от Маджуба, но я не в силах писать о тех событиях. Неужели беспорядки будут продолжаться и после моей смерти, а я так и не узнаю, к чему они в конце концов приведут.
Подробности тех событий и вашего в них участия я решил опустить и упомянуть лишь вскользь, поскольку именно в то время я познакомился с мистером Энскомом. Оттого и отвел вам так мало места в истории о поражении зулусов, свершившейся мести колдуна Зикали над их краалем под названием Обреченный и, наконец, о зарождении любви, к которой старик приложил руку. К сожалению, без меня тоже не обошлось.
Мистер Энском прибыл в Преторию, опередив свои фургоны дня на два. Поскольку он не мог попроситься на постой к европейцу, а к туземцу и подавно, я пустил его к себе, вернее, в мою палатку по соседству с фургоном. Он согласился, и вскоре мы очень сдружились.
Накануне нашего знакомства я узнал о его службе в кавалерийском полку, однако несколько лет назад он добровольно подал в отставку. Я спросил его о причине.
— После смерти матери я получил приличное наследство и мог оставить карьеру военного. За границей меня все устраивало, а когда полк вернулся домой, я заскучал. Многовато светских условностей, на мой взгляд. А мне хотелось приключений. Путешествия — вот моя единственная отрада.
— Вам скоро надоест. В средствах вы не стеснены, так что очень скоро женитесь на прелестной барышне и остепенитесь.
— Едва ли! Я слишком разборчив и вряд ли буду счастлив в браке. Пышущие здоровьем ангелочки, желающие пойти под венец, на дороге не валяются.
Тут я рассмеялся.
— К тому же, — добавил он с потухшим взглядом, — я знавал много прелестных барышень и представляю, каковы они.
— Лучше вступить в брак, чем постоянно обжигаться.
— Пусть так, но и в браке можно ошибиться. Нет уж, я никогда не женюсь, правда, мой брат бездетен, поэтому вся надежда на меня.
«Ты женишься, дружок, — подумал я, — как только заживут душевные раны».
Несомненно, он не раз страдал по вине женщин. Увы, я так и не узнал подробностей, а я так люблю узнавать о чужих любовных драмах! Однако мы сменили тему.
Фургоны Энскома задерживались на пару дней, вроде бы у колеса полетела ось или они застряли в трясине, а мне до отбытия почтового фургона особо нечем было заняться. Поэтому мы коротали время, прогуливаясь по окрестностям, благо в те дни деревушка еще не успела разрастись, и болтали с каждым встречным. По пути зашли в губернаторскую резиденцию, как теперь ее называют, и оставили свои визитные карточки, вернее, нас про сто записали в книге посетителей. Сотрудник штаба, которого мы повстречали на пути, велел нам отметиться подобным образом. Спустя час нам прислали записку с приглашением на ужин и просили не беспокоиться о форме одежды. Об отказе не могло быть и речи. Энском спешно нарядился в мой отличный сменный костюм, который был ему коротковат, сатиновый бант и лаковые туфли он купил в лавке Бекета. В тот вечер, друг мой, мы с вами и познакомились. Тогда же, если помните, случились неприятности. Мы перепутали время и явились на полчаса раньше. Нас провели в просторную комнату, выходящую на веранду. Там мы застали вас за копированием какой-то депеши. В ту пору, если память мне не изменяет, вы работали личным секретарем. Полагаю, это был отчет об итогах аннексии. Тусклая керосиновая лампа у вас за спиной не могла разогнать сумрак, свет шел через приоткрытые ставни. Наш провожатый, не желая вас обеспокоить, провел нас в дальний темный конец комнаты. Там мы коротали время, тихо беседуя. Внезапно открылась дверь в глубине комнаты и вошел его превосходительство сэр Теофил Шепстон. Полноватый мужчина среднего роста с вдумчивым лицом. Я всегда считал его величайшим государственным деятелем в истории Африки. На нас он даже не взглянул, а едва увидев вас, сказал раздраженно:
— Вы обезумели?!
— Не больше обычного, я надеюсь, сэр, а что случилось?
— Разве я не велел вам опускать на ночь занавески? Так нет же, вы практически высовываете голову в окно! Лучшей мишени и не придумаешь.
— Охота бурам покушаться на мою жизнь, сэр. Будь вы здесь, я бы обязательно опустил занавески и закрыл ставни, — отвечали вы, смеясь.
— Идите переоденьтесь, если не хотите опоздать к ужину, — добавил он строго.
Вы удалились. Но как только за вами закрылась дверь и Шепстону доложили о нашем приходе, он улыбнулся и сказал нечто такое, что я и теперь не возьмусь вам повторить. Кажется, речь шла о дне объявления аннексии, когда вы пришли ему на помощь в трудную минуту. Упоминаю о сем весьма показательном случае, ибо он всплывает в памяти всякий раз, как я думаю о Шепстоне, с которым мы в течение многих лет изредка пересекались как охотник и выдающийся чиновник. Несмотря на осторожность, предчувствие опасности, приобретенные после длительного пребывания в этой стране, и притворную строгость, он никогда не скрывал своей любви к друзьям. В этом человеке ощущалось внутреннее благородство, хотя кое-кто и называл его африканским Талейраном. Однако каждый местный житель от мыса Доброй Надежды до реки Замбези знал и уважал его, как ни одного белого человека. Впрочем, вернемся к нашему повествованию, а рассуждения об исторических событиях оставим более знающим людям.
Мы провели весьма приятный вечер за ужином. Хотя я немного стыдился своего одеяния, когда вокруг собрались такие нарядные джентльмены в элегантных мундирах с белыми галстуками. Энском все время ерзал на стуле, новые туфли оказались ему малы и немилосердно жали.
Все пребывали в прекрасном настроении, отовсюду приходили известия о благосклонном принятии аннексии. Стало быть, опасность миновала. Эх, если бы мы только знали, чем все закончится.
На обратном пути к фургону я невзначай упомянул о стаде буйволов, все еще пасущемся
