На улице он не оглядываясь зашагал прочь. Кэндзи, Жозефа и Виктора подобрал фиакр у театра «Гэте».
– Снимите пальто и пиджак, – потребовал у Виктора японец. Осмотрев рану на плече пасынка, он убедился, что это всего лишь неглубокий порез, хоть и сильно кровоточит, и перевязал его собственным шелковым шарфом.
– Что за нелепый наряд, Кэндзи! – хмыкнул Виктор. – Вы похожи на Лагардера, переодетого в горбуна с улицы Кенкампуа[109].
– Очень остроумно, – проворчал Жозеф, – я ценю ваш намек на мой собственный горб.
– О, это всего лишь литературная аллюзия…
– Возможно, мой наряд дает повод для насмешек, зато он оказался весьма эффективным. Без меня на смех подняли бы вас. Это урок для тех, кто считает меня «дедулей».
– А где книга? – поспешил сменить тему Жозеф.
– При мне, я с ней не расставался. – Виктор достал из-под рубашки томик в марморированном переплете.
– Значит, вы солгали Амадею!
– А вы, черт возьми, почему здесь? – вдруг спохватился Виктор. – Вы обещали защищать наших близких! Вам вообще нельзя доверять!
– Все наши в безопасности – я принял меры! – оправдался Жозеф.
– Зная вас, я тоже принял меры, – проворчал Кэндзи.
– А как вы вообще обо всем узнали? – уставился на него Виктор.
– Вчера утром я первым прочитал письмо с угрозами, пока вас не было, и слегка подкорректировал ваш план защиты. Поистине, Виктор, вы ничуть не повзрослели – так и остались безрассудным мальчишкой. Эта книга могла стоить вам жизни!
– Вероятно, в ней скрыта какая-то страшная тайна, если ради нее совершено столько убийств. Я рад, что удалось ее сохранить.
– Без нашего участия и без помощи Амадея вы бы не вышли живым из этой передряги.
– Это Амадей спас ему жизнь, – заметил Жозеф.
– Остается узнать почему, – заключил Виктор.
Его все еще била нервная дрожь, но внутреннее напряжение исчезло, будто его избавили от тяжелого груза.
…При виде фиакра, остановившегося у дома номер 31 на улице Сены, Рауль Перо испытал невероятное облегчение. Все утро он просидел в засаде под крытым входом здания напротив, промерз до костей и горько жалел о том, что согласился взять на себя эту миссию наблюдения. Но ответить отказом на мольбы Жозефа было невозможно. К своему удивлению, месье Перо заметил на противоположном тротуаре своих бывших подчиненных Шаваньяка и Жербекура: один притаился возле упаковочной лавки, другой – у мастерской починщика фарфоровых изделий. Оба дрожали от холода, кутаясь в плащи с пелеринами. Оставив ненадолго свой наблюдательный пост, он расспросил ребят и выяснил, что их нанял месье Мори с той же целью и за приличное вознаграждение.
Выскочив из фиакра и сразу увидев Шаваньяка и Жербекура, Жозеф бросился к ним. Рауль Перо неторопливо пересек проезжую часть – ноги отваливались, ломило поясницу.
– Месье Перо, всё в порядке? – метнулся к нему Жозеф. – Как здорово, что вы еще и агентов с собой привели!
– Это не я, это…
– Никаких происшествий, – доложил Жербекур.
– Никаких, – эхом отозвался Шаваньяк. – Но ваша матушка грозилась вам уши надрать, месье Пиньо. Знали бы вы, чего мне стоило уговорить ее остаться дома – она собиралась бежать вас разыскивать, потому что не могла взять в толк, как это можно так долго покупать пирожные. Она очень сильная женщина…
– Чуть руку мне не сломала, – пожаловался Жербекур.
– Ну и что? – пожал плечами Шаваньяк. – Материнская любовь – это прекрасно. Я вот в приюте вырос…
– Может, зайдем куда-нибудь погреться и выпить грога? – предложил Рауль Перо.
– Я сейчас повезу Виктора к доктору Рейно. Жозеф, пригласите наших друзей в кафе, – сказал Кэндзи, сидевший в фиакре.
– Это вы привели сюда Шаваньяка и Жербекура? – поинтересовался молодой человек.
– Разумеется, – буркнул японец. – Их не оказалось на службе, пришлось бежать к каждому домой.
– Спасибо.
– За что спасибо? За то, что я позаботился о безопасности родной дочери, невестки, внуков и их бабушки? По счастью, у меня здравого смысла побольше, чем у вас. Я решил, что три мушкетера лучше одного.
Уютно устроившись в кафе возле печки, Рауль Перо грел руки, обхватив ладонями исходивший паром стакан, и думал: «Нелегко приходится букинисту зимой, нелегко. Но по крайней мере можно в любой момент отлучиться в ближайшее бистро и прийти в себя. Нет уж, полиция, засады, слежки – с этим покончено навсегда!»
Глава девятнадцатая
Понедельник, 31 января
Виктор и Жозеф шли по Архивной улице. Колокол на соборе Парижской Богоматери отзвонил двенадцать раз. Теперь тишину на пустынном тротуаре нарушали только их шаги.
– Далеко еще? – спросил Жозеф.
– Уже на месте. Вот он, «брусчатый храм».
– Амадея не видно…
– Вероятно, он ждет нас внутри.
Дверь была незаперта, и как только они переступили порог, прямо перед ними темнота сгустилась в силуэт человеческой фигуры. Красный огонек курительной трубки привел их под свод галереи, где было посветлее, чем в других помещениях. Виктор и Жозеф различили длинные, подвязанные лентой волосы и плащ с несколькими пелеринами. В следующее мгновение Амадей сделал им знак присаживаться и сам опустился на такую же каменную скамью напротив.
– Вы пунктуальны. Книга при вас?
– Минуточку! Если вы воображаете, что мы отдадим ее вам просто так, этого не будет! – заявил Жозеф.
Амадей тихо рассмеялся и пыхнул трубкой.
– Господа, когда вы дослушаете до конца историю, которую я намерен вам поведать, единственным вашим желанием будет поскорее избавиться от этой книги и никогда в жизни о ней не слышать. Но сначала я задам один вопрос. Верите ли вы в бессмертие, месье Легри?
– Разумеется, нет. Досужая выдумка.
– Это не выдумка, это проклятие. Давным-давно, при Людовике Пятнадцатом, я часто наведывался в Пуатьерские купальни неподалеку от Тюильри. Там было много злачных заведений…
– Вы сказали «бессмертие»?! – перебил Жозеф, до которого не сразу дошло, о чем речь. – За дураков нас держите? Это же детские сказки!
Амадей легко поднялся с места и прошелся туда-обратно перед сыщиками-любителями.
– Поймите меня правильно, господа, я не рассчитываю, что вы немедленно согласитесь с моими доводами, однако прошу вас не принимать сразу в штыки все, что я скажу, и дослушать меня до конца.
Он снова сел на скамью и выбил трубку о колонну – угольки посыпались на каменные плиты пола.
– Мне было тридцать шесть лет, я жил случайными заработками, перебивался как мог, искал удачи в игорных домах. Моим излюбленным местечком были «Игры добродетелей» в двух шагах от фонтана Самаританки. В этом заведении играли на деньги, угощались спиртными напитками, курили. В купальнях я свел знакомство с одним дворянином, по виду моим ровесником, и заманил его в «Игры добродетелей» в надежде разгромить в шахматы. Я и правда его победил благодаря одной секретной комбинации. Противник умолял меня поделиться «тайным знанием», а взамен посулил бесценный подарок, который, по его заверениям, должен был изменить мою судьбу. Я стал допытываться, что же это за подарок, и тогда он сказал: «Вечная жизнь». Конечно, я решил, что меня собираются надуть, но тут же напомнил себе, что все на свете продается и все на свете покупается. В ту пору я был на мели и не постеснялся бы воспользоваться любой возможностью поправить свои дела.
– Как звали того дворянина? – спросил Виктор.
– Граф де Сен-Жермен. Понимаю ваш скептицизм, месье Легри. Не исключаю даже, что вы считаете меня сумасшедшим.
– Я действительно полагаю, что вы несколько… не в себе. И я не позволю вам морочить мне голову выдумками, которые вы к тому же подаете как откровение, хотя на самом деле их можно вычитать в любой книжке про Сен-Жермена, где утверждается, помимо прочего, что он и ныне жив. Некий англичанин по фамилии Вандам даже клятвенно уверяет, что встречался с графом в Париже в конце правления Луи-Филиппа. Однако все это ложь. Известно, что граф умер от удара в тысяча семьсот восемьдесят четвертом году в возрасте девяносто трех лет. Это было в прусском городке Экенферде.
– Ваша недоверчивость, равно как и ваши обширные познания, делает вам честь. Однако все, что я говорю, – правда. Граф показал мне записки некой Марго Фишон, в которых речь шла о местонахождении источника вечной молодости. Увы, тогда я успел прочитать и запомнить лишь несколько строчек:
Поиски Средины МираЗавершатся где-то рядом.Там под сводом галереиМуж стоял вооруженный,Некогда стоял на страже…
Граф быстро спрятал записки. Но я не расстроился – мне тоже все это казалось мистификацией, к тому же меня тогда ничто не заботило, кроме денег. Вы уже начинаете понимать, о чем я толкую, господа?
