мы не пошли. Три черные "Волги" с серией "МКМ" проследовали к служебному входу, где "высоких гостей" лично встречала незабвенная "Муся" — Мария Боруховна Пульяж, главный музыкальный редактор "России".
— Галиночка Леонидовна!‥ Светланушка Владимировна!‥ Господи, как же я вам рада!‥ Юрий Михайлович, здравствуйте, золотой вы наш человек!‥ Витенька! Нет, ну скажете, какой красавчик растёт! Да?! На погибель всех девичьих сердечек!‥ Гришенька, ты как всегда, сама элегантность! Дай я тебя расцелую… Девушки! Все-таки нет на свете женщин красивее, чем наши!‥
И еще минут пять в таком же роде. Видимо, такая манера общения была здесь делом обыденным, потому что и Брежнева, и Щелокова восприняли это все, как само собой полагающееся. Чурбанов, одетый, по случаю концерта, в элегантный серый в полоску костюм, тоже расслабленно улыбался.
Немаленький кабинет Пульяж был нами временно превращен в гардероб, в котором женщины, скинув свои шубы, поправляли туалеты и макияж, а мужчины неприкаянно толклись по углам, развлекая себя разговорами.
Щелоков в последний момент поехать не смог и его супруга, немного расстроенная отсутствием мужа, вяло жаловалась дочери генсека:
— Если он еще и Юру на работе оставил бы, то домой мог бы вообще не приходить! Так пусть и поселился бы на своей Огарёва…
— Мои дорогие! Зрелище вам предстоит необычное, поэтому предлагаю, профилактически, немного укрепить нервную систему!
В руках у улыбающейся Пульяж появилась бутылка "Наполеона"(!) и несколько маленьких рюмочек. Неизвестно откуда возникла тарелка с уже порезанным лимоном и присутствующие с должным энтузиазмом откликнулись на "профилактическое" предложение радушной хозяйки…
Как быстро человек ко всему привыкает и отвыкает! Первые недели и месяцы моего "второго детства", меня откровенно потешало поведение советских певцов и певиц во время выступлений — их серьезные лица, изображение "внутреннего драматизма", одинаковые костюмы музыкантов ВИА… А теперь я с оторопью смотрю на кривляющегося на сцене черномазого пидораса и понимаю, что этот раскованный представитель "западной культуры" вызывает у меня приступ тошноты.
Честно — не ожидал: концерт "Бонни М" — как сплошная затянувшаяся пытка. Несуразные комбинезоны из "блестящей" ткани, пошлые перья из дурацких шляпок и вульгарный макияж на лоснящихся от пота черных лицах превратили, в моих глазах, солистов "Бонни М" в откровенных фриков. Их неестественные улыбки и нелепая жестикуляция в попытках расшевелить глухо молчащий зал, вызывали, в лучшем случае, только сочувствие.
Полночи я читал в айфоне воспоминания очевидцев этого концерта и даже посмотрел фильм(!), посвященные такому "эпохальному" событию, как визит "Бонни М" в Москву.
Захлебывающиеся слюнями умиления Макаревич и Троицкий симпатии не вызывали, но их рассуждения о "прорыве железного занавеса находящейся в зените славы западной группой" были вполне созвучны моему пониманию события. Конечно, воспоминания Ирины Родниной о явном партхозактиве в зале и интервью самих постаревших участников "Бонни М", о том, как они "героически" пытались заставить "танцевать коммунистов" вызывали улыбку. Но ролики с "You Tube" объективно подтверждали, что к такому зрелищу советские люди были не готовы!
Я даже заранее настроился, что тоже буду сидеть весь концерт с каменным выражением лица, но внутренне ждал "праздника души", какую-то "отдушину из будущего", в которой сейчас так отчаянно нуждался.
Но, облом-с! Долгое, вульгарное и унылое "ретро". В худшем смысле этого слова…
После концерта мы, снова в кабинете у Пульяж, обсуждаем/осуждаем увиденное зрелище. Общее мнение сводится к тому, что "в этом что-то есть, но советскому народу нужна высокая культура, а не "Содом и Гоморра" на потребу невзыскательному западному вкусу"!
Поддакивая, я украдкой переглядываюсь с Верой и понимаю, что сегодня ночью у нас есть реальный шанс… Это после месячного-то воздержания!
Мама опять в Ленинграде, Вера — готова (сомнений нет!), а впереди свободные выходные. Ибо никакая сила, включая "мамонта", не заставит меня завтра пойти в школу!
И тут, на тебе…
"Невзначай" оказавшаяся рядом, белобрысая зараза чуть склоняет голову к моему уху:
— Поговориить надо… Сегодняя.
«Нашла время!‥ Ну, не гадюка?!»
Все, что успеваю сделать, это сунуть в карман Вериного полушубка ключи от "тверской" квартиры.
В нынешней ночной Москве вариантов "посидеть" почти нет и, развезя по домам Веру и Ладу, мы с Альдоной, на милицейской "Волге", возвращаемся в гостиницу "Россия".
В половине двенадцатого ночи в ресторана "Кремлевский" народу полно, естественно в основном, иностранцев. Но нас здесь помнят по прошлым визитам в компании "кремлевских небожителей" и метрдотель сразу же находит свободный столик.
Ресторанная кухня уже не работает, поэтому импортная публика или "доедает", или банально напивается.
Нам приносят кофе. Не споря и никак не выражая осуждения, Альдона, по моей просьбе, заказывает "полтинник" "Арарата".
— Тебе правдаа не понравился концерт?
— Правда. Мы сможем значительно лучше. По-крайней мере, уровень "их" ведущей группы посмотрели — тоже польза…
Альдона задумчиво отпила "капучино" и кончиком языка облизнула верхнюю губу.
«Ха… Планы на ночь уже сформировались и смена "объекта", как я погляжу, организм не смущает!»
Выпиваю залпом, принесённый официантом, коньяк и с удовольствием морщусь от лимона.
Холодные глаза прибалтки некоторое время наблюдают за моей реакцией, а затем следует вопрос "в лоб":
— Ты откудаа знаешь итальянскиий?
«Вот почему ты, sучка, коньяк без звука заказала!»
Я "удивлен" и даже не стараюсь этого "скрыть":
— Сам выучил… я же рассказывал…
— Переводчица считаает, что не моог… так чтобы писаать на чужом языке стихии…
— Но, как видишь, выучил и пишу…
Я "недоуменно" пожимаю плечами.
— Онаа гарантиирует, что этоо невозможно…
"Раздраженно" кривлюсь:
— Ну, и откуда тогда я, по её мнению, знаю язык? Может я итальянский шпион?!
— Яя и спрашиваю откудаа ты его знаешь?
Наступает моя очередь "изучать" взглядом собеседницу. Пару минут молча пялимся друг на друга. Затем Альдона отводит взгляд, не уступает — просто отводит.
— Мы договаривалиись и я тебе не врааг. Простоо, если сегодня спрашиваю яя, то завтра хочет спросиить мой отец. А послезавтраа этим заинтересуютсяя… в Комитете…
— Твой папа работает в КГБ? — я насмешливо улыбаюсь, и хотя этот вариант предполагался мною давно, но под сердцем холодеет.
— Нет.
Ответ слишком короток и мне этого мало.
— Излишне подозрительная Надежда Алексеевна оттуда?! — я продолжаю удерживать на лице улыбку.
Альдона молчит.
— Ты?! — я уже улыбаюсь от уха до уха.
В ответ опять молчание.
— Ну же, моя верная и преданная… Шахрезада! Визирь повелевает поговорить с ним! Услади мои уши своими ответами, наполненными правдой и искренностью… — несмотря на мой приторно-"восточный" тон, я стираю с лица улыбку и опять пристально вглядываюсь
