Сабельщик ощерился:
– А ты на язык возьми. Тогда задница всю правду расскажет.
Путники уперлись в бамбуковую бочкообразную хижину. Добротно смазанная глиной, утрамбованная по бокам землей, заросшая травой – прекрасное укрытие от дождя, ветра и посторонних глаз. Марх подошел ближе, отыскал вделанное в цветущую дверь кольцо, с силой потянул. Маленький вход, войти можно только согнувшись, гуськом. Тарсянин воскликнул:
– Есть кто из наших? Или угас уже светильник?
Из недр землянки раздался высокий теплый голос:
– Дипак выпотрошит тебя своими катарами, Боевой Молот! Он развесит твои чёрные кишки на заборе, чтобы вороны и грифы клевали срамное тело!
– За что птичек-то потравить решил, цветочник, чем тебя крылатые обидели?
Голос зычно загоготал. Наружу вылез низенький жилистый темнокожий мужчина. Курчавые черные волосы, густые усы, короткая борода. На коричневом лбу намалевана желтая волна. Из одежды – оранжевая набедренная повязка да ожерелье из семян.
– Маах’елус, ты до сих пор ищешь приключений? Нет бы, остепенился, жену завёл.
Марх заботливо обнял Дипака:
– Не семейный я человек. А ты, вижу, не одинок?
Из норы выползла голая женщина. Из одежды на ней были лишь золотые браслеты на руках и ногах, колечки в сосках и пупке, да замысловатая роспись по всему телу – черная, красная, зеленая. Она без тени смущения рассматривала незнакомцев, даже не думая скрыть свои прелести.
Дипак широко улыбнулся:
– Моя помощница. Хариша.
Тарсянин бросил на женщину пристальный взгляд. Меднокожая чуть пухловата, карие глаза, тяжелые черные волосы скручены в тугую косу, опускаются ниже спины. Груди небольшие, с ровными темными сосками. Марх перевел взгляд на старого знакомого:
– С цветами ладит?
– Лучше чем со мной. Помогает мне в очищении от скверны, а растения просто боготворит.
За холмом-хижиной раскинулась широкая сандаловая роща. Дипак угостил путников травяным чаем, кашей из семян, медом, цветочным вареньем, миндалем и бананами.
– Я бы попотчевал вас своими особыми блюдами, – бородач капнул в чашу с миндальной мукой масла, скатал шарик и отправил в рот. – Вот только боюсь, с непривычки живот сведет.
– Благодарствуем за мед-бананы, Дипак, – тарсянин расстегнул ремень, бугристый живот округлился. – Повар из тебя отменный. Даже мяса не хочется.
– Мясо… – цветочник отхлебнул зеленый вяжущий чай. – Уже лет пять не ем. Первые пять лет посвящения не мог без жареного, вареного, вяленого – да хоть сырого, окорока. Следующие пять – изредка. А сейчас вот так – не ем. А куда путь держишь – неужель опять осмелился пойти по Ен-Гарди?
– До озерца прогуляться решил, от грехов отмыться.
Дипак пригладил усищи:
– Жизнь твоя, отговаривать не стану. Идите на север до Великой Дороги. По нему дойдете до стены, огораживающей дорогу от бедных земель. Вы за стену юркайте и шагайте на восток-север-восток. Коли живы останетесь, оттуда на юг… С небольшой восточной тенью. Обратно на дорожку и выйдете.
Сабельщик ударил по коленям:
– Тогда уж и отправимся.
– Переночуйте, а там и отправитесь. Не у меня конечно, во дворике, – цветовод похотливо взглянул на женщину. – У меня жена молодая.
– И сколько она твоя жена?
– Да уж лет десять. Или тринадцать.
Утром Дипак с Харишей забили обоз финиками, вялеными бананами, миндальной мукой, маслом, курагой, изюмом и пряностями. Бангхиллец вручил Марху замысловатый круглый предмет:
– Компасом ты пользоваться умеешь. Еды должно хватить. Хочу предупредить, – Дипак погладил каурого низенького тяжеловеса по стриженой гриве, – чашу Светлых Ликов охраняют магуры.
Авенир, разглядывающий цветы, встрепенулся. Магуры – змееподобные существа размером с борзую. По спине вьется жесткая щетина, на носу и хвосте – по закрученному рогу. Задние лапы крупнее передних с длинными мощными пальцами и голенями. Магуры редко бегают на всех четырех, передние лапы используют, чтобы ползать по деревьям – второй и третий пальцы венчают длинные загнутые когти-бритвы. В треугольной пасти – по четыре ряда острых зазубренных клыков. Зрение у тварей неважное, бесцветное, но нюх… Они ощущают движение воздуха всем телом, ловят мельчайшие запахи. Собаки по сравнению с ними – безносые уроды. Лучше всего они чуют кровь. Хоть и всеядны, а свежая плоть – лучшее блюдо на трапезе. Что еще страшнее – они не убивают сразу. Сначала окружают в плотное кольцо и медленно наступают, пугая жертву, затем рыскают вокруг, проносясь мимо и нанося мелкие царапины. Обезумев от крови, бросаются, кусают, вгрызаются в плоть – жертва умирает долго, видя свое разорванное тело – слюна этих тварей притупляет боль и не дает сознанию отключиться.
– Магуры? Как мы пройдем через них? – чаровник побледнел.
– Не промочи портки, акудник, – огрызнулся Марх. – У меня есть отличный план, но сначала надо до них доползти.
– Маах’елус, оставь мне парня на три дня.
– Вернешь? – с сомнением покосился тарсянин.
– Обоз твой прибудет к стене через неделю, не раньше, – заверил Дипак. – Я покажу ему некоторые растения, обучу нужным в пути рецептам. После дам коня и он тебя догонит.
– Конь то догонит, – согласился Марх. – А вот волхву любая гусеница фору даст.
Дорога, о которой вещал Дипак, оказалась широкой гладкой черной полосой. Марх для интереса достал тесак, рубанул, с досадой пощупал внушительную зазубрину. На пути не осталось и щербинки. Благо, каурый подкован, не разобьет копыта об этот камень. Странно – вокруг рощицы, травяники и поляны – а поверхность черная, блестящая, ни пылинки, ни травинки, ни лошадиной кучи.
«Будто с щелоком моют».
Первый день прошел как нож под точилом. Второй день обещал быть таким же спокойным. На дороге не парило, гнус не приставал, ощущалась необычная бодрость и сила.
«Надо же, как после Дипаковых харчей распирает. Тоже от мяса заречься?».
Не успел Марх додумать мысль, как солома на обочине зашевелилась. Из ворохов выскочило десятка два мужчин. Заросшие, невысокие, грязные сосульки свисают с голов, глаза бешено горят, лица и ноги разрисованы белой известью. Заскорузлые ладони сжимают небольшие луки, плевательные трубки и блестящие синими искорками швыряльные звезды. Трое выскочили на дорогу, принялись совать в морду копья с острыми каменными наконечниками.
Сабельщик потянул узду.
«Порезать бы, но Пармена могут задеть. Что ж, прикинемся мирными торгашами».
– Слезай!
Из рощи вышел ухмыляющийся бритый детина. Глаза налиты кровью, в ухе золотая серьга. Застежки серо-зеленого жилета сделаны из сапфиров, шаровары подвязаны красным шелковым поясом. Здоровяк подошел к спешившемуся Марху, с размаху двинул в лицо кулаком. Тарсянин распластался на черном полотне, из расквашенного носа хлынула кровь.
– Я же слез!
– Долго! – разбойник врезал ногой под дых, повернулся к ораве. – Обыскать телегу, а я пока с этим закончу.
Сколько его били и как притащили сюда, сабельщик не помнил. Он очнулся в темноте. Душно, вонь невыносимая. Во рту солоно, глаза не открываются, тело ломит. Попытался встать и ударился затылком о решетку. Охнув, присел, связанные руки принялись ощупывать ребра. Целы – калечить разбойники не собирались.
– Очнулся?
– Где я?
– Ты в Чашах Азмодая, сынок, – голос поскрипывал и дрожал, его обладатель не иначе, как старик. «Или замученный пленник». Марх спохватился:
– Пармен!
– Другу твоему повезло, – невольник закашлялся. – Отправят в халифат. Владычица хорошо содержит своих уродов. Только и знают, что жрать да сношаться. Хочет вывести новую породу. Вяжет их с лошадьми, козами, собаками, между собой – и это только то, что известно. А какие прелести у нее в подземелье обитают!!! Повезло твоему другу – он мужчина, а мужчине какая разница, какие ворота брать тараном? Неместный сам?
– Угу, – тарсянин с горечью обнаружил, что всю одежду – а значит, и оружие, с него сняли. Ноги тоже связаны. Можно высвободится, но как сорвать решетку?
– У нас водится поговорка: «Нет ничего лучше, чем есть мясо, скакать на мясе и втыкать мясо в мясо». Ты ее поймешь. Женщин здесь нет – их или отправляют в свои гаремы надзиратели, или приносят в жертву. Приходится довольствоваться друг другом. В темноте и не отличишь от бордельной шлюхи.
Загремели ключи, дверь темницы распахнулась и вошел разбойник с двумя невольниками. Те отперли решетку и вытащили Марха. Тарсянин стонал и бормотал что-то невнятное. Его кинули на рогожу и поволокли по узенькому коридору. Каменный пол гладок, видать хорошо отполировался голыми пятками за долгие годы.
В кузне было жарко, чадно, тускло горели лампады, да в горниле зловеще алели угли. Невольники уложили его на дыбу, примотали руки и ноги к штырям. Подошел обливающийся потом толстяк. Невысокий, лысый, из-за щек не видно шеи, лицо изуродовано длинным шрамом от брови до подбородка – вместо глаза повязка, одной ноздри нет, раздробленная челюсть срослась неровно, оставив посередине глубокую впадину. Руки у детины здоровые, мышцы скрыты под слоем жира. Кузнец наложил ошейник, щипцами вставил в отверстие искрящийся бронзовый брусок, одним ударом расплющил. Наученные помощники плеснули на раскаленный металл вонючей жижей. Дыхание перехватило, сердце встрепенулось. Такие же кандалы с короткой цепью легли на руки и ноги.
