— сказал Вовка. — Димка, ты только что говорил: Лёша Соколовский признался, что хотел убить Надю? Когда это было? Кто подтвердит твои слова?
Я потёр шрам на руке, как это делал настоящий Димка. Посмотрел Владимиру в глаза.
Ответил:
— Лёша Соколовский сам мне об этом сказал. Вчера. За пару минут до того, как он умер. Свидетелей… нашей с ним беседы не было. Никто не видел, как я входил и выходил вечером из его кабинета.
На стол спланировал из кроны дерева зелёный лист, приземлился он рядом с пачками денег.
Вовка резко выпрямил спину и протянул:
— Тааак…
Он прижал ладони к столешнице. Будто вознамерился встать. Но он не сдвинулся с места. Не спускал с меня глаз. Надя засуетилась. Она бросила взгляд сперва на калитку, затем взглянула на веранду (позвякивание посуды в доме стихло, музыка сменилась голосами радиоведущих). Надя встала, прошла к дому и плотно прикрыла входную дверь. Доски ступеней под нею тихо скрипнули. Я смотрел, как Надя возвращалась к столу. Мой младший брат разглядывал моё лицо и постукивал пальцем по столешнице.
— Фролов… тоже тебе в чём-то признался перед смертью? — спросил Вовка.
Надя остановилась у него за спиной, положила руки на его плечи (будто успокаивала мужа).
Я покачал головой и заявил:
— Фролов не сказал ничего интересного. Но я его ни о чём и не расспрашивал. Зачем?
— Действительно.
Владимир ухмыльнулся. В его глазах отразились пробившиеся сквозь листву вишни солнечные лучи. Сверкнули и Надины глаза.
Вовка покачал головой.
— Ты так спокойно мне сейчас об этом говоришь… — произнёс он.
Я развёл руками.
— Я совершенно спокоен, Вовчик. Теперь, спокоен. Вы моя семья. Я отвечаю в том числе и за ваше спокойствие.
Вовка тихо выругался.
Надя похлопала его по плечу, поправила воротник на рубашке мужа.
— Димка, что, по-твоему, я должен со всем этим делать? Я милиционер. Ты забыл? Вчера ты на моих глазах застрелил человека. Теперь я вдруг узнаю, что с самоубийствами Соколовского и Фролова… не всё чисто.
Владимир шумно вздохнул и спросил:
— Димка, что ты творишь? Ты с ума сошёл?
— С самоубийствами Фролова и Соколовского всё нормально, — заверил я. — Никто не подкопается. Будь уверен. Я в таких делах разбираюсь. Так что расслабься, Вовчик. Просто живи. И радуйся, что твоя жена тоже жива.
— Димка, но ведь так нельзя…
— Можно, Вовчик. И нужно.
Я стукнул ладонью по столешнице.
Пачки сторублёвок не пошевелились — лист вишни подпрыгнул и сдвинулся в Вовкину сторону.
— Сегодня Надя лежала бы в морге, — заявил я, — а ты валялся бы на койке в отделении интенсивной терапии! Если бы я вчера не пристрелил Серого. Так было бы. Я знаю. И Соколовский с Фроловым не успокоились бы… если бы я их не упокоил.
Я посмотрел брату в глаза, сообщил:
— Вовчик, я знаю, о чём говорю. Я видел Надину могилу собственными глазами. Знаю, что после выстрелов Серого ты уже не встал бы на ноги. Ты на всю оставшуюся жизнь остался бы не ходячим инвалидом. Вот это вот — нельзя!
Я снова ударил по столу и добавил тише:
— Всё остальное можно и нужно. Когда дело касается моей семьи. Понимаешь, брат?
Вовка кивнул.
Надя снова уселась за стол рядом с ним.
— Понимаю, брат, — ответил Вовка. — Но существует закон. Закон гласит, что преступления нужно сперва доказать. Преступников судят. И лишь потом выносят им приговор. Если бы вчера арестовали этого Серого…
— То с Соколовским и с Фроловым вы бы всё равно ничего не сделали, — сказал я. — Надя не даст соврать. Она уже знает, как закрывают дела. Так же случилось бы и теперь. Меня такой вариант не устроил. Суда не будет, брат. Не в этом случае.
— Димка, ты не понимаешь…
— Дима прав, — сказала Надя.
Она прикоснулась к руке своего мужа, посмотрела ему в лицо.
Мне показалось, что Вовка онемел от неожиданности: раньше Надя меня никогда не прерывала.
— Прости, Вова, но твой брат прав, — повторила Надя. — Фролова бы не тронули. Да и Лёшу Соколовского тоже. Мы всё это уже проходили. Нам с тобой заткнули бы рот. В лучшем случае, предложили бы взятку.
Она указала на пачки сторублёвок, перевела взгляд на меня.
— Дмитрий, — сказала Надя, — ты сейчас говорил, что видел мою могилу. Что это значит?
Я рассматривал её миндалевидные глаза и чуть заострённый кончик носа. Вспомнил, что вот так же они выглядели на её надгробии. Только там Надя улыбалась, а на её щеках были заметны ямочки.
— В марте мы… вы с Вовкой посетили фотоателье на улице Космонавтов, — сказал я. — Там вы сделали несколько снимков. На одном из них ты улыбалась и выглядела очень счастливой. Эта фотография сейчас на полке вашего книжного шкафа стоит. Помнишь её? Вот с неё и скопировали портрет на твоё надгробие. Ты там получилась весёлой и очень красивой.
Надя растеряно взмахнула ресницами. Но не отвела взгляда от моего лица.
— Димка, что ты несёшь? — сказал мой младший брат. — Какое надгробие?
Он снова приподнял брови.
Его лоб изуродовали ненавистные мне морщины.
— Из чёрного гранита, — ответил я. — Ты, Вовчик, сам выбрал этот камень. Потому что решил: мраморные памятники недолговечны, они быстро разрушаются от влаги и от холода. На похоронах жены ты не был. Потому что пули из пистолета Серого надолго уложили тебя в больничную койку. Но Женька Бакаев и Коля Синицын застолбили на Кисловском кладбище место и для тебя.
Я заметил, как Надины пальцы стиснули Вовкину руку.
Сообщил:
— Вот только тебя, Вовчик, в могилу рядом с женой не положили. Потому что в мае две тысячи пятнадцатого года в ту могилу опустили тело твоей дочери Лизы. Лизе Рыковой было тридцать лет, когда она умерла. Но для памятника ты, Вовка, выбрал её старый портрет. На нём она была двадцатилетней. Здоровой и красивой. Очень похожей на свою маму.
Я приподнял конверт с надписью «Деньги». Достал из-под него тот, где Димкиным почерком я написал «Лиза». Этот конверт был тоньше двух других. Но я считал его самым важным. Я аккуратно переложил его на середину стола — разместил рядом с пачками денег. Притихшие Вовка и Надя следили за моими действиями. Они задержали свои взгляды на конверте. Я
