донеслось шипение сбегавшего на плиту кофе.
* * *
Сегодня я впервые в этой новой жизни спал с пистолетом под подушкой. Во сне я снова стрелял в Серого. Вот только обнаружил: в машине вместе с Надей ехал не мой брат Вовка. Я видел сквозь лобовое стекло «шестёрки» как скалил в салоне желтоватые зубы тот человек с найденной у меня на столе фотографии.
Утром я снова сварил себе кофе (он помог мне окончательно проснуться). Затем я убедился, что конверт с фотографией мне не приснился. Осмотрел я и замочную скважину на своей двери — следов взлома на ней не обнаружил.
Заготовленные для Вовки и Нади конверты я сунул в Димкин коричневый портфель. Туда же положил и пачки сотенных банкнот. Дежурившие у подъезда женщины встретили меня привычными недовольными взглядами — я посчитал это обстоятельство хорошей приметой.
* * *
В зале переговорного пункта я застал уже знакомую картину. На стульях около окна сидели раскрасневшиеся от жары мужчины и женщины пенсионного возраста (на меня они взглянули с недовольством, будто на конкурента). Молодая мамаша поглядывала через оконное стекло на коляску, которая стояла на улице в метре от урны. Мамаша торопливо заполняла бланк телеграммы. Два светловолосых старшеклассника играли в карманные шахматы и обменивались короткими, но резкими репликами. Из телефонных кабинок доносились громкие голоса — говорившие по телефону люди будто перекрикивались друг с другом.
У самого потолка гонялись друг за другом три большие чёрные мухи. В воздухе витал букет из запахов парфюмерии, табачного дыма, чеснока и алкогольного перегара. Я занял очередь, примостился на стул спиной к окну. Во взглядах пенсионеров мне почудился вопрос: почему я не на работе, как все «нормальные люди». Но вслух мужчины и женщины его не озвучили. Они лишь шумно вздыхали и недовольно обсуждали то обстоятельство, что очередь «совсем не двигалась». Я пару минут понаблюдал за шахматной партией игравших в метре от меня парней. Затем развернул купленную только что в ларьке «Союзпечать» газету.
«…В Югославии резко обострилась ситуация в связи с провалом миссии „тройки“ представителей ЕС, пытавшейся заручиться поддержкой своего плана прекращения огня. В Хорватии возобновились вооружённые столкновения, есть жертвы…». «…Руководитель компартии Чили Володя Тейтельбойм подтвердил, что в новом уставе партии не будет упоминания о марксизме-ленинизме…». «…Полная драматизма и лишения одиссея 70 советских рыбаков в Нигерии подходит к концу…». «…Новый вид услуг — прямой перевод валютных средств во Внешэкономбанк СССР — начали предоставлять со вчерашнего дня четыре ведущих государственных банка Тайваня…».
* * *
— Рыков-Ленинград-девятая кабина! — скороговоркой прокричал звонкий женский голос.
Я сложил газету, бросил её на пустовавший справа от меня стул. Заметил, как на неё жадно взглянул скучавший около входа седовласый мужчина. Я указал ему рукой на газету, кивнул — мужчина радостно улыбнулся. Я прошагал через зал до десятой кабины. Слушал по пути звучавшие за толстыми дверями кабинок мужские и женские монологи. В десятой кабинке на полу увидел два смятых фантика из-под конфет и написанный от руки рад цифр на стене (телефонный номер). Повернулся к двери спиной. Снял холодную металлическую трубку; дождался, пока в трубке прозвучал мурлыкающий голос Александры Лебедевой.
— Алло?
Я невольно улыбнулся и сказал:
— Здравствуй, Саша. Рад тебя слышать.
Почувствовал, что Лебедева обрадовалась моему звонку. Но услышал в её голосе и ноты тревоги. Александра обрушила на меня шквал вопросов. Я отвечал на них, не вдаваясь в подробности. Сообщил Саше, что мой младший брат и его жена живы. Сказал, что «всё прошло» примерно так, как я «предполагал». На вопрос о «тромбе» ответил Александре, что «ещё поживу». Выслушал град рекомендаций «о борьбе с тромбами», которые Лебедева раздобыла специально для меня. Пообещал, что «займусь этим вопросом». Лишь после этого моего заверения Саша рассказала мне о своих делах.
— Дима, он мне не поверил, — сообщила Александра.
Мне показалось, что её голос дрогнул.
— Папа. Я рассказала ему о твоём предупреждении. И о тебе.
Саша выдержала паузу.
— Дима, папа посмеялся надо мной, — сказала она. — Обозвал тебя шарлатаном. Дима, что мне делать?
Я опёрся плечом о стену кабины, рассматривал диск телефонного аппарата.
— Дима, ты слышишь меня?
— Слышу, — ответил я.
— Почему не отвечаешь?
Я будто бы наяву увидел, как Саша Лебедева сейчас стояла в прихожей своей квартиры (около телефонного аппарата «Panasonic») и нервно теребила серьгу на мочке левого уха.
— Какие у тебя планы на завтра? — поинтересовался я.
— Не знаю… — произнесла Александра, — я работаю над новой статьёй. А что?
Я услышал Сашин вздох.
— Даже работать сейчас спокойно не могу, — призналась Александра. — Всё думаю о том… о папе с мамой. Дима, как мне его убедить? Подскажи, пожалуйста. А лучше… приезжай. Ведь ты же закончил свои дела в Нижнерыбинске?
Я взглянул на часы.
— Сегодня закончу, — пообещал я. — Завтра к тебе приеду. Время в запасе ещё есть. Работай спокойно. Я поговорю с твоим отцом. Обещаю. Мне он поверит. Найду для него убедительные доводы. Всё будет хорошо, Саша. Не переживай.
* * *
От центрального телеграфа я заехал на городской вокзал. Обнаружил, что вид вагонов и билетных касс уже не вызывал у меня недовольство. Будто я хорошо отдохнул за те две недели, что прошли с момента моего прошлого путешествия в поезде.
Я постоял около расписания поездов. Прикинул, что на два ближайших рейса до Ленинграда уже не успею. Купил билет на поезд из Симферополя. Тот останавливался в Нижнерыбинске за четверть часа до полуночи, а прибывал в Ленинград вечером.
Будто бы по волшебству в кассе вокзала мне продали билет в купейный вагон (пусть и на «верхнюю полку»). Это за пол дня до посадки в самый разгар летних отпусков! Такое невероятное обстоятельство улучшило моё и без того неплохое настроение.
* * *
Но ещё больше меня порадовало общение с Лизой. В прошлой жизни этот самый день Лиза провела с родителями моей тогда уже покойной жены. Тёща мне после рассказывала, что дочь весь день лила слёзы. Но сегодня моя племянница улыбалась. Я улыбался ей в ответ. Слушал Лизины рассказы о придуманных ею за сегодняшнее утро сюжетных поворотах в романе о Барби. Любовался ямочками на её щеках. Пил чай с халвой, сидя во дворе дома своего младшего брата (под кроной вишни).
Ярко светило солнце, шелестел листвой ветер. Из радиоприёмника на кухне доносились музыка и звонкий
