– Затем, – Далри машинально протянул руку за стаканом, – затем на меня обрушились один за другим два ужасных удара. Я вышел из квартиры и тут же столкнулся с привратником… Если бы я встретил его раньше, когда выносил тело Дрисколла! Не знаю, что я сказал. Кажется, я засмеялся или что-то в этом роде. Сказал ему, какой он хороший парень, и без всякой причины подарил ему полкроны. Он вышел со мной к машине…
– Сынок, – неожиданно проворчал доктор Фелл, – сегодня вы солгали нам без всякой необходимости, и вас выдала эта машина. Когда в Тауэре вы рассказывали нам все, то сообщили, что не ездили в машине на квартиру к Дрисколлу. Вы сказали, что, покинув квартиру, были вынуждены направиться в мастерскую, забрать машину и поехать домой. Я понимаю, вы не могли сказать ничего другого. Но когда мистер Хэдли объяснял вечером насчет того, что ваша машина была там, как сказал нам привратник… Но не важно. Далее?
– Я уехал. Голова у меня раскалывалась от мыслей. Но я уже считал себя в безопасности. Я надел цилиндр на Фила и засунул его кепи себе в карман. Мне оставалось только найти какой-нибудь тихий переулок по дороге в Тауэр и под прикрытием тумана положить кепи на тротуар. Мысль об отпечатках пальцев меня не беспокоила, потому что, Бог свидетель, я не смел и дотронуться до стрелы… И вот, когда я только обдумал свой план и начал выезжать из Блумсбери, случилось… Представляете, что случилось?
– Да, – сказал Хэдли. – Вы встретили генерала Мейсона.
– Встретил? Встретил его? Вы думаете, я остановился бы, если бы его увидел?! Я заметил его только в тот момент, когда он вскочил на подножку автомобиля, радостно улыбаясь, и закричал, что меня сам Бог ему послал, и просил меня подвинуться, чтобы он мог сесть рядом…
Я выключил мотор. Я читал насчет того, как себя чувствуют люди, когда им кажется, что у них остановилось сердце. Я не думал именно об этом, я чувствовал себя так, словно машина подо мной разваливается. Я не мог шелохнуться. Я попытался двигаться, и моя нога так резко ударила по акселератору, что машина вздрогнула. Потом я повернул голову и стал смотреть наружу, как будто рассматриваю колесо, и попытался обругать ее, но язык у меня словно прилип к гортани.
Затем мне как-то удалось завести мотор. Я вел машину и слышал, как генерал что-то говорит, но ничего не помню. Он был в хорошем настроении, и от этого делалось еще хуже. Я думал только о том, чтобы выдержать подобие спокойствия. «Давай, Старый Пастор, спокойнее, Старый Пастор, побереги нервы, Старый Пастор». И я думал, что дружки Фила уставились бы на меня, если бы увидели в тот момент лицо Старого Пастора. Мне хотелось закричать, ударить его по лицу и сказать: «Генерал, загляните под коврик у заднего сиденья и посмотрите, какой для вас сюрприз приготовил Старый Пастор!»
Разумеется, я этого не сделал. Я прикрывался тем, что так проклинал каждую встречную машину. Генералу даже показалось, что со мной не все в порядке. Я мчался навстречу гибели и понимал это. Мы возвращались прямо в Тауэр, и никто этого изменить не мог. Прямо назад… Простите… Я выпью… Странно, кажется, спиртное на меня совершенно не действует… Обычно после двух-трех порций мне становится не по себе.
За время поездки – это где-то двадцать минут – мне нужно было что-нибудь придумать. Мне казалось, что я видел Фила, лежащего мертвым в своей квартире, уже сотни лет назад… Но, взглянув на часы, не поверил своим глазам – было всего восемь минут третьего. И все это время мой мозг работал как автомат. Я разговаривал с генералом, не соображая, о чем мы говорим. Наконец я стал понимать, что у меня есть единственный шанс. И если мне это удастся, у меня будет настоящее алиби…
Понимаете? Если я въеду на территорию Тауэра и сумею где-нибудь незаметно избавиться от тела, ни один человек в здравом рассудке не подумает, что я приехал из города вместе с генералом, тогда как сзади на полу лежал труп. Мне начало казаться, что моя самая большая опасность может оказаться моим спасением. Все подумают, неожиданно сообразил я, что Дрисколл и не покидал Тауэр…
Мне нужно было набраться смелости для последнего усилия. И я благодарил Бога за то, что изображал плохое настроение и проклинал все машины, потому что теперь я сказал генералу насчет «фальшивого» телефонного звонка, из-за которого я уехал из Тауэра, и будто я гадаю, что все это значит…
Мы въехали на территорию Тауэра, когда часы пробили половину третьего. Я уже все просчитал и знал нужное мне место. Если поблизости никого не будет, когда мы поедем по Уотер-Лейн, я знал, что мне делать. Вы были совершенно правы, доктор Фелл, когда сказали, что любой сочтет ворота Изменников самым подходящим местом, чтобы в такой туманный день спрятать труп. И это было самое подходящее место, потому что я мог там остановиться, ни у кого не вызвав подозрений.
Понимаете? – Далри живо подался вперед. – Мне нужно было высадить генерала напротив ворот в Кровавую башню. Я подождал, пока он пройдет подальше в арку по дороге к «Кингс-Хаус», и приступил к делу. Я открыл заднюю дверцу, перебросил тело через ограду, через секунду вернулся в машину и поехал дальше…
Но боже мой! Как вовремя я это проделал! По дороге генерал вспомнил о каком-то деле в башне Святого Томаса и обнаружил тело. Вот… почти все, сэр. Еще только одно… Из-за этого ужасного состояния я забыл о деньгах, что были у Фила, – о деньгах, которые я должен был… Словом, я совсем об этом забыл. Когда генерал послал меня за доктором и за всем остальным, мне пришлось подняться к себе и выпить, чтобы как-то успокоить нервы. Реакция была слишком сильной. На моем столе лежало письмо. Не помню, как я его вскрыл, даже не знаю, зачем я это сделал. Помню только, что стою со стаканом в руке и передо мной это письмо. В нем говорилось… – в горле у Далри вдруг что-то булькнуло, – в письме говорилось: «Больше об этом не беспокойтесь. За все заплачено. Не говорите об этом брату и больше никогда не будьте таким доверчивым простаком». И подпись: «Лестер Биттон».
Далри выбрался из кресла и встал. Он раскраснелся, глаза его блестели, а на лице было какое-то странное выражение растерянной неуверенности…
– Я пьян, – удивленно произнес он. – Я пьян! Надо же, только что заметил. Старый Пастор пьян! Но не важно… Лестер Биттон избавил меня от долга и слова не сказал. И когда сегодня вы начали его обвинять… а он застрелился… Теперь вы понимаете, почему я решил все рассказать…
Он стоял выпрямившись, и между бровей у него залегла морщинка.
– Говорю вам, я подлец, – спокойно продолжал он, – но не настолько. Я знаю, что это значит для меня. Это означает веревку. Разумеется, мне не поверят после того, что я сделал, чтобы покрыть себя. И я никого не могу винить. Тебя выводят во двор, и через несколько секунд все кончено… Не думайте о Старом Пасторе. Не могу понять, как это я так напился. Вообще-то я мало пью… О чем я говорил? А, да! Если бы вы не стали обвинять в убийстве майора Биттона, если бы вы заявили, что не в состоянии найти убийцу, я бы хранил молчание. А почему бы нет? Я люблю Шейлу. Однажды мы могли бы… Но не важно. Пожалуйста, не думайте, что мне себя жалко. Просто я ценю людей, которые добры ко мне. Я видел не очень много доброты. Люди все время думали, что я какой-то шут. Но боже ты мой! Старый Пастор заставил полицию гадать, правда? – На мгновение его лицо просветлело. – Старый шут, Старый Пастор!
Огонь постепенно угасал. Далри, сцепив руки, всматривался в сумрак комнаты. Он долго говорил. За окнами появились первые признаки рассвета.
Хэдли тихо поднялся на ноги.
– Молодой человек, – сказал он, – у меня есть для вас приказ. Выйдите в одну из комнат и посидите там. Я вскоре приглашу вас. Мне нужно переговорить с моими друзьями. И еще одно. Ни в коем случае никому ничего не говорите, пока вас не позовут. Вы слышите?
– А, да, хорошо, – отозвался Далри. – Хорошо. Идите звоните, вызывайте свою «черную Мэри», или что там у вас есть. Я подожду… Кстати, я не сказал вам кое о чем. Боюсь, я так напугал этого беднягу Эрбора, что с ним случился удар. Но я этого не хотел. Я был в Уордор-Холл с другой стороны Сторожевой башни, где находились задержанные посетители, когда он выходил от вас. И я разговаривал с вашим сержантом, всего в нескольких шагах от Эрбора. Раньше он не узнал мой голос, но теперь, боюсь, узнал. Это едва его не убило… Ей-богу! Мне кажется, что у меня ноги отнялись. Надеюсь, я не шатаюсь. А то просто стыдно в таком состоянии отправиться в тюрьму. Извините… – Выпрямив плечи, он направился к двери, стараясь соблюдать равновесие.
– Ну-с? – вопросил доктор Фелл, когда он вышел.
Хэдли стоял возле умирающего огня – напряженная фигура у беломраморного камина – и в руке сжимал запись признания Далри. Хэдли молчал. Под глазами у него появились морщины, он закрыл глаза.
– Да, – медленно проговорил старший инспектор. – Я говорил, что старею. Я дал клятву служить закону. Но… не знаю… Я не знаю. Чем старше становлюсь, тем меньше знаю. Десять лет назад я бы сказал «Очень жаль» и… Вы знаете, о чем я думаю, Фелл. Ни один суд не поверит показаниям этого юноши. Но я им верю.
