— Будь счастлива, — сказал он, но прежде, чем Брэббс успел обнять меня, Николас положил мне на плечо руку в перчатке и повлек меня за собой.
Сквозь туман и снег я видела открытую дверцу кареты. Милорд взял меня за руку и поддерживал, пока я, подхватив юбки, поднималась на подножку кареты.
Откинувшись на кожаные подушки, я бросила последний взгляд из открытой дверцы, прежде чем она захлопнулась. Я увидела Брэббса и Джима, направлявшихся к кабриолету доктора.
— Джим не поедет с нами, милорд?
— Нет, — последовал лаконичный ответ. Щелкнул кнут, и карета мягко покатила по заснеженной дороге. Я откинулась на спинку сиденья. Николас устроился напротив в расслабленной позе, слегка покачиваясь в такт движению экипажа.
— Итак, — сказал он, нарушая молчание, — что это значит — чувствовать себя леди Малхэм?
Я смотрела ему в лицо, рассчитывая увидеть признаки иронии, веселья, юмора, поддразнивания, но там этого и в помине не было. Вместо этого я встретила взгляд мрачных серых глаз и увидела глубокую складку между изогнутыми черными бровями.
— Я думаю, сэр, это потрясающее ощущение.
— Мне кажется, вам пора прекратить говорить со мной в этом угодливом тоне. Помните, мы теперь равны.
— Да, сэр, я хочу сказать, милорд, то есть да, Николас.
Я прикусила губу и подумала: мне предстоит нелегкий труд.
Взглянув снова в его ледяные глаза, я спросила:
— Сэр, я чем-то вызвала ваше неудовольствие?
— Что вы хотите этим сказать? Я выгляжу недовольным?
— Да, кажетесь. Похоже, что вас не радует наша свадьба. Вы сердитесь из-за Брэббса?
— Мне хотелось бы знать, что вас связывает с этим человеком.
— Он всего лишь друг. Давний друг семьи.
— Он мне не нравится.
— Мне жаль.
— Не хочу, чтобы вы продолжали с ним видеться, — упрямо сказал Николас.
У меня упало сердце.
— Но… но он мой друг. Я люблю Брэббса, как…
Внезапно в глазах его вспыхнул огонь. Он не дал мне договорить. Я видела, как дергается мускул у него на щеке, когда Николас сказал:
— Как моя жена, Ариэль, вы должны меня слушаться. Если я решу потащить вас, отбивающуюся и кричащую, на утес над бухтой и велю прыгнуть вниз, вы это сделаете. Вы меня понимаете?
Я почувствовала, как кровь отхлынула от моего лица. Я едва смогла сдержать приступ бешеного гнева.
— Нет, не понимаю! Да, вы мой муж, но не господин, если вы и в самом деле считаете меня равной себе. Если быть вашей женой означает день за днем жить под властью тирана, вы можете повернуть назад в Бернсалл. Мы расторгнем наш брак до того, как оба пожалеем об этом шаге.
Я сделала движение в сторону двери.
— Сядь! — приказал он.
Я снова попыталась дотянуться до двери.
Он схватил меня за руку и толкнул на сиденье.
Шум колес экипажа и стук копыт производили какой-то странный, жутковатый призрачный звук, отдававшийся эхом от стены тумана, клубившегося вокруг нас. Николас не двигался и даже, кажется, не мигал, и, должно быть, обдумывал мои слова. Потом, глубоко вздохнув, он снова расслабленно развалился на сиденье и расстегнул сюртук.
— Тебе нравится кольцо? — спросил он. Голос его был все еще напряженным, но ледяной тон сменился обычным.
Мои же нервы все еще были на взводе. Инстинктивно я сжала пальцы правой руки, так что они прикрыли обручальное кольцо.
— Да, нравится, — ответила я резко. Угол его рта чуть приподнялся:
— Оно принадлежало моей бабке с материнской стороны. Я вижу, оно тебе велико.
— Немного. — Я покрутила его — оно свободно болталось на пальце.
— Я распоряжусь, чтобы его переделали по твоему размеру. Если, конечно, ты не настаиваешь, чтобы мы вернулись в Бернсалл, чтобы аннулировать наш брак. Если ты действительно этого хочешь, я не стану препятствовать.
Я не ответила. В эту минуту я сама не знала, чего хочу.
Николас смотрел в окно, погруженный в свои мысли. Его красивое лицо было частично скрыто тенью, подбородок, рот и нос едва видны, но высокие скулы были освещены скудным дневным светом, а глаза казались темными и серьезными. Я оцепенела от изумления, когда он принялся тихо, но глубоким и мелодичным голосом декламировать:
Я думал, ты, моя любовь, Как лунный свет в долине, Я думал, ты бела, как снег, На грозовой вершине. Я думал ты, как светоч дня, Из бездны смотришь на меня, Как путеводная звезда, Что светит мне всегда.
Он заглянул мне в глаза и улыбнулся:
— Это старая ирландская любовная песня.
— Знаю.
— Я почему-то так и думал, что ты отчасти ирландка.
— Да, — подтвердила я, — моя мать была из Ирландии.
— Об этом нетрудно догадаться. Тебя выдают глаза и волосы… Иди сюда, Ариэль. Иди сюда, я не причиню тебе зла.
Я не двинулась с места, и он сжал губы и помрачнел.
— Ладно, мне жаль, что я ударил твоего друга. Тебя это примиряет со мной?
— Отчасти.
Николас переплел свои длинные сильные пальцы, откинул голову на кожаную подушку и стал смотреть на потолок кареты.
— Признаю, что моя реакция была слишком бурной, потому что твоим другом оказался Брэббс. Но иногда, Ариэль, я не властен над своими поступками. Мне жаль. Ты ведь знала это до того, как согласилась выйти за меня замуж. Я предупреждал тебя.
Я продолжала смотреть на свое обручальное кольцо, тускло поблескивающее во мраке кареты, потом прошептала:
— Да, ты предупреждал меня.
Он поднял голову, и волна темных волос упала ему на лоб до самых глаз.
— Жалеешь? — спросил он.
— По правде говоря, я мечтала о дне своей свадьбы и представляла его совсем другим.
Внезапно Николас подался ко мне и заключил мое лицо в ладони.
— Я заставил тебя плакать, — сказал он с горечью. — Прости, дорогая…
Подвинувшись ко мне, он обнял меня рукой за талию и посадил себе на колени. Он продолжал держать меня за подбородок и хмурился.
— Мне жаль, что я обидел тебя. Неужели ты думаешь, что я причинил тебе боль намеренно? Ну? Ответь мне, черт возьми, и перестань дрожать, как воробышек со сломанным крылышком в когтях у кошки.
Он нежно отклонил мою голову назад, и мое сердце снова заныло сладкой болью, томлением любви. Склонив голову, Николас легонько коснулся поцелуем моих губ один раз, потом еще, потом завладел моими губами полностью. Прижимаясь к нему, я чувствовала, что тело мое расплавляется, я покорно раскрыла навстречу ему губы, позволяя его языку вторгнуться в мой рот. Он сжал меня с такой силой, что я с трудом могла вздохнуть.
Мой муж! Я молча повторяла эти слова, и это приводило меня в экстаз, слова эти будили во мне большую страсть, чем его поцелуи. Я дрожала, но теперь уже не от страха, а от предвкушения.
