, утверждалось в нем, став жертвой мировой политики.
«Начиная с пятидесятых годов двадцатого века Чили, как и многие страны Латинской Америки, осознала, что ее внутренняя политика играет роль в борьбе сверхдержав, так называемой „холодной войне“… Победу партии „Народное единство“ и президента Альенде в 1970 году расценили как триумф одной из сторон конфликта, СССР, и угрозу другой, то есть США. Штаты мгновенно спланировали и привели в действие двойную политику вмешательства во внутреннюю политику Чили… Эти события напрямую связаны с экономическим кризисом, который охватил Чили в 1972-м, и стали неотъемлемой частью более глобального кризиса, что разразился в 1973-м».
Чили медленно вернулась к когда-то священной роли путеводной звезды демократии для Южной Америки. Дворец Ла-Монеда, почти разрушенный бомбами, с любовью восстановили еще во времена Пиночета. Позже перед зданием установили памятник Альенде.
Когда Пиночет посетил Британию в 1998-м, его задержали по ордеру, который выдал испанский судья Бальтасар Гарсон. Суды Франции, Швейцарии и Бельгии также запросили о его экстрадиции. Пиночет провел пятьсот три дня под домашним арестом на вилле под Лондоном, прежде чем британское правительство наконец разрешило ему вернуться на родину. Вскоре после приезда Пиночета лишили неприкосновенности, которой он пользовался, будучи пожизненным сенатором Чили. Вслед за этим ему предъявили множество обвинений в похищениях, пытках и убийствах.
Специальный комитет сената США по делам разведки провел тщательное расследование переворота в Чили. Комитет подчеркнул точность данных ЦРУ о ситуации в стране и установил, что переворот стал возможен, так как эту информацию «либо в лучшем случае использовали частично, либо в худшем – полностью не приняли во внимание, когда пришла пора принимать решение касательно секретных операций США в Чили».
«Самые главные страхи о президентстве Альенде оказались безосновательными. Значительной угрозы советского военного присутствия не существовало. Влияние революции Альенде было ограниченным, а сам Альенде спокойнее относился к изгнанникам из других стран Латинской Америки, чем его предшественник… Чили вставала на путь независимости».
Спустя тридцать один год после переворота чилийская комиссия пришла к выводу о том, что в годы диктатуры «государственной политикой стали пытки, призванные подавлять и держать в страхе население». Комиссия обнаружила двадцать семь тысяч двести пятьдесят пять человек, подвергшихся пыткам при военном правительстве, и президент Рикардо Лагос пообещал каждому пожизненную пенсию. Вскоре судья посадил Пиночета – ему тогда было уже восемьдесят девять лет – под домашний арест, пока дело о похищениях и убийствах находится на рассмотрении. Главнокомандующий чилийской армией, генерал Хуан Эмилио Чейре, сделал историческое признание: «Армия Чили приняла сложное, но необратимое решение взять на себя ответственность за все морально неприемлемые действия в прошлом, которые ей вменяются. Никому никогда не будет оправдания за нарушения прав человека».
Как бы сложилась судьба Чили, если бы не вмешались США? Страшный сон администрации Никсона – что Альенде станет диктатором и заключит союз с СССР – мог сбыться, однако это маловероятно, учитывая консервативную по своей природе армию и демократические взгляды самого Альенде. Гражданская война, которую Пиночет якобы намеревался предотвратить своими действиями, была совсем невероятным предположением.
Давняя политическая традиция Чили подразумевает, что страна нашла бы менее жестокий, законный выход из сложившейся головоломки. Что бы ни произошло, количество арестованных, подвергнутых пыткам и убитых по политическим причинам, определенно было бы значительно меньшим.
«Оказавшись предоставленными сами себе, чилийцы смогли бы найти силы и решить собственные проблемы, – писал историк Кеннет Максвелл в анализе рассекреченных документов, связанных с переворотом. – Альенде мог провалиться самостоятельно, пасть жертвой своей же некомпетентности, а не стать мучеником».
Несмотря на необычайный успех в восстановлении демократии, народ Чили по-прежнему изнурен и сломлен. Интервенция 1973 года и долгая диктатура оставили на обществе глубокие шрамы. Многие чилийцы, как и американцы и другие народы по всему миру, в конце концов пришли к мнению, что это была лишь очередная неудачная для всех операция в череде переворотов под руководством США. Тридцать лет спустя Госсекретарь Колин Пауэлл подтвердил этот вывод, когда ответил на вопрос о свержении Альенде. «Мы не гордимся этой частью истории США», – сказал он.
Перевороты в Иране, Гватемале и Чили имеют множество общих черт. Все три страны обладали поистине богатыми запасами природных ресурсов, однако те попали в руки зарубежных корпораций. Когда местные лидеры попытались их вернуть, США превратили эти земли в залитое кровью поле боя. Иран, Гватемала и Чили вернулись в сферу влияния Штатов, однако ценой огромных человеческих жертв.
Переворот в Южном Вьетнаме был существенно иным. Его провели в стране, где США воевали, а не опасались мнимой угрозы. На кону не было важных природных ресурсов. А самое главное, операция во Вьетнаме стала единственным случаем, когда США помогли свергнуть лидера, который считался скорее другом, нежели врагом.
Тайные перевороты времен «холодной войны» были совсем не похожи на вторжения и искусственные революции, посредством которых Штаты свергали правительства в начале двадцатого века. Причины, однако, в основном оставались теми же. В каждой стране, где Штаты совершили переворот, было что-то, чем американцы жаждали завладеть, – ценные природные ресурсы, большой потребительский рынок или стратегически удобное положение, которое давало доступ к другим ресурсам и рынкам. Влиятельные предприятия тоже сыграли значительную роль, подталкивая Штаты к интервенциям в зарубежные страны во время «холодной войны», как и во время первой вспышки американского империализма.
Однако одного влияния корпораций было недостаточно. Американцы свергали правительства, лишь когда экономические интересы совпадали с идеологическими. На Гавайях, Кубе, Пуэрто-Рико, Филиппинах и в Никарагуа американская идеология заключалась в христианизации населения и «предназначении свыше». Десятилетия спустя в Иране, Гватемале, Южном Вьетнаме и Чили – в антикоммунизме. Во время обеих эпох американцы поверили, что их право и даже долг – вести силы света на борьбу со злом. «Для нас в мире существуют два вида людей, – однажды заявил Джон Фостер Даллес. – Христиане, которые поддерживают свободное предпринимательство, и прочие».
Даллес говорил от имени многих лидеров США, начиная от Бенджамина Гаррисона и заканчивая Ричардом Никсоном. Все они верили, что внешняя политика преследует двойную цель: удерживать стратегическое превосходство, а также насаждать, отстаивать или поддерживать свою идеологию. Режимы, которые Штаты решили уничтожить, считались враждебными одновременно и с экономической, и с идеологической точки зрения.
Этих переворотов могло и не быть. Эти четыре страны, да и сами США могли не пострадать так тяжело, если бы Белый дом не был столь подвержен стадному инстинкту или групповому мышлению. Каждый раз президент США и один-два старших советника четко давали понять, что желают свергнуть определенное правительство. Их уверенность задавала тон последующим событиям. Советники и стратеги спорили о деталях операции, но редко задавались более значимым вопросом: а стоит ли вообще свергать это правительство? Все рассуждали и высказывались лишь в пределах того, что понимали. Никто не выяснял предпосылок операции: являются ли правительства Ирана, Гватемалы, Южного Вьетнама и Чили подручными Кремля или они вот-вот попадут под контроль советской стороны.
Потворствуя крайней форме умственной лени, США нашли легкий выход. Стремление к национальной независимости в развивающихся странах – многогранный феномен, который возник на почве многих причин. Американцам пришлось бы разрабатывать сложную, долгосрочную стратегию. Гораздо проще было назвать это стремление скрытой формой коммунистической агрессии и подавлять его каждый раз, когда оно просыпалось.
