Однако, по словам генерала Милеанта, его очень удивило, что генерал Ренненкампф отнесся к такому факту очень спокойно и ответил лишь, что прикажет отвезти коляску назад, а за громкий разнос Грена сделал даже ему, генералу Милеанту, замечание. Коляска эта была затем действительно отвезена обратно в Эйдкунен, и отвозивший ее по приказанию командира полевого жандармского эскадрона, штабс-ротмистр кн. Ишеев объяснил, что в коляске этой лежали подушки, перины, какой-то ковер и полотно и что эта коляска с вещами, как ему объяснили, была привезена будто бы по приказанию командующего армией для учреждений Красного Креста.
Сам генерал Ренненкампф говорит, что ему решительно ничего не было известно о привозе какой-то коляски и генерал Милеант ему о том ничего не докладывал, а он действительно слышал из окна своего вагона, как генерал Милеант кричал на кого-то из офицеров и сделал ему по этому поводу замечание, не спрашивая Милеанта, на кого и по какому поводу он кричал.
Представляется непонятным, однако, как мог генерал Ренненкампф, делая замечание генерал-лейтенанту, своему начальнику штаба, совершенно не поинтересоваться даже, в чем было дело. Но знал или не знал генерал Ренненкампф о привозе якобы для него или по его приказанию коляски с вещами, нельзя не признать правильным того соображения генерала Милеанта, что сам по себе этот факт уже мог подать повод к компрометирующим генерала Ренненкампфа толкованиям.
В то же время другой личный адъютант генерала Ренненкампфа штабс-ротмистр Важеевский, явившись будто бы по приказанию командующего армией осматривать немецкий пакгауз, нагрузил из него автомобиль белыми мехами и увез их в Вержболово.
Из того же пакгауза другая партия мехов была увезена, также на автомобиле, генералом Белосельским, который затем привез эти меха в вагон генерала Ренненкампфа, где их, между прочим, в тот же день видел генерал Милеант.
По объяснению генерала Милеанта, он, войдя в салон-вагон генерала Ренненкампфа для доклада, застал его рассматривающим вместе с князем Белосельским шкурки черного, похожего на скунса меха, целая куча которых, в несколько десятков шкурок, лежала на полу вагона, и тут же лежала куча дорогих кож – таких, которые идут на обивку мебели или альбомов, и несколько ящиков с сигарами. Увидев эту сцену, генерал Милеант, по его словам, поспешил, ограничившись несколькими словами, уйти, но вскоре его догнал на перроне князь Белосельский и начал объясняться, говоря, что это он привез бывшие в вагоне меха, имея в виду использовать их для Красного Креста; на это, как говорит генерал Милеант, он возразил, что Красный Крест в мехах не нуждается, и вместе с тем заметил, что нижние чины, видевшие, как вывозились меха, могли сделать из этого совершенно другие выводы.
По поводу этих мехов сам генерал Ренненкампф утверждает, что ничего подобного тому, что говорит генерал Милеант, никогда не было и что все это Милеант выдумал по злобе за устранение его от должности начальника штаба армии. Генерал Ренненкампф, однако, помнит, что князь Белосельский действительно приносил к нему в вагон и показывал ему мех, но только одну шкурку; того же для какой именно надобности показывалась ему эта шкурка князем Белосельским, генерал Ренненкампф, по его словам, объяснить решительно не может. Такое объяснение генерала Ренненкампфа представляется, однако, совершенно неясным и непонятным и к тому же оказывается несогласным не только с показанием генерала Милеанта, но и объяснениями по этому поводу и князя Белосельского, который и сам не отрицает что, он показывал генералу Ренненкампфу меха, и не одну шкурку, а две или три пачки таких шкурок, и сделал это с тем, чтобы убедить генерала Ренненкампфа использовать оказавшиеся в немецкой таможне меха, пока еще они были целы, хотя бы для благотворительных учреждений. По объяснению князя Белосельского, он действительно сам взял эти меха из Эйдкуненской таможни в присутствии, насколько он помнит, штабс-ротмистра Важеевского; при этом на пробу было взято несколько пачек шкурок различных мехов из разных тюков, и кроме того была взята, для образчика, одна кожа, годная для починки седел. Всё это было сложено в корзину и погружено на автомобиль, в котором поехал и сам князь Белосельский. Меха эти, по словам князя Белосельского, были поддельный скунс и вообще плохого сорта. Привезенная корзина с мехами была внесена в вагон командующего армией и поставлена в проходе вагона, а сам князь Белосельский, по его объяснению, вошел в салон к генералу Ренненкампфу, взяв с собой на образец лишь две-три пачки мехов и кожу. Подробности самой сцены, происшедшей с приходом генерала Милеанта, у князя Белосельского, по его словам, хорошо не запечатлелись в памяти, но он утверждает, что генерал Милеант, войдя в вагон, резко обратился к нему, упоминая что-то о взятой будто бы для командующего армией коляске, а генерал Ренненкампф стал говорить Милеанту о необходимости иначе держать себя в его присутствии. Тогда, по словам князя Белосельского, он первый вышел из вагона, приказав тогда же отвезти меха обратно в пакгауз, а затем уже сам генерал Милеант подошел к нему на перроне, и между ними произошло по поводу мехов сначала резкое объяснение, которое, однако, тогда же было исчерпано. Передопрошенный, ввиду такого разноречия его показаний с объяснениями генерала Ренненкампфа и князя Белосельского, в моем личном присутствии генерал Милеант, однако, заявил, что, вполне сознавая принимаемую им на себя за свои слова ответственность, он категорически утверждает, что переданная им сцена с мехами в вагоне воспроизведена им с фотографической точностью и не скрывает, что сцена эта произвела на него неблаговидное впечатление, хотя он, конечно, и не сомневался, что лично князь Белосельский не мог интересоваться этими мехами.
Но с какой бы целью в действительности ни привозил князь Белосельский эти меха, нельзя и в этом случае не согласиться с генералом Милеантом в том отношении, что для нижних чинов, которые нагружали эти меха из пакгауза в автомобиль князя Белосельского и вносили корзину с мехами в вагон командующего армией, или были свидетелями того, как увозились автомобили с мехами, то адъютантом командующего армией, то состоящим при нем генералом, – эти картины должны были представляться в крайне неблаговидном свете в отношении их, командующего армией и его приближенных. Такое впечатление среди нижних чинов могло быть более тягостным, что в отношении самых нижних чинов всякие злоупотребления чужим имуществом жестоко преследовались, и несколько человек солдат за мелкие случаи хищений были по приказанию генерала Ренненкампфа расстреляны даже без суда.
Затем за то же самое время пребывания штаба 1-й армии в Вержболове комендантом штаба армии, ротмистром (ныне подполковником) Сергеевым были в качестве его личной военной добычи отправлены в Вильну с обозными нижними чинами, по словам подполковника Сергеева с ведома генерала Ренненкампфа, восемь молодых лошадей прусского Тракененского завода, пойманных частью самим Сергеевым, а частью для него нижними чинами. Лошади эти в Вильне были поставлены, как оказалось, с разрешения госпожи Ренненкампф на конюшне при доме командующего войсками, кормились на ее счет, и за ними ухаживали чины местной пожарной команды, а спустя некоторое время они были отправлены в имение одного из служивших при штабе армии прапорщиков запаса. Знал о том, что на его конюшне стояли лошади, присланные Сергеевым, и сам генерал Ренненкампф, хотя, по его объяснению, он и не давал на то Сергееву никакого разрешения; но в то же время генерал Ренненкампф и не принимал по этому поводу никаких мер, а между тем ему как командующему армией не могло не быть известным, что эти лошади ни по их непригодности еще под седло, ни, во всяком случае в таком количестве не могли быть предметом личной военной добычи ротмистра Сергеева. Вместе с тем самый факт привода этих лошадей нижними чинами на конюшню командующего армией и содержание их там давало всякому, знавшему о том в Вильне, совершенно основательный повод считать, что лошади эти были приведены лично для генерала Ренненкампфа.
С переходом штаба армии в Инстербург повторилось то же, что происходило и в Вержболове. Так, прежде всего у того же адъютанта генерала Ренненкампфа подполковника Грена, снова оказались коляска и пара лошадей, которые, по свидетельству одного из ординарцев генерала Ренненкампфа, штабс-ротмистра Олива, были взяты, по приказанию подполковника Грена, опять-таки якобы для командующего армией с какого-то двора в Инстербурге и поставлены в конюшню при гостинице, где помещался штаб армии и сам командующий армией. По словам штабс-ротмистра Олива, эти лошади и коляска были, по приказанию князя Белосельского, из конюшни штаба армии удалены, но затем уже во время отступления штабс-ротмистр Олива снова видел тех же лошадей и коляску, шедшими в обозе. Тот же подполковник Грен, по словам штабс-ротмистра Олива, отправил куда-то из Инстербурга по железной дороге несколько ящиков вина, которое грузили ему денщики ординарцев; в гостиницу же, где стоял штаб армии, денщик подполковника Грена носил какие-то забитые ящики и разные вещи, а сам Грен вместе с штабс-ротмистром Важеевским таскали в ту же гостиницу разное старинное оружие.
